Мы открываем серию эксклюзивных зарисовок о варварстве и несусветности современного градостроительства (в целом посвященную Москве) издалека, из Днепропетровска, но и здесь будут ясны аналогии. Ибо капитализм везде един, а Постэпоха - везде пройдоха...
Поэма одного города (точнее, её презентация) подняла с насиженных мест и крутанула автора в импровизированный тур. Таким образом, третья часть продолжилась сама собой, а данные строки - очередные её кирпичики, что всё ещё ближе к фундаменту... По логике традиционной, нужно было бы везти "Поэму столицы" по столицам, но начал я издалека, да и не я вовсе, не по собственному же велению... Ещё на майской презентации в "Билингве", приведённый туда в многолюдной компании Сергея Шаргунова прямо из редакции "Независки", меня поймал в коридоре мой ровсеник с Украины и предложил завтра же встретиться на предмет интервью, результатом которого и стала поездка в Днепропетровск. Начали отсюда - хотя планировался сперва Киев. Но если московская поэма нужна и другим городам - то как можно отказывать?
Словосочетание, ставшее названием книги - как пропуск или пусковая кнопка. За ним - хлынувшие в уже словесно оснащённое восприятие новые кварталы домов, новые бульвары, памятники, набережные, многолюдная и многодомная весна. Хлынула СССтРана - но, увы, уже после себя, то есть в Постэпоху, когда от неё осталась одна сплошная рана (без союзности, советскости, социалистичности). Рана не сплошная, но проглядывающая повсеместно - в снесённых кварталах, в вывесках, даже в речи и движениях... Собственно, всё та же идея, высказанная в первом эпизоде, когда сносят столичную гостиницу "Москва", но в расширяющихся масштабах: не нейтронная бомба разорвалась в 1991-м, люди целы и дома, но уже - не Страна. Впрочем, в Днепропетровск я приехал не грустить, к чему и погода не располагала.
Утром за окнами плацкарта - прорывающаяся беспокойным блеском сквозь фермы моста река, озаглавившая названия ряда на ней стоящих городов. Днепр, широкий как озеро, непонятный, разветвлённый, отражающий поднимающееся солнце. Город речной, с баржами, судами и речными трамвайчиками, Днепропетровск оказался куда больше, чем представлялось - глядит на вокзал рослыми сталинскими стенами, как в Харькове, только пошире, повыше. Здесь сошлись проспект Маркса и улица Курчатова, но мы с Сашей Мухаревым, журналистом и литератором, прошли по окольной дуге, минуя официозную привокзальную площадь, напоминающую по устройству нашу Манежную - с магазинно-подземным выходом в метро. Примета современности на всём постсоветском пространстве, маршрутка помчала нас к улице Янгеля по улице Курчатова. Такая тематическая сплетённость топонимии тут не случайна: справа от нас гигантский, как целый район, завод, производивший боевые ракеты и подземные испытания... Иногда жители ближайших домов от вибрации по дороге в булочную оказывались "в астрале". Но именно тогда двигались вперёд наука и страна... Теперь же завод даёт работу от силы четверти былого штата, участвуя лишь в японском проекте «морские старты». На территории завода деревья в сквере у ракеты на постаменте - её давно переросли. Военная индустрия на Украине - явный рудимент семидесятилетнего «голодомора», впрочем, и в РФ смыслом существования армии давно стала коррупция и «переселение элит», а не ее модернизация...
Проспект, а по-нашему бульвар Кирова - кратчайший прямой путь от улиц учёных-ядерщиков к центру, в Кировский, соответственно, район. Затяжной, длинный бульвар, совершенно не похожий на московские кольцевые, изгибающийся только по вертикали. От архитектурного сталинизма района ядерщиков через однообразную продольную рябь пятиэтажек бульвар приходит к сталинизму же и в более древние кварталы. Нередки по пути новостройки - строительный бизнес и здесь прибылен. Строят чаще всего «оранжевые», то есть имеющие хорошие отношения с нынешней элитой.
С самого начала Днепропетровск вычислился у меня визуально, качественно по формуле «Краснодар умножить на Киев». Вот и очередное подтверждение - следом за перекрёстком, где монументально (заговорщицки или философски?) через автомелькание современности переглядываются Киров с Лениным, в зелёной зоне выглянули административные здания ну совершенно как на краснодарской улице Красной. И только флаги на администрациях разные, хотя одинаково постсоветские, сепаратные, регрессивные. Национальные, одним словом.
