Город забирает мгновенно. Отделяет от него ночь или всего шестьсот с гаком рублей, если считать, что время - деньги. Такая сумма проедается парой "на раз" в современных кафешках в Москве, а вот в Питере можно и пообедать от души этой же паре вдвое дешевле. Места надо знать...
Если не запоминать ночных вокзальных видений (неизвестных насекомых и пыли в свете локомотивного прожектора) и утренних пригородных пейзажей, то городская эстетика не прерывается. Боковины Московского вокзала вливаются в подворотни. Ты сразу же - в улицах, в движении, среди переходящих эти улицы, глядящих на рекламы, в окна, витрины...
Площадь Восстания - самое московское место в городе-герое Ленинграде, самое вращающееся, круглое и непредсказуемое для незнакомца (в Москве же площадь-тёзка, наоборот, квадратно- высотная). Площадь Вращения. В этой площади что-то есть от телефонного диска, уже подзабытого современниками. Указательный палец - в одноименный павильон метро, поворот до предела-вокзала по часовой, и далее пробегают мимо, как в рулетке или на центрифуге, засечки-лучики проспектов, вы их еще долго будете путать... Невский, Лиговский... (Саундтрэк к этой вращательной картинке - композиция "Первая" питерской Teqillajazzz, с альбома "150 миллиардов шагов", верно, столько и надо чтобы познать Питер).
Но нужно войти внутрь кварталов - тогда всё выровняется, словно сменится система координат. Московская - на питерскую. Здесь всё прямоугольно и тут всего знакомого по центру Москвы несравнимо больше.
Мы оставили вещи в СПб-горкоме КПРФ, где на одной стене у входа так заманчиво для ЛФ раннего периода знамённо соседствуют красный серпасто-молоткастый и мусульманский полумесяц...
Пошли к Смольному, перекусив поблизости от горкома и вокзала в "партийном" пролетарском кафе "Алина", где любят сиживать женщины среднего возраста и поэтому тут играет "музыка нашей молодости" - "Фристайл", Кадышева... За небольшую сумму вам тут дают огромную тарелку жирной наваристой солянки с лимоном, маслинами, курицей и ветчиной, а так же нетипичное нефильтрованное пиво Васильеостровское Домашнее. Вышли - и тут она хлынула, эстетика Питера. Я не был здесь ровно год, и только встретившись снова взглядом с этими неподражаемо выцветшими стенами, с особой маркой старения стенных красок - понял, что как наркоман был влеком сюда за новой дозой. Но наглядеться на эти дома невозможно...
К Смольному до этого мы ходили с тт. Борисовым и Васильевым лишь однажды, но дорогу я нашёл быстро. Дома по пути казались знакомыми - даже незнакомые, все эти доходные дома конца 19-го века, все разные и в то же время перекликающиеся, переплетающиеся, своими сращениями рационально заполняющие кварталы, где улица если не под прямым углом пересекается с другой, то обязательно под углом 45 градусов. О "московских изогнутых улицах" - забудьте сразу же: другая история строения, наслоения, проживания, здесь всё изначально рациональнее, но при этом по-своему романтичнее...
Смольный предсказан барельефом на пути к нему - на доме пятидесятых годов, напоминающем слегка московские высотки, но приземистом и широком. Ворота перед аллеей, ведущей к Смольному - уже поколения сталинских строений. Бюсты Маркса и Энгельса глядят слева и справа на прохожих, направляющихся к памятнику Ленину - одному из первых, двадцатых еще годов, миниатюрному в сравнении с последующими...
Само здание как штаб революции кажется куда меньше воображаемого по хроникам вместилища первых революционных недель Великого Октября - организационных, солдатско-матросских, где спят в кабинетах, питаются кипятком с сахаром и живут-улыбаются только одним всеобщим будущим-бытием под названием "революция". Дом-музей продолжал быть хозяйственным помещением, командным пунктом обустройства республики - эта его безотказно прагматическая, работящая роль и довела, принудила колыбель Октября стать пристанищем и нынешней матвиенковской бюрократии Постэпохи. Где-то за этими высокими окнами и Кирова застрелил иступлённый ревнивец Николаев... Идём вдоль стен левее - к Смольному собору, высокому и просвеченному...
