Россия – это громадная территория, столпотворение племен, языков, обычаев - планета на планете. Что же может объединять этот Вавилон? Что может превратить его население в народ? В отличие от этнически однородной Германии или Голландии, где тесное соседство породило близость мироощущений, единый психотип, в России наблюдается огромный разброс в миропредставлениях. Спектр мнений и, как следствие, разногласий здесь необычайно широк.
Педантичные немцы после двух поражений кропотливо восстанавливали государство – молча, без метаний и раздирающих воплей. Потому что в каждом немце заложен идеал Порядка, небесный архетип общества немцев, к которому надо стремиться. Они действовали на уровне инстинкта, подобно крабу, всегда ползущему к морю. Если германский дом, не дай Бог, разрушится в третий раз, они опять быстро его отстроят: муравьи – муравейник.
В России по-другому. Мы – еще не остывший вулкан, мы – этнос бурлящий. Здесь святые соседствуют с отъявленными негодяями, бессребреники с барышниками, трудолюбивые пчелы с закоренелыми лентяями. Здесь еще не сформировались устои, мораль не успевает окостеневать после очередного перелома. Европеец знает, чего хочет, ему не надо ничего объяснять, знание коренится у него в генах, передается с молоком матери. У нас ничего подобного нет, мы - белый лист, на котором чернила не застывают, но – высыхают.
Трагедия России в непрестанных обрывах времен, превращающих ее обитателей в иванов не помнящих родства. Поэтому нам так необходимо объединяющее начало – будь то православие, собирательство земель или коммунистическая утопия. Русскому человеку нужен миф, его иррациональность требует иллюзии. В этом и есть загадка русской души.
Шатобриан писал об американцах, как о людях закона, заменившего им мораль. Однако выдерните из США Американскую Мечту и статус Большого Брата - они тотчас рассыплются в горстку штатов. И уж ни в коей мере замечание Шатобриана неприложимо к России. Простое законопослушание не сделает нас счастливыми. Нам, русским, приходится любить Родину не потому, что она хорошая, а потому, что мы устроены иначе, чем остальные, нас никто не поймет, кроме нас самих.
Однако нам всегда недоставало любви друг к другу, осознания того, что мы – одна кровь, один язык, одна культура. Надо почаще вспоминать, что абсолютное большинство на земле не читало Пушкина, не слышало о Толстом, не интересуется Достоевским. Неужели не странно, что о далекой Америке мы знаем больше, чем о происходящем в нашей глубинке?
Пока мы не любим себя, нас никто не полюбит. Главный итог перестройки – уничтожение сакральной системы ценностей, размывание поведенческих ориентиров. Мы стали открыты всем ветрам, мы стоим в поле незащищенные и беспомощные, легко поддающиеся внушению. Мы добились свободы – свободы ветра на пепелище.
Русские в большей степени, чем другие, внушаемы: неистребимая вера в слова кидает нас в крайности – от речей у нас или вырастают крылья, или опускаются руки. Сегодня нам явно не хватает искренних обращений, у нас дефицит ободряющих призывов. Наша беда не столько в отсутствии денег, сколько в безразличии, в абсолютном равнодушии к своей судьбе.
Мы – посторонние, гости в собственном доме. Власть не доверяет народу, народ – власти. И это явление - вечное для России. Ей всегда недоставало честности. Зато в избытке было лицемерие. И в обличии православного фарисейства, закончившегося междоусобицей семнадцатого, и под маской коммунистического двоемыслия. Теперь же, когда мы уверенно ступаем по дороге в никуда, нас продолжают усердно потчевать вязью слов, в которых истины ни на грош. События видятся лишь в сегодняшнем контексте, после нас хоть потоп. А при таких взглядах он не заставит ждать.
|
|