Через центральный детский парк с обязательным лебединым прудиком выходим на проспект Маркса, этакий днепропетровский Крещатик, только не перпендикулярный, а параллельный центральной набережной. Проспект массивный, солнечный, устроенный тоже бульварно. И явно всё тут больше, шире и дольше, чем представлялось. Понял: мне и рисовался какой-то невнятный низкоэтажный и многозаводный Екатеринослав, из которого давно вырос Днепропетровск - и растёт дальше, но уже не по генплану, не по единому проекту, а как бы вопреки всякому монизму и единству. Поэтому после чёткого запева домов проспекта Маркса и площади Ленина, не нарушающей бульварного пространства, открывается истинный апокалипсис: прямо в середине проспекта экскаваторы догрызают и дотаптывают гусеницами поверженные в прах и пыль стены «Детского мира».
Делают это модернизаторы города по-спортивному, второпях, явно не набрав ещё всех нужных разрешений. Прямо как страшный сон о том, что готовят московскому тёзке этого здания. Бывшего здания. Это как стриптиз, только в доме престарелых - жуткое зрелище. Архитектурное единство разбито одним махом и на площадь осоловело глядят из-за облаков пыли и сквозь оставшиеся прорехи окон дома ближайшего окружения, жилые, вовсе не площадные, не ждавшие такой чести... Рана, как и было сказано. Ранняя рана, от неё уходим направо, мимо занятых бутиками пространств советской стенной стабильности.
В пройденном быстро детском парке помимо микро-железной дороги мелькнул театр - здесь сегодня вечером будет читать Евтушенко. Вот ведь подгадал: и я сегодня читаю после пресс-конференции, но не в театре, конечно, а в библиотеке. Edem das seine: эстраднику - театр, поэту - библиотеку. Современник Евтушенко Леонид Губанов (у которого, поговаривают, немало эстрадник спёр перлов и с которым нехотя переписывался: чаще ему писал Губанов - «Пишете поэму о Ленине? А я пишу поэму о дьяволе...») по этому поводу говорил, что нужно прочитать тонны томов в библиотеках, чтобы написать по-настоящему новую и сильную строфу. Впрочем, и Евтушенко давно не эстраден, и эстрада другая, так что кто еще был сценичнее - вопрос. Ибо мы, по замыслу Саши Мухарева, устроили необычное чтение: отрывки из романа перемежались песнями под акустику местного рок-самородка и анархиста, многие из которых исполнялись на немецком в духе Rammstein, «Власть идей», например. Может, стоило вылезти из образа прозайки и спеть отходовско-эшелонную «Власть вещей»? Но я только на следующий день осмелился «Оставайся в дожде» промурлыкать, уже в областной библиотеке...
И мы продолжаем путь по Днепропетровску - мимо зоопарка к пляжам на острове Комсомольском (ныне Монастырском - здесь тоже взаимный сарказм и перебранка Эпохи с Постэпохой), уже заполненным в начале июня, доходим до забора платного пляжа и возвращаемся под старинным цельнобетонным железнодорожным мостом, готичновато-изящным.
Идём через мост к набережной центра, сорасположение «большой» и «малой» земли очень напоминает и Киев, и Краснодар - только в Киеве за Мостом самоубийц пляжи, а в Краснодаре за Мостом поцелуев - парк-музей военной техники...
Центральная гостиница глядит курортно и по-восьмидесятнически в сторону Центрального моста (некий смельчак пытался переплыть вдоль моста Днепр, но как и гоголевская птица не осилил). За широченным Днепром - заводские края, выделяющиеся на фоне труб и желтоватого дыма четыре здания, строившиеся под эпохально-незаметное созвучие «КПСС», теперь туда «ЕДРО» могли бы, но не звучит... А краткость - сестра и власти тоже.
Центральный мост - как нож. Он вскрывает самую суть происходящего в городе, указывает на неё. Именно идущему от набережной Ленина к улице Плеханова становится видно, как уступает архитектурное прошлое место монструозному, непомерному новострою. Кажется, видна застывшая между боями линия фронта - слева махина надвигающегося монолита бетонного, справа - краснокирпичные домишки ещё Екатеринослава, пролетарские кварталы и задворки, в которых росло поколение строителей сверхдержавы... Но наползающая на центр слева бетонная масса, включает в себя всё подряд - вон и не видно уже синагогу среди соседей. Вот он, воочию наступающий на жилища индустриальной эпохи Биз-Несс (так коренные народы у Джека Лондона прозвали бога белых алчных людишек). А горожане стоят под растущим монстром, ждут в покорных очередях своих маршруток, точно эвакуирующиеся беженцы...
