Вы хотите отдать правду и истину
на решение большинства голосов и
провести их через всеобщее избирательное право.
Это и есть неверие, это и есть безбожие, положенное
в основу всей демократической идеологии.
Как в предыдущей, второй части «Опоминального» цикла я говорил, мне надоело спорить с учеником, и я достал с полки учителя. Фамилии обоих начинаются на «б», оба Николаи, и к данному созвучию добавляется и смысловое: как я и подозревал в цикле «Революция и православие: только врозь», спор наш - вовсе не наш, а имеет место всякий раз при назревании или уже по свершении революции. Только вот ни Ленин, ни Троцкий, ни Сталин, ни Свердлов, ни Ярославский, ни Луначарский, ни кто-либо ещё из «титульных» большевиков не имел ни времени, ни желания отвечать Бердяеву. Я же, как полемист, настолько терпелив и обстоятелен, что возьму, пожалуй, на себя такую ношу, и отвечу на некоторые письма Бердяева из Берлина. А тем самым отвечу и на обвинения соотечествнника Барабанова в зависти к буржуазному достатку, в идеализме и неосознанной буржуазности наших революционных устремлений.
Пусть это не покажется никому историографическим исследованием или чем-то подобным пыльным - все обсуждаемые вопросы жизненно важны сейчас, как были важны и в дни перестройки и подтачивания основ Советской власти. Ибо несостоявшийся идеолог контрреволюции начала ХХ века был, как Солженицын, внесён на руках в контрреволюцию состоявшуюся, конца века и Эпохи. Год издания листаемой мной книги «Философия неравенства» - 1990-й, рубежный, уже в предисловии слышны не фарисейские ноты перестроечников типа Нуйкина (мол, верным ленинским курсом идём, товарищи), а робкий стёб над Лениным некоего Л.В.Полякова.
Эту книгу вполне можно считать доктриной контрреволюции 1991-го, в которой не последней из движущих сил были православные, припомнившие вдруг стародавние гонения и забывшие послевоенную дружбу со Сталиным... И, всё равно, куда содержательнее будет спор с Бердяевым - в силу эмоциональности его обвинений в наш, большевиков, адрес, чем попытки ответить, например, на такие интонации пономаря Барабанова (по поводу последней серии спора нашего):
«Вопрос состоит не в том, надо ли наказывать преступников, ворующих у других людей (я сто раз тебе говорил о том, что воров в любом виде не оправдываю), а в том, как правильно отличать преступника от невиновного человека. Человечество веками своего существования пришло к тому, что в обществе должны быть законы, что нарушение этих законов должно наказываться, что преступление должно быть доказано в суде и лишь потом осуждено. Разумно и стремление людей сделать эти законы наиболее справедливыми и удобными для жизни человечества. А за твоей «справедливостью» скрывается только желание отнять у одних (неизвестно кого) и дать другим (непонятно кому), - «отобрать и поделить», проще говоря, - а, кроме того, ещё навязчивое желание кровью принудить людей смириться с этой примитивной неандертальской идеологией. Это не шаг вперёд к справедливому обществу - это каменный век.»
За риторическим упрощением (почему же - неизвестно кого? нам-то всё известно, да и ни от кого не скрыто - олигархи, отобравшие и поделившие наше, советское, ведь не прячутся, да и каждый наёмный работник знает, на какого дядю работает, и кто ему недоплачивает) - есть не то, чтоб идейный базис, но некий авторитет, выдающий в таком стиле куда более ловкие софизмы. Но справедливость-то не «моя», во-первых, а классовая, и во-вторых - куда окаменелее выглядят храмы, нежели дома культуры, детсады и прочие учреждения, построенные в Советский век, заранее проклятый (иногда метко) Бердяевым, авторитетом. И, в-третьих, никакие проповеди извечных судебных процедур не скроют классового характера правосудия (иногда и Басманного, но это уже вид кланового правосудия), о котором писал Сартр. «Неизвестно кого»? Ну, это дурачкам неизвестно.
Билет на философский пароход
Сталин ответил восхищению Достоевским, высказанному как-то при нём, кратко и метко: «Великий писатель, и великий реакционер». Но и реакция не рождается вместе с писателем или философом - ей предшествует определённое бытие. И, как правило, эпизод-встряска, проверяющая убеждения на прочность. Так социалист Достоевский, оставшись в нахлобученном уже на него мешке один на один с убеждениями, почерпнутыми в кружке петрашевцев - дал слабину. Ну, под дулом - вроде бы простительно. Но таки дал. Бердяев же дал слабину в испытании менее суровом, просто пройдя, как все марксисты, через тюрьму, и там потерял Маркса, но обрёл бога единого. Результат - прекрасные вышли поборники нации, государства, церкви и всех правых ценностей, которых если до них и не было, то они их придумали, отыскали (даже у космополита Пушкина в его цыганщине). Реакция в прямом смысле слова - почти павловская, сформированный страхом государственной кары условный негативный рефлекс на красное. Вчерашние товарищи, пошедшие на каторгу, в мёртвые дома - становятся бесами, а вот неведомый боженька - отцом родным...