Идём туда, куда указал памятник-Ильич, к Зимнему. Обогнув тяжкую ограду собора, натыкаемся на ряд свадебных пьянок гламурной публики: выходные дни лета везде используются под свадьбы. Какие-то осоловевшие и улыбчивые от шампаского "юнкера" из числа шаферов-маферов, при форме, обнимают своих легонько одетых кобылиц, не боясь замарать шампанским честь мундиров и россиянских эполет. Да, проект телеканала "Звезда", кажется, оправдал себя. Ну, "сила красоты/красота силы"... Ворона яростно каркает на прогуливаемую местым жителем собаку, явно желающую с ней поиграть - чем портит визит очередных брачующихся к святым местам... Длиннющие катафалки, полагающиеся буржуазным свадьбам, здесь не как у нас - не типа "кадиллак", а типа "джип", что выглядит куда гротескнее и всегда заставляет вспомнить карикатуру одного РКРПшника, где большущий, вконец раздосадованный рабочий топором перерубает этакого шикарного, но не в меру вытянувшегося "крокодила". Кстати, когда-то горком РКРП располагался аккурат напротив ворот Смольного - было ж время! Там и барельефы советские во всей красе. Тут этого много... Как много и партийного фольклора: бывший секретарь ленинградского комсомола, старый партиец, ныне состоящий в РКРП поведал моему другу, пролетарскому писателю, как однажды после комсомольской пьяночки оказался с Валентиной Великой в одной комнате и "мог быть интим", но водка не позволила комсомольцу выступить во всеоружии, о чем он и сейчас жалеет. Но Валентина пошла дальше по куда более высокопоставленным рукам - на аналогичных мероприятиях ЦК КПСС на коленках сиживала...
Пройти к Зимнему по взятой нами (и указанной памятником) линии не удаётся - огромный квартал собираются застраивать, вследствие чего перекрыто все начисто. Идём к маршруткам вглубь зеленеющего массива (как вскоре выяснится - к Неве, я и не думал, что она так близко от Смольного). Возле тенистой психбольницы водители жёлтых маршруток устроили свой полустанок, отдыхают, курят, общаются, этот мир далёк от свадебного гламура и пьяненьких "юнкеров". Это - пролетариат сегодняшний. Навстречу нам, испытующе оглядывая меня и мою девочку идёт в бархатной сиреневой мусульманской шапочке один из высоких худощавых водителей. А из салона его "Газели" громко звучит... Тимур Муцураев - причём, именно та песня, которая как-то активно поигрывала в моей аудиопамяти последние сутки. "Нохчуа Даймокх" - звучит в хорошей записи на чеченском песня национально-освободительного джихада, под серебристый звон знаменитой двенадцатиструнки Тимура. Иное время, иные песни близ Смольного, но революционно-вооруженный Дух - един... Песня словно освежающим ветром обдала - и тут же настоящий, холодный ветер с Невы подхватил нас, повлёк по течению, по набережной.
"Разрешите-ка потрогать крылья вашего орла, то есть герба"
Волны темны, течение быстрое... Могучие тучи настигли нас и пытались обдать дождиком, но мы чудом всё время оказывались на периферии и капли не систематизировались. Солнце подаёт надежду впереди, где-то над Финским заливом - и освещает "Кресты" на противоположной стороне набережной... На нашей - снова девицы в свадебных, что ли, платьях? Нет, это же выпускницы. Просто стоят у воды, их ждёт лакей у иномарки-"крокодила". Это не простые выпускницы - хай-класс, правящий класс...
Три девицы над водой озабочены судьбой своего родного класса - им не пить "Очаков"-кваса, их "Голицын" ждёт хмельной, ведь сегодня выпускной. Рядом со стайками глэмуриз-выпускниц (а выпускники одеты на порядок скромнее) - ждущие их "экипажи", секьюрити, тут явно не пролетариат тусуется. В монотонных пышных платьях разных тонов, специально под событие сшитых, они фотографируются, а поблизости лыбятся получерепами своими сфинксы в патине - жертвы "проклятого сталинизма" работы безусловного Шемякина, вот не обломался же он спереть идейку такого профиля у художника Iron Maiden (1984). Чуть дальше - профессиональные рыбаки и первые "подмостки", напоминающие булгаковский Париж и первое явление генерала Черноты клошарам. И, как на заказ (уже в соответствии со вторым явлением костюмированного генерала), здесь тоже пьют шампанское "господа ханурики": выпускники и даже, почему-то, люди семейные... Вода Невы под мостом - черна.