Зрелище этой баталии эпох тоже безобразно. Пожалуй, потому что человек в новом архитектурном контексте становится всё меньше и беспомощнее. Но мы входим в старые кварталы и постепенно визуальное поле нормализуется. Однако осталось ощущение того, как город (а значит - человек) страдает на стыке Днепра, Центрального моста и бетонной толстой плоскости - от такой непродуманной, несоразмерной, неуместной застройки. Однако нам пришло время идти в библиотеку, читать фрагменты «Поэмы столицы».
Я и по возвращении часто слышал высказывания и даже осуждения по поводу недоступности текста в Сети. Что ж, ведь пересказывать то, как читалось - совсем неинтересное занятие. Поэтому я ниже приведу как бы
the best of "Poem of a capital Tour"
- то, что наиболее часто читалось или же в блогах обсуждалось, обругивалось, зачастую даже крылось нецензурщиной. Такая она, «Поэма» моя... С ней и вокруг неё ещё долго будет возни - а путь её изразцовой обложки и содержания по рукам и умам читателей только начался.
Итак, я в Днепропетровске зачитывал отрывки, а в Москве в это время наперебой злыми пальчиками стучали по клавиатурам экс-гёлфрендихи - то в каментах к моим интервью, то в моём, а затем своих блогах, то в Одноклассниках. Понять их реакцию можно: видимо, такого радикального реализма, столь подробного отражения их тел и характеров ещё никто не являл в тексте. Их перлов не привожу, так как большей частью нецензурны, зато приведу фрагменты, им посвящённые, и ими освистанные.
«холодноватая квартира обогреваема электроочагом. чтобы замедлить приближение кульминации - при том что Ксю сообщает учащающимися встречными движениями широких бёдер и откровениями голоса с дыханием, что ей это удаётся раз за разом, - не смотрю на её разложенное передо мной грудное богатство с широкими сосками, один из которых заметно пожёван кормлением, и чуть в центре одрябла, сморщинилась левая под ним грудь, целую выше и мимолётно. гляжу, чтобы успокоить немного стремление и близящееся наслаждение, на предметы в комнате. на алые и оранжевые, точно угли, греющие воздух возле тахты железяки обогревателя, словно угли этой страсти любовников разгорающиеся, пышущие. на самопальную красную бас-гитару рядом с обогревателем и на более удачную вншне чёрную модель шестиструнки в духе herritage cherry... в этой холодной пятиэтажке-хрущобке, глядящей на узкий проём переулка на Павелецкий вокзал, утоляем страсти: она - уверяясь в своей для нового мужчины желанности после родов, я - окончательно телом изменяя, догоняя и сминая в жадных, но нежеланных вполне этих ласках груди Ксю, страсть к моей единственной.» (с. 330)
«нет, я не стану рассказывать нашего с ней пути – ведь это не мы с тобой, Тан, идём. и идём по-другому, товарищески скорее, но Катюше хотелось бы – чтобы не только, чтобы нежнее и чаще целовались. вот несправедливость и нечет какой-то – я у неё первый, но вовсе не тот, который ей нужен, её темпераменту, темпу, её жгучей масти. и я знаю, уверен, что и она не чувствует ко мне той свирепой, безжалостной, сметающей все сомнения тяги, что я испытывал к тебе, Тан. как бы ей объяснить? но не сейчас: ведь мы приближаемся к Бутыркам, обходим тюремные и следственные помещения со стороны Горлова тупика…
- А если меня посадят сюда, ты будешь ко мне приходить?
Катюша наивный ещё ребёнок в свои восемнадцать. но с героическими чистыми устремлениями. ей-богу, зря я, грешно как-то, поспешно её посвящал в ванной в свои изощрённые языческие снизу ласки, получая из её девственной нутрИ в ответ вкус совершенно тот же, что бывает под мышками, гормональный, вяжущий - запах и вкус неразделённых страстей, одинаковый у М и Ж. не зная, что тут можно ответить, она испуганным медвежонком карим глядела сверху, смущённая такой дальностью знакомого чаще по разговорам моего лица.» (с.618)
Следом за выступлениями фурий в более рассудочной тональности явился Дима Якушев. Не помните такого? Ну, как же - «красный путинизм», Лефтра, Иван Бурцев и всё такое... Тёзка и мой давнишний оппонент на Коммунист.ру перешёл в новый для него жанр - диалог с интервью. Я бы и не добрался до его периферийных реплик, однако меня замотивировала чрезмерная, не по годам щенячья какая-то радость от этого текста, возникшая у уважаемого мной однопартийца и одноСКМовца: мол, искромётно, всё по делу, без фарвестовской шизы, коротко и метко, разнёс в пух и прах.