Не было более злых антисемитов, чем выкресты - нет и реакционера матёрее неудавшегося революционера. Таковым был вождь эсэровских боевых отрядов Савинков, первым изрекший «белую» формулу всей будущей Гражданской войны: «Этой революции надобно противопоставить контрреволюцию». И эсэр тотчас стал монархистом, и уже отрекшийся от престола гражданин Романов снова стал знаменем многих беляков - потому и расстрел его был предрешён началом Гражданской. А что же марксист-выкрест Бердяев? Он тоже обвиняет нас, посягнувших на миропорядок государства Расейского - при этом, вроде бы признаёт и объективность революционной ситуации (всё ж марксист бывший), но признаёт как-то неохотно, как в карточной игре небитую им карту забирать не хочет: «Экономический материализм Маркса не был теоретической выдумкой, он отражал какую-то действительность. В самой действительности произошло что-то, что вызвало учение Маркса как реакцию мысли».
Реакционер заметил реакцию Маркса, хе-хе. Я выделил курсивом самый неохотный ход мысли здесь - вот та мера, в которой согласен Бердяев углубляться в сонм цифр и таблиц «Капитала». Да и зачем это верующему? Ну, пусть будет классовая борьба, чёрт с ней, как говорится... Однако же мы (они, идеалисты) и тут обгоним действительность: «Социализм - плоть от плоти и кровь от крови буржуазно-капиталистического общества. Социализм буржуазен до самой своей глубины и никогда не поднимается над уровнем буржуазного чувства жизни и буржуазных идеалов жизни. Он хочет лишь равной для всех, всеобщей буржуазности - закрепленной на веки веков, окончательно рационализированной и упорядоченной, излеченной от внутренней, подтачивающей её болезни, преодолевшей остатки иррационального в ней начала». Вот это уже ближе к теме!
Хоть витиевато, но и тут Бердяев (марксист, но с трудом приходящий в себя после амнезии) соглашается со следующими пунктами пролетарской революции, не только свершившейся в России, но уже и потрясающей Европу, и требующей:
- Строительства бесклассовго общества
- Национализации всех средств крупного производства (всеобщей буржуазности)
- Нещадной пропагандистской борьбы с частным собственничеством и религией в общественном сознании (иррациональное начало, «святая частная собственность» и уже помянутое, как обычно, вне координат Барабановым «не укрАди»)
Упрёки Бердяева адресованы, конечно, не современникам (и правильно, что никто в РСФСР не стал отвечать мастеру устаревшего жанра религиозно-философского) - они больше подходят к 1980-м, где действительно в силу импотенции, нестояния векторной, направляющей, централизованной за долгие созидательные десятилетия власти, буржуазность таки победила, но вовсе не в силу каких-то имманентных свойств социализма, а в силу субъективных причин (ЦК). Философ Бердяев делает грубейшую ошибку (несомненно умышленную, так сказать, политическую) в размышлениях - обзывая социализм буржуазным. Ведь кому, как не философу знать гегельянский принцип снятия и соответствующую ему категорию aufheiben. Вот и буржуазность снимается в социализме - причём, никто из марксистов-практиков, включая Ленина, и не настаивал на том, что буржуазность исчезнет тотчас после революции. Её смысл заключался в овладении стихийными процессами буржуазного общества, уже сформировавшими для работы на буржуазию пролетариат. Таков истинный марксизм (чем не преминули воспользоваться поздние перестроечники, настаивавшие уже на том, что Маркс был меньшевиком и не одобрил бы форсированного курса Великого Октября) - он лишь выявляет тенденции и «реакцию мысли» делает оружием масс.
Но как же обижен в Бердяеве старый мир на большевиков! Вроде ловко дурача софизмами читателя близкого ему (а это не только бело-, но и красноэмигранты, то есть те обитальцы перестройки, что давно искали опоры в критике «казарменного социализма», уравниловки и прочих проблем в СССР), он приходит к самой что ни на есть классовой основе, к глубинным мотивам своих размышлений: «Только в «буржуазных» классах социализм может быть благородным и бескорыстным движением человеческого духа, может быть идеей. В классах «пролетарских» социализм делается интересом, а не идеей; он роковым образом приобретает материалистический характер, в нем не может быть уже жертвенности. Облагородить социализм может только «буржуазия». И благородство есть только в социализме платоновского типа, в аристократическом социализме». Снова молодец Бердяев! Прямо в тон ему взахлёб смеётся Табаков в михалковской экранизации Чехова: «Ага, мистификасьён! Ну не может чумазый играть!..»