Ветер яростно соревнуется с солнцем, и дождь отступает. Но при этом ветром повален дорожный знак у поворота с моста - как шлагбаум он перекрыл дорогу, иномарки останавливаются и лениво, осторожно обруливают преграду (вылезти и поправить положение крутым водителям не с руки). Мы прячемся от ветра в кварталы, ведущие к Дворцовой площади. Здесь солнечно всё ещё, греемся в пути.
Но дождь всё же настигает нас в переплетении каналов на пути к набухшему пряничному Храму на царской крови... К Зимнему выходим кратчайшим и нежданным рейдом - через бульвар, задворки Капеллы и Мойку (я всё пытаюсь здесь найти дворик и ту коммуналку со входом со двора, где жил шестилетним). Тут какой-то гала-концерт был под смешным девизом "Россия - страна больших возможностей" - именно, страна нереализованных зрителями возможностей, а вот незрители в 1917-м здесь же сами вовсе иной "концерт" учинили... Сцену разбирают, повсюду трубы, металлоконструкции, парочки на рюкзаках.
Уникакальный автобус "Ж" - туалет в таком историческом месте. Оригинальное решение... А ведь какие были высококультурные общественные туалеты в подвалах стационарные "при проклятых Советах" (в Москве кое-где еще остались, бесплатные), когда Валентина Великая была в комсомолках... Но теперь там бутики.
Мы рвёмся к Финскому заливу - вопреки всем законам градографии, в данном случае, просто не поглядев ни разу на карту. А зря. По набережной Невы, миновав монументально собирающегося с набережной на другую перепрыгнуть конного Петра Первого, мы двигаемся быстрым шагом и упираемся раз за разом (и дрейфуя всё время влево) в Адмиралтейские верфи. Портовые краны дразнят издали, но приблизиться к видимости большой воды тут невозможно - территории закрытые, и лишь рабочие верфей идут на проходные да тянется оттуда почему-то кондитерский дух. Своеобразный пограничный с большой водой город, отделённый каналом.
Добежав до места, откуда из-под моста, находящегося на закрытой территории верфей, всё же видна эта долгожданная солнечная вода - отправляемся назад. Путь по Садовой к одноимённому метро подсказывает девичья пара, сидящая на ступенях у малой воды канала (видя нашу поспешность, голубоглазая иронично и кокетливо добавляет: "Если что - обращайтесь, возвращайтесь"). Но нам нужно поспеть к половине десятого на Варшавский вокзал, из горкома вещи забрав. Сейчас же четверть девятого (с укором показывают часы у проходной верфи), нужно спешить в незнакомой топографии северной столицы. Такое мне часто снится... (Знать бы, что метро "Балтийская" совсем тут недалеко - так можно было б хоть и без вещей, но совсем не торопиться, однако замкнет и прояснит нашу личную карту этого района только последний день пребывания в Питере, и действительно мы вернулись туда, куда звала светлая девушка на набережной). Но на "Вахту памяти" мы не опоздали.
... Чай, кофе и яичница в пустом привокзальном кафе взбодрили после иллюзорного сна, вернулось желание продолжать "королевские скачки". Надо сказать, что этот нещадный темп мы взяли ещё в Москве: дошли широким шагом от Каретного до Ленинградского за сорок минут, доказав таким образом что надземный путь даже гружёного пешехода вполне сопоставим с подземным, ведь там на вертикальные перемещения уходит немало времени и сил...
И сразу же, ещё со слезящимися с недосыпу глазами - в стихию-симфонию питерских стен, от площади Восстания, но левее... Солнечно, ярко, безбрежно. Не зная ориентиров - идёшь как во сне, захватывая в фотообъектив лишь частичку видимого. Вдруг возникает шоколадный запах - тоже уводит, создаёт определённую загогулину. И вот - улица Правды. Как бывает во снах - название знакомо и даже дома кажутся знакомыми, но всё иначе. Вот и улица Правды тут - иная. Сюрные статуи. Дом с советской мемориальной доской и иконами под крышей. Огромный модерн наваливается плоскостью и подробностями. Нет, дорогие товарищи: следующую поэму пишу, а лучше сразу снимаю здесь! (Но для этого же нужно жить здесь, ходить по утрам в ритме и надобностях здешних, столь понятных, и всё же в чём-то иных, горожан...).