Что разнёс, как? Неужто Якушев проштудировал роман со скоростью коллегии Нацбеста? Нет, читаем собственное же признание: «Я не читал книги Черного, так как оказался совершенно не готов на такую жертву». Вот как, прямо-таки, почти без изменений, классическое обывательское «Роман ПастернакА не читал, но осуждаю». А знаете почему? Не нравится Якушеву читать без глав и параграфов. Извольте-с по форме, согласно установлений Священнаго Синода.
Зато читает Якушев Каспаров.ру - оно и понятно, оттуда же оранжевая угроза прёт на родимый олигархический край и его красно солнышко Путина... Но сейчас не об этом. Дима потому решил высказаться, что роман был в лонглисте Нацбеста. То есть Якушев уже почувствовал себя в ряду нацбестовских рецензентов, где-то рядом со Шнуром, вероятно. Ну, тогда нужно какой-то толк в современной литературе знать, а в ней отсутствие заглавных букв вовсе не я удумал, это ещё покойный Чарльз Буковски учинил - правда, только в рассказах. Но этого литературовед Якушев, видимо, не знает. Низачот. То есть, литературная критика романа на требовании вернуть олдовую графику и закончилась.
Очень невнимательный читатель Якушев - он пропустил самого себя в нескольких эпизодах. Но, раз уж зарплаты перекладывателя бумажек в канцелярии «Справедливой России» не хватило на приобретение столь взбудоражившей его книги, приведём персонально выдержки о нём. В романе он возникает трижды, как минимум - на Антикапе-2001, ещё безымянным, в Госдуме, цивильно-инкорпорированным, и в подвале «Трудовой России» на дискуссии - причём, с позиции автора (который, по быстрому заключению Якушева, написал 800-страничное признание в любви к себе родимому) весьма позитивно услышанным, во всём полемическом блеске.
- 1. «такие разноликие в этой осени, нарушающие обывательский провинциальный покой горожан - эти участники дебютного марша «Антикапитализм-2001». и видеть, как кто-то подходит к митингу из торгашеского ряда местных, слушает выступления или даже сам норовит подойти к микрофону - интересно. но лучше всех, естественнее и призывнее выступает от РКСМ(б) некий лысоватый заика: «Чт-то делать в-в-в этом от-твратительном б-б-буржуазном обществе? Б-б-бороться, к-к-конечно! Соб-бираться всем в-в-вместе и б-б-бороться!». кричит он это, словно смертельно напуганный и из последних сил превозмогающий дрожь - тем самым обсасывающим пивные баклашки, и уже жмыхающим под косухами и балахонами «Гражданской Обороны» и Sex Pistols своих панкУшек, нацболам...» (с.402)
- 2. «ходят тут, смеются, брызжут через голоса жизненной энергией эти хрюнделЯ в свежих рубашках, обтягивающие заслуженные бизнесом брюшки, - аж пол трясётся. встретить тут Диму Якушева - отдушина. он тоже вошёл в стиль Думы - спрашивает так тихо, респектабельно: «Ты работаешь в Думе?»... словно планёрка тут у нас с ним на этаже, у почтовых ящиков депутатских: весело, задорно, быстро - и снова Якушев, в почти такой же как у хрюнделЕй рубашке, вливается в респектабельность Госдумы.»
- 3. «из подвального, пропитанного левацким братством, гулкого от акаэмовских приветствий пространства что-то всё время рождалось, мстительная антибуржуазная активность искала направление. иногда это были развёрнутые, чуть не до драк доходящие дискуссии: на Сталинские чтения в подвал пришли голубой троцкист из РРП Марский и сталинист из РКРП Якушев. выступая после ленивого пьяного доклада анпиловского, казахского вида, сподручника, одутловатый лысеющий боксёр Якушев прямо адресовал Марскому как троцкисту исторические претензии:
- Это вы т-т-троцкисты в-в-всегда м-мешали строить социализм, п-п-подставляли под репрессии настоящих к-к-комунистов, в-вы с Г-гитлером сговоаривались, и т-теперь мешаете бь-б-б-борьбе, это всё факты неоспоримые...» (с.562)
ВнимательнЕе надо, тёзка, внимательнЕе читать то, что вы хоть и вскользь, но решились рецензировать. Хотя, ведь не о книге, о скромности пошла речь-то. В таком случае вернёмся сразу на позиции нацбестовского амвона, откуда, казалось, уже зазвучит обличенье... Вот это не скромно ли? (хотя, к тому моменту уже отгремели все этапы конкурса и каждому автору воздалось по грехам его). Однако прозвучало в диалоге с моим интервью просто мнение посетителя книжного магазина, не глядящего в книгу далее обложки. «Серость и напыщенная глупость»? Они самые-с.
Что ж, чтоб окончательно развеять ореол скромника, осмелюсь предположить, что непрочитанная и заранее осуждённая Якушевым как нарциссическая и ненужная, «Поэма столицы» для всех вменяемых (и невменяемых, пожалуй) левых и не только левых (для ФСБшников и всех надзирателей тоже) могла бы стать незаменимой в своем роде энциклопедией, где если хорошо порыться, то и себя обнаружить не сложно. Радикальный реализм - это не только отсутствие заглавных букв и дотошная эротика. Это и историзм, а исторически отражать в таком объёме современное левое движение (пусть и с субъективного шестка) никто не пробовал пока, по моим данным.
Остальные реплики Якушева ситуативны и суетны - и чего там «искроммётного» нашёл автор устава СКМ? Впрочем, у каждого члена КПРФ могут быть свои «любимые авторы», пусть и с Лефт.ру. Хотя, трезво мысля, не так уж и неважно обстоятельство «а судьи кто» - когда-то наши споры с Якушевым на Коммунист.ру шли исключительно о советском патриотизме, и меня Якушев обвинял в отходе от классового подхода, а не наоборот, это я тогда был шовинистом и правым уклонистом. Что ж, в дальнейшем Якушев в концепции «красного путинизма» и «революционного русоцентризма», видимо, вполне следовал классовому, пролетарскому подходу - неправда ли, товарищ восторгавшийся? А ведь даже критика того же Якушева совсем по другому (литературному) поводу вполне отражает его позицию, верно? Как же можно принимать такую, хоть и халтурную, критику по отношению к партии и однопартийцу? Что-то сильно концептуально не сходится за этим смехом и восторгом... А критика партии (КПРФ) вполне ясная: «Жаль, что в своем интервью Черный не развил тему «шустрых малых» в КПРФ. Вероятно, эта тема нашла отражение в его книге, но я ее не читал. А так как в ней нет глав, то и нет возможности открыть фолиант на нужном месте. Вообще, в ближайшем будущем поступательное движение КПРФ сохранится, так как Дмитрий Черный не собирается покидать ряды этой партии.».
Стёб-то стёбом, а чья бы мычала корова? Может, это член партии или сочувствующий ей написал? Нет, канцелярщик эсэрский, в своё время немало критиковавший персонально и шире КПРФ. Вот, опять же, лыко в строку, из романа:
"конец августа – начало политического года. выставка, так сказать, экспозиция политических партий в Манеже. стенд КПРФ слева, Илья Пономарёв попросил прийти на пресс-конференцию нас, Эшелон. отнеслись романтично-доверчиво, приготовились давать интервью, а забрёл только один, но верный фанат из провинции, помнящий наш концерт перед ГО в Горбушке. ему я и подарил все звуковые носители: сборник радикальной альтернативной музыки (СРАМ) да концертник наш первый. заглянул на несостоявшуюся в специальном помещении прессуху и тёзка Якушев, истерично обвиняющий КПРФ в сговоре с олигархами, оправдывающий манёвры Глазьева и Шеина, какую-то мифическую антиолигархическую коалицию…"
Так с какими же вы мастерами культуры, однопартийцы?
Прогрессивное ленинградское отделение партии вполне ясно ответило на этот вопрос действием, и поэтому под его знамёнами прошла презентация «Поэмы столицы», а не бурчания Бурцева...
...На улицу Янгеля мы возвращались из центра долго пешком в ночи. Постэпоха обступила нас своим мраком: оказывается, на окраинах Днепропетровска фонарей нет как класса. Даже рядом с заводом ракетным. И подземные переходы у его проходной с неправильно идущими часами - затоплены... И трамваи после 23 не едут.
|
|