Греховная природа пролетарского самосознания
Но мистификасьён будет дальше, в четвёртой части опоминок - ведь последнее письмо Бердяева о Царстве Божием... Мы-то пытаемся услышать более реалистичные упрёки большевикам, клячу истории погнавшим в столь неуютном для буржуазии направлении. Он снова прав - но настолько частично, что высказывание теряет смысл. Да, прогрессивно мыслившая буржуазия не то, чтоб вела, но сопутствовала пролетарской революции в России. И революционная интеллигенция внесла свою лепту тоже. Хрестоматийные Мамонтов и другие не то, чтоб очень щедро, но помогали классу-могильщику своему, чему посредствовал Горький, за что ему вовеки слава не только как писателю.
Но причём тут социализм как идея? А при том, что старый христианский мир (христианская цивилизация, подпоём тут Барабанову) способен мириться с социализмом только в идеальном плане, в реальности оставляя всю иерархию общества нетронутой. Однако и это не удаётся старому миру - он сажает крамольников, проводит обыски, расстреливает бастующих рабочих, в общем, ведёт себя «по-божески». И вот тут интонации проповедника совсем обличительно для голоса Бердяева звучат:
«Чувствовать себя пролетарием есть великое несчастье человека, болезненное отщепенство, разрыв с отечеством, а не высокое состояние, из которого может народиться новый тип жизни. Рабочий может себя и не чувствовать пролетарием, и велика вина тех, кто толкает его на путь пролетарского самочувствия и самосознания». Вот эти бы слова - да золотом на любом из памятников Бердяеву!
Вот уж лучше-то не скажешь. Контра - почти жандармский циркуляр, излавливать тех виновных, кто рабочим разъясняет их классовую роль в истории. Само собой, что в ходе Гражданской подобные проповеди карались пулей в лоб, но с философом обошлись куда как гуманнее (впрочем, это он писал уже по приплытии в Берлин). То есть, попробую я перевести: рабочий вовсе не должен осознавать себя пролетарием (не имеющим средств производства наёмником, мышцами с мозгом), ему бы лучше ощущать себя членом иного класса... Например, буржуазии. Чувствуете, как неуклюже замкнулась мысль великого философа? Он вроде бы обвинял в коротконогости социализма нас, большевиков, предрекал нам вечную буржуазность, но вдруг сам стал её проповедовать как спасение от низменного, от пролетарского. И, конечно же, отечество шагает впереди классового, и лозунг Четвёртого Интернационала «Наше отечество - всё человечество» явно не порадует философа...
Впрочем, и тут есть здравая мысль, как доказательство от противного и предостережение: как только рабочий теряет классовую идентичность, он перестаёт быть двигающей силой преобразования общества в пользу трудящихся, становится опорой реакции и социального регресса. Воистину так: это и доказала не только гитлеровская Гремания, но и расеянская контрреволюция, которой так хотел Бердяев, но которой не застал. Потерянное ощущение своей пролетарской власти во всём построенном в СССР - стало пусковой кнопкой приватизации. С другой же стороны, Бердяев абсолютно прав (и тут не противоречит Марксу), что ощущать себя пролетарием - не очень-то приятно. Становясь пролетариями (без дома, хозяйства и средств производства), английские крестьяне, согнанные соверенами с земель, тоже проклинали свою долю.
Но именно тут-то снова Бердяевым пропущено гегелянское снятие: революция октября 1917-го отменила пролетариат в старом смысле слова, теперь он стал рабочим классом, взявшим власть. Не наёмником, но хозяином, классом-гегемоном. А это значило, что прежде владевшие только своими мышцами, рабочие обрели всю страну, все заводы, все дома - национализированные первыми декретами Совнаркома. И следить теперь за всем этим предстояло всем (вот то высокое, в чём отказывал Бердяев пролетариату) - кстати, именно сюда вобьют клин софисты перестройки, мол, общее это ничьё. Горькую неправду этой ловушки познали мы только по прошествии двадцати лет контрреволюции, когда это «ничьё» стало по-настоящему ничьим, то есть чьим-то частным, личным, олигархическим. Когда не стало ни бесплатной медицины ни образования, ни детских садов, и новые очереди (столь оплёванные как пережиток социализма) выросли туда, куда прежде не доводилось.
Как Маркс не застал «сбытия мечт», то есть столь масштабной реализации его прогнозов и теории в слабом звене России, так и Бердяев не дожил до 1980-х, что было просто невозможно, но сейчас не об этом. Я наконец-то нашёл нечто относительно целостное и даже по жанру мне близкое (лично адресованное, обвинительное) - чтобы выкопать наружу идейную подоплеку трагического финала перестройки, провала СССР в капитализм на долгие годы. У катастройки были идеологи! Я продолжу этот цикл последней частью, и посвящу её не только Бердяеву, но больше современникам, которые, правда, мало новых претензий придумали к социализму с его времён.
Материалы по теме:
Опомнитесь-2 (двое: Лимонов и Раздиховский)
|
|