Письмо-рецензия на роман "Птичий грипп", Изд-во "АСТ", М.-2008
Литературный мир не дремлет. Хотя, на повестке дня экономический кризис и беготня по банкам в надежде спасти последнее - но мир пишущих и читающих не уснул, а, наоборот, возбудился. Это, между прочим, то веселье, с которым встречали революцию минувшего века наши предшественники, Блок, Маяковский... Но вот революция... Где, когда?..
Презентация «Птичьего гриппа» проходила в месте по тексту символическом и неслучайном: именно здесь, в «Жести», самом «лубянском» и в то же время либеральном клубе (а прежде тут был «Майор Пронин»), - Неверов, этакий Азеф миллениума, воткнул вилку в горло своего шефа. Стукачи всегда толсты. Неверов - главный герой - личность мяконькая и отталкивающая, на что обратила внимание во время презентации и госпожа Токарева («Стрингер»). Я тоже вспорхнул на сцену и произнес нечто длительно-утвердительное под пьяные перебивки Е.Лесина (одного из трех величайших поэтов современности, как сказал там же и тогда же Шаргунов) - однако, сказал скомкано, теперь раскомкаю-раскумекаю.
Итак, «Птичий грипп» - роман молодого скептика, собранный из ярких карикатур-рассказов. Сквозной неяркий герой, но эпитеты, вложенные в его уста и стихи (а он стишит) - бьют ярких эпизодических героев наотмашь. Кстати, тему птичьего гриппа Сергей раскрыл еще до презентации этой книги, в книге вышедшей почти одновременно с ней - в «Битве за воздух свободы», сборнике публицистики. Ох, как там хорошо понаписано-поразмыслено про феномен птичьего гриппа - как эпифеномен! Как что-то нависло над Москвой... Болезненное ожидание политических, общественных перемен - необходимых перемен - но на выходе лишь какое-то кудахтанье политиков, субфебрильная температура и ожидание новых симптомов, более ярких. Собственно, по этой канве не только роману, но и нам приходится топтаться в неизвестном (для большинства) направлении последние годы. Политик попискивает, писатель пописывает, читатель покрякивает. «Птичий грипп» напоминает альбом Кукрыниксов. Кстати, и в самом Шаргунове есть что-то кукрыниксовское (а Николая Соколова я знал лично, соседями по Абрамцеву были давненько, во младенчестве моём) и корнеечуковское, когда идёт размашисто, словно воронёнок.
В альбоме карикатур нашлось место всем молодым политикам, как раз расстающимся в годы нынешние со своей первой молодостью - тиэйджерством (twenTY). Да, фамилии изменены, но легко узнаваемы, ибо не так уж их много, хотя вот среди проправительственных мальчуганов я лично запутался... Сергей как сторонник и провозвестник нового реализма в литературе отдает предпочтение точным штрихам. Он работает в сложной технике шаржа - ни один чирк по бумаге не может быть неправильным, лишним, невнятным, ибо второй копии не будет. Так на Арбате работали художники в пору перестройки, которая осталась далеко прежде действий «Птичьего гриппа».
Написано хлёстко, читается бойко. В метро с такой книгой не заснёте. Измененные или придуманные фамилии - из русской литературной традиции и отчасти постмодернизма. Неверов - это действительно собирательный персонаж агента молодёжи в политике, который, не верящий, тщится найти сокровенный общественный смысл в активизме и, в конце-то концов, начинает сотрудничать с «органами», чего мы не знаем до последней главы романа, до «Разгрома». Сюжет несложен подстать бойкому замыслу - это сперва отдельные политические тренировки-главы, а под конец ради окончательного матча против сборной Кремля собирается некий «Революционный штаб», в который и нагрянет охранка и настучит всем лидерам по головам до состояния сотрясения оппозиционных мозгов. Сей эпизод (список черепно-мозговых травм напротив уже известных и менее фамилий) выглядит наиболее постмодернисто, хотя и документально вместе с тем. Я же говорю: роман во всём язвительный и немилосердный. Хроника параллельных событий. Оппозиция получила по мозгам дубинкой Шаргунова не за зло, а как раз за то, что у нее не было никакого «плана возмездия», за слабость, за зияющие высоты. Однако книга полезна именно тем, о ком написана. Как предостережение от легкомыслия.