Так и должно было сложиться: закончив и издав "Поэму столицы", прокатив её "туром" по столицам родины великой - завершаю путь там, куда так давно влекло внимание и взгляд. Мне кажется Питер настолько знакомым незнакомцем... Язык его давно знаком - родился с этим языком... Эстетика Города здесь столь избыточна, что слова заканчиваются и начинаются фотографии.
Жаль, запах шоколада не запечатлелся... Но это Питер "текильного" Фёдорова, обожаю даже к сериалам его музыку...
У дома кружила упорная чайка ("Одинокая птица, ты летаешь высоко"), она и запечатлелась в верхнем левом углу. Она привела к барельефу...
Грудастая фемина словно на привязи держит двух любовников, одновременно связав их и с огромными ёмкостями Бахуса...
Всё тут говорящее. И спасибо бывшей комсомолке губернаторше, что оставляет в исходном запущенном и разваливающемся виде это течение времени сквозь стены... Хотя, жильцы-ленинградцы, наверное, не согласятся со мной и будут правы. То - эстетство, а тут жилье.
Типичный Питер Матвиенки
Но мы рвёмся снова к Балтике - на Приморской, выйдя из метро, садимся на автобусной остановке и чувствуем, как двухдневные скачки и поедание глазами стенных особенностей утомили. Ждём товарища Борисова, питерского писателя, чтобы вместе выйти к большой воде. Ожидание ощущается как нечто куда более длительное, нежели пеший непокой до этого. Но вот и он, в майке Ramones, широкие объятия, рабочие руки... Финишную прямую преодолеваем уже втроём. Балтика приветствует широченным, пахучим ветром, захлёстывает наши диалоги, наполняет рты морским духом, смешиваясь с красным "Степаном Разиным"...
Планируем совместную с еще одним (киевским) товарищем книгу, обсуждаем всё Мировое, наприключавшееся за год - время, что не виделись. И оказалось, что вроде не так много изменилось внутри, но вовне - многое, а точнее многие (не по количеству - качеству) убавились. Речь о Егоре, о Летове... Ветер и солнце балтийские продувают и просвечивают насквозь - разговор выходит душевнейшим, стартовым. "Громадьё"... Отсюда, из района новостроек, где балконы закрыты от неистовых дуновений морских оргстеклом, едем к другим новостройкам - там и переночуем после двухдневного забега...
А поутру - вновь познавать части Питера, двигаясь от периферии к центру. На этот раз - в конструктивистскую "слободу". Говорят, на Кировской есть дом, вид которого сверху являет собой серп и молот. Но увы - его мы не нашли, обнаружив, правда, с таким же символом "во лбу" явный памятник конструктивизма рядом с памятником Кирову - огромному, подстать его ленинградским свершениям. Слегка погружаемся в индустриальную эстетику и вновь выбираемся к центру - канал Грибоедова долго ведёт, приобнимает нас своими изгибами, а потом вдруг, соврешенно как в "Сталкере", возвращает в исходную точку. Опьянённые Питером, мы так и не поняли, как это произошло: вроде канал мы перешли лишь один раз и направления не меняли. Но вышли точно туда же, откуда начали путь. Да, это город-сказка. Теперь доказано.
"Толстовский дом", по бокам - "колодцы"
И совершенно неожиданно, сказочно является здесь пролетарский исполин в буржуазном дореволюционном окружении - ДК Связи... Как замок неприступной Эпохи - со своими часовыми и своей барельефной историей. Сколько здесь таких кинодомов! Каждый мог бы стать героем фильма - самым главным, его основным визуальным "золотом"... "Питер-ФМ" - это заявка жанра. Кстати, и "Поэма столицы" - тоже жанр в первую очередь.
Намеренно запущенный властвующей буржуазией пролетарский ДК Связи...
У дома, где родился писатель Набоков
Винтовой взлёт на Исакий даётся легко после практики непрерывной ходьбы, но открывающееся сверху доказывает лишний раз, что из этой гигантской открытой денно и нощно книги мы прочитали лишь отдельные строки-улицы и абзацы-дома.
А ночью, благо что не так далеко из спального для нас района - к могиле Виