Книга начинается с отступления: части покидают только что укрепленные позиции, и с боями отступают к Сталинграду. Некрасов передает горечь этих дней: «Опять степь, пыль, раскаленное бесцветное небо. Бабы спрашивают, где же немцы и куда мы идем. Мы молча пьем холодное, из погреба, молоко и машем рукой на восток. Туда... За Дон... Я не могу смотреть на эти лица, на эти вопросительные, недоумевающие глаза. Что я им отвечу? На воротнике у меня два кубика, на боку пистолет. Почему же я не там, почему я здесь, почему трясусь на этой скрипучей подводе и на все вопросы только машу рукой? Где мой взвод, мой полк, дивизия? Ведь я же командир... Что я на это отвечу? Что война - это война, что вся она построена на неожиданности и хитрости, что у немцев сейчас больше самолетов и танков, чем у нас, что они торопятся до зимы закончить всю войну и поэтому лезут на рожон. А мы хотя и вынуждены отступать, но отступление - еще не поражение, отступили же мы в сорок первом году и погнали потом немцев от Москвы... Да, да, да, все это понятно, но сейчас, сейчас-то мы все-таки идем на восток, не на запад, а на восток... И я ничего не отвечаю, а машу только рукой на восток и говорю: «До свидания, бабуся, еще увидимся, ей-богу, увидимся...» И я верю в это. Сейчас это единственное, что у нас есть, - вера».
И герои повести - рядовые, офицеры, инженеры, рабочие - напряженно осмысляют ситуацию, пытаются понять - в чем же причина поражения? И в этом произведении, которое все признают очень правдивым, никто не перекладывает вину на командование или на Сталина.
В повести есть очень интересный фрагмент - разговор Керженцева с Фарбером, в нем как раз идет речь о личной ответственности. Я процитирую потому, что он очень важный:
«Фарбер медленно вдавливает окурок каблуком в землю. Огонек долго еще тлеет у его ног.
- Вы никогда не задумывались о прошлой своей жизни?
- Ну?
- Не кажется ли вам, что мы с вами до какой-то степени вели страусовский образ жизни?
- Страусовский?
- Если проводить параллели, пожалуй, это будет самое удачное. Мы почти не высовывали головы из-под крыла.
- Расшифруйте.
- Я говорю о войне. О нас и о войне. Под нами я подразумеваю себя, вас, вообще людей, непосредственно не связанных с войной в мирное время. Короче вы знали, что будет война?
- Пожалуй, знал.
- Не пожалуй, а знали. Более того - знали, что и сами будете в ней участвовать.
Он несколько раз глубоко затягивается и с шумом выдыхает дым.
- До войны вы были командиром запаса. Так ведь? ВУС-34... Высшая вневойсковая подготовка или что-нибудь в этом роде.
- ВУС-34... ВВП... Командир взвода запаса.
- Раз в неделю у вас был военный день. Вы все старательно пропускали его. Летом - лагеря, муштра. Направо, налево, кругом, шагом марш. Командиры требовали четких поворотов, веселых песен. На тактических занятиях, запрятавшись в кусты, вы спали, курили, смотрели на часы, сколько до обеда осталось. Думаю, что я мало ошибаюсь.
- Откровенно говоря, мало.
- Вот тут-то собака и зарыта... На других мы с вами полагались. Стояли во время первомайских парадов на тротуаре, ручки в брючки, и смотрели на проходящие танки, на самолеты, на шагающих бойцов в шеренгах... Ах, как здорово, ах, какая мощь! Вот и все, о чем мы тогда думали. Ведь правда? А о том, что и нам когда-то придется шагать, и не по асфальту, а по пыльной дороге, с мешком за плечами, что от нас будет зависеть жизнь - ну, не сотен, а хотя бы десятков людей... Разве думали мы тогда об этом?»
Не кажется ли вам, дорогие читатели, что эти слова звучат очень актуально? Нас бьют, уничтожают потому, что мы - демобилизованное общество, которое не верит в возможность войны...