Например, всем одинаково слабым на передок молодым политикам - судьба ворона-нацбола, по заданию Лубянки зараженного СПИДом, половым путем. Сценарий элементарный, деньги небольшие. Прототип того нацбола ныне здравствует и побеждает в суде, но образ «ВИЧа божьего» - нехай реет черным вороном над молодыми ходоками, каркая «алЕрта!».
Не связывающий себя (как я) методами радикального реализма, а следуя реализму новому - так или иначе декларировавшемуся начиная с 1968-го года, сперва в изобразительном искусстве, и от гиперреализма уже далекому - Сергей использует прототипы лишь для начала. «Голос, как бы идущий в развалку» - сами догадаетесь какой это левый лидер (кстати, пожалуй, единственный)? Далее следуют фантастические или просто вымышленные сюжеты, окончательно дорисовывающие картинку-карикатуру. И верно: повседневность политики в ее молодежном исполнении тоже ведь может надоесть, она пока что безысходна. А тут - «простор открыт и ничего святого». Как пели в перестроечную пору в программе «Утренняя почта»: «Добавим фантазии, и мы уже в Азии». Некоторые идеи, либо высказанные, либо в акциях явленные прототипами Сергей доводит до абсурда - и вот молодой либерал уже марширует на зоне рядом с боготворимым им опальным олигархом, а леворадикал штурмует дачу олигарха на Рублевке... Прохановщина, безусловно. Но ведь мы и не скрываем наш генезис. Старик Проханов нас заметил, Лимонов с кичи похвалил...
Как и при первых симптомах гриппа, у читателя возникает вначале ощущение отторжения перегруженного эпитетами текста и главное подозрение: а автор-то с кем? Неужели он, так нахально поиздевавшись над молодыми политиками, придет к морали прохановско-михалковского образца и признает, что всякая власть от бога, покорившись ей? Но нет же! Скепсис закадрового (кстати, в одной из карикатур явленного, глава «Орел Ваня - русский писатель») автора отнюдь не принимает сторону совсем уже невидимого Кремля или Лубянки, мысли и размышления которой даются безадресно, бесфамильно, просто как промысел божий. Нет - он же направил руку своего «Азефа» с вилкой. «Не бей ножом, а бей ты вилкой...» - как тут не вспомнить столь любимые Шаргуновым стишки нашего советского детства?..
Была у талантливейшего журналиста Льва Троцкого такая книга «Политические силуэты» - вот своеобразный предок «Птичьего гриппа», только та-то книга была написана еще до постмодернизмов и медиа-пресыщенности, написана обстоятельно и позиционно-определенно, хотя даже тут нашлось место и иронии, и разоблачениям. Троцкий камня на камне не оставил, например, от уже воздвигавшегося в те годы (1910-е) культа личности Николая Второго (статья на 300-летие Дома Романовых), показал немецких социал-демократов весьма разнопланово, жизненно. Книга в СССР была издана только накануне исчезновения оного с карт мира. То была книга политика о политиках. Сергей же вышел из политического потока - этим объясняется становой скепсис книги. Собственное разочарование и отчаяние он делает трибуной:
- Вы учтите: я раскаялся и разочарован. Я больше не хочу ничего. Революции не будет. Вернусь в литературу. Выпьем?
Всё-таки вот центральный вопрос всякой, и особенно молодой политики - революция! Переделать мир и занять в нем новое, недоступное прежде место.
Вера или неверие - так понимает проблему Сергей. Верить в революцию или разочаровываться в ней. Это идеалистическая традиция Проханова. Его-то славный путь мы знаем - от отрицания к принятию, атолстовщина (но наоборот в политическом отношении), сменовеховство, покаяние и камлание уже в поддержку того же самого режима. А что, если попробовать не верить, а знать? Знать, например, что финансовый кризис и готовит революционную ситуацию, и самой раскупаемой книгой по экономике сейчас в магазинах является марксов «Капитал»? Но я использую надвременное положение. Вернемся в гриппозное время.