Повесть Некрасова заканчивается моментом перелома в Сталинградской битве. В блиндаже пьют за Победу, и вдруг командир разведчиков старшина Чумак задает вопрос: «А почему мы все-таки победили? Почему одолели врага?» Вся повесть - ответ на этот вопрос. Дело в том, что почти каждый на той войне осознал ее не только как войну между государствами, системами, между Сталиным и Гитлером, но и как свое личное дело. Как главное дело жизни.
У Некрасова есть рассказ про рядового Лютикова. В наиболее тяжелый момент битвы личный состав частей, стоявших в Сталинграде был практически весь выбит. Некрасов описывает как два человека защищали передовую: отбивая атаки немцев они бегали по линии окопов и стреляли с разных мест, чтобы создать иллюзию многочисленности. А пополнение приходило редко и все - молодое, необстрелянное. Рядовой Лютиков отравился консервами в первый же день прибытия на передовую. Его так скрутило, что он потерял всякую боеспособность, и его пришлось перевести на постельный режим. Все понимали ситуацию, однако кое-кто ворчал: дескать, симулянт. А тут немцы установили напротив позиций красноармейцев пушку - и с ней было трудно что-либо сделать. Пушку надо подорвать, а лишних людей нет, только измученный Лютиков, которого собрались отослать в тыл, лежит скрючившись в блиндаже. И когда его в сердцах в очередной раз назвали симулянтом, он глубоко оскорбился. Это задело его честь. Сейчас это кажется странным - понятие чести, которое дороже жизни, ведь нам это стало чуждо. Но Лютиков потребовал взрывчатку, добрался до пушки и подорвал ее. Осколками его тяжело ранило... Перед смертью его навестил Керженцев, от которого ведется повествование. Лютиков умирал, и, видимо, понимал, что умирает. Первыми его словам было: «Ну как?» Керженцев подумал, что солдат спрашивает о свое состоянии, и начал его успокаивать, дескать, поправишься еще. Но тот перебил: «Я не об этом, я о пушке» Узнав, что пушка навсегда замолкла, он улыбнулся - второй раз за все время, которое Керженцев видел Лютикова. Этот солдат разменял свою жизнь - в которой было много интересного, которая только начиналась - на немецкую пушку. И он не посчитал эту цену слишком большой. Многие из наших циничных современников скажут: «Ну, это просто дурь! Мы - не пушечное мясо!» Но дело в том, что та война была выиграна именно так, именно такой ценой...
Нам сейчас многие умные и честные люди говорят, что против нас ведется война. (Почитайте, о чем пишет Зиновьев или Делягин). И не просто война, а война на уничтожение. Некоторые эту войну не замечают, или не хотят замечать. Некоторые замечают, но считают, что на этой войне они - не бойцы, а обитатели глубокого тыла. А на передовой воюют какие-то странные, беспокойные люди, которым, видимо, просто делать нечего... Но дело в том, что сейчас все мы находимся на передовой в этой войне за наше будущее. Можно, конечно, вести «страусовский образ жизни» и ничего не замечать, делать вид, что ничего не происходит. Но в данном случае это означает капитуляцию или дезертирство.
...До меня только сейчас начинает доходить символика мемориала на Мамаевом кургане. Громадная скульптура Матери Родины правой рукой указывает на Запад и словно кричит нам о чем, словно пытается предупредить о какой-то страшной беде, надвигающейся оттуда. В Пантеоне славы громадная рука поднимается из земли, сжимая факел с Вечным огнем. И вдруг, однажды, я понял - что это за рука. Уходящие в иной мир предки, наши павшие, передают нам огонь жизни. И этот факел, уже гаснущий, в наших руках. Настанет момент, и нам придется покинуть этот мир. И только от нас зависит, продолжим ли мы эстафету поколений, или на нас она навсегда прервется.
Вы чувствуете трагическую важность настоящего момента? Сейчас все решается. И только нами - больше некому...
|
|