Как искушенный в данной теме и ревнивый читатель/писатель, я не мог пропустить эротических эпизодов. Надо сказать, что со времен прозэмы «Малыш наказан» изменилось многое: и предложения везде стали покороче и похлестче, и телесной лирике все теснее. Скажем, характерное кинематографическое затемнение на самом интересном месте, когда либералочка Голикова, так и не став голенькой в опасно многолюдном месте, была прижата к древу Неверовым - моветон, на мой взгляд. Причем тут чайник китайского чая? Впрочем, фрейдистская история про психологическую травму, нанесенную классовой ненавистью этой дочке либерал-экономиста - отчасти оправдывает такой обрывчик. Но обычно от древа идет развитие сюжета к горизонтали...
Одинаково преклоняясь перед Набоковым, и стараясь выражаться по-свойски, мы все, реалисты, соревнуемся - немногие скакуны в прерии политической на мустангах прозаических. Прилепин, Чёрный, Шаргунов (по алфавиту), Прилепин - меньше нас словообразует, он классично-краток. Так вот, в целом лучше прочих оценивая главу про скинов «Чайка по имени свастика», должен отметить, что глагол «всхрустнуть» лучше бы звучал в том эпизоде без первого «с», и сразу ведь ясно движение, внутрь вхрустнувшее ребро. Так же, мне и в «Малыше» казались слишком уж общими и попсовыми названия вроде «делали любовь»... «Делать любовь» - позволительно величайшему переводчику американского на русский, Лимонову. Нам надо придумывать своё (Рембо). Вот название «возня» - очень ладно возникло в сюжете «Малыша». Увлекательное, божесвтенное занятие называния - вот, пожалуй, тот спорт, которым мы занимаемся на клавиатурах и страницах.
И давать названия новой политической реальности - не так уж неприятно, у Сергея неплохо выходит. Вплетая вымысел именно там, где нужно пошутить или попугать, он немного, конечно, впадает в пелевианство. Чего стоит мироточащая фотография Ленина одна - в доме левого лидера? Есть тут постмодернистский подтекст, несомненно. И вспоминается прохановский «Гексоген», некрофилические потуги там же найти «красный смысл». Есть тут стеб над темой Мавзолея и в целом - как раз опровергающий революционное верование в пользу революционного знания - стеб над символами, фетишами. Но не позитивный, иррациональный стеб, оттого и съезжающий в пелевинскую пустоту. Слеза («липовый мёд») под веком мумии... Невкусно.
Кстати, Армия Кампучийских Маоистов - это и есть красные кхмеры, Сергей, это армия Пол Пота (Салота Сара). Хотя он и метался меж сталинизмом и маоизмом, но ездил-то кланяться только в Китай, одевался как Мао, и военную помощь КНР получал. Наш АКМ поскромнее будет...
Про диалоги Сенчин сказал на презентации в целом верно - где-то они блекловаты, как, например, в сцене общения с родителями. Но вот разговор в Ялте с Голиковой искупает своим цензур-футуризмом, ритмом и эмоциональностью всю прежнюю блеклость. Питерский пролетарский писатель Бор.Борисов, кстати, критиковал за диалоги же меня, но иначе: «Тан говорит твоими словами по телефону». Плохо. Критика спасает. Трезвость - это другие.
И все же - почему это пессимистический роман (даже больше выглядящий как сборник рассказов)? Всё познается в сравнении. Вера в революцию не ведёт к революции - ни одну из птиц, ни одного из героев. Кстати, и вульгарная трактовка революции к ней тоже не ведет (Санькя). Жестяное питие постполитика не лучше нацбольского жевания нательного крестика в момент вооруженного сопротивления в заведомо обреченной борьбе (локальный 1993-й). Пессимизм выражен не только в финале каждой главы - он даже в ярости выражен. Вилка в горле Ярика (очень эмоционально метко, кстати, широкому читателю понравится) - не выход из птичьего мирка, как и всякий индивидуальный террор.
Эстетическая податливость писателей нашей эпохи, Постэпохи - своеобразный барометр революции. И если кто-то думает, что разочарование Проханова в оппозиции наступило с приходом Путина - ошибается. «Красно-коричневый» - это исповедь разочаровавшегося, но не в революции, что важно, а в плохо организованном «красно-белом» бунте. Вот где корни отчаяния-то. То эпитеты скачут бодрой кавалерией за вождями Дома Советов, то наступает отчаяние, вылезают грязные носки Руцкого, шизофрения вот-вот разразится... И она побеждает в конце концов - в образе вечного чекиста, который водит потомственного военного за нос. Это было до Путина написано, но очень точно предсказано там то, как и кому покорится непобежденная страна. Своему, чекисту, который станет в ряд олигархов, и олигарха олигархом поправ, приведет страну... к кризису. И, надеюсь, к революции.
Неверов под конец книги становится не таким уж отталкивающим, болеет (а болезных у нас жалеют), грипп охватывает только его, не тех, над кем он смеялся и про кого писал едкие стишки. И его вилка - это скорее выдернутый из розетки штепсель, финальный аккорд. Не думаю, что Неверов как Белосельцев Проханова пойдет дальше из романа в роман... Вообще, проблема всех этих литературных фамилий в их бесплотности и мультипликационности - но тут во мне снова заговорил радикальный реалист. Зачем, зачем все эти «Союзы созидающих», что за кокетство, что за боязнь и суеверия (воруя имя - убиваешь)? На мой взгляд, давно пора убить эту дистанцию между прототипом и героем - мне и самому это удалось только ко второй части своего романа.
«Птичий грипп» и вторая часть «Поэмы столицы» написаны про одно и то же. И случаются неизбежные пересечения - сюжетные, в героях, топографические. И не только во второй части. На Остоженке у меня в первой части центральная сцена, на крыше, в дожде... На Остоженке же валяется в снежуре и живет Неверов. В Крыму отдыхают герои и случается у Неверова возня на пляже (пожалуй, единственная полноценная эросцена, сильно напоминающая гроссмановскую, где у него малолетка-беспризорница на все звуки моря отвечала одним своим стоном со случайным партнером, занимаясь в послевоенные годы проституцией так, за так), Тан и Тон из «Поэмы столицы» тоже отдыхают в Крыму и едут в Ялту, не встречая там, правда, Голикову, предлагающую всем втроём стать голенькими. У меня кузен Леонидас, в «гриппе» - Лёня Разыграев. Мир московский и, тем более, политический - тесен. Можно делать литературные портреты по двум, минимум, источникам. И все же - вычурный язык Чёрного (копирайт С.Шаргунов) тянет кропотливо свое повествование к цели под названием «революция», вместе с батальонами «кхмерских маоистов», а высокие шаги Шаргунова уводят в «Жесть»... Но уводят они и от прошлых штампов вроде «наш герой» и пр. - в «Малыше» еще изобиловавших.
На презентации в «Жести» было уже не так, как, скажем, в 2006-м - действительно, что-то стремительно меняется. Кризис залез и в нутро московской литбогемы? Длинный зал не дали, сцену перенесли, сократив этим помещение.
Тогда, в длинном, играли «Эшелон», «Анклав», «Разнузданные Волей», Вис Виталис, тогда была блОндушка (ей-богу, Сергей, когда прочитаешь мой одноименный рассказ - поймешь, как похоже мы воевали с двух флангов, ты с брюнеткой, у меня в романе проходящей как Витухневская, а я с другой мастью, всей своей пастью). А сейчас как-то всё утончилось, измельчало, забухало. И вроде все великие поэты современности в клубе, а все равно безрадостно. Может, всех косит ментальный грипп отчаянной безысходности от бездеятельности, замкнутый круг, хроническое ОРВи? Куда бы веселее было с политически озабоченной молодежью, как на твоих вечерах «УРА»! И ведь она - читатель, коллективный. И ей кушать весь этот пессимизм. Но надеюсь, она правильно поймёт все предостережения и достижения, которых в тексте очень много, мне порой даже казалось, что чересчур.
А революция - будет! Но только тогда, когда мы каждый день будем проживать (и это тоже радикальный реализм) по принципу «Делай, что должен, и будь - что будет».
К счастью, твоя публицистическая книга «Битва за воздух свободы» - гораздо оптимистичнее, а граждански - прямее.
Материал по теме:
Товарищ Шаргунов не встал в ряд шаркунов
|
|
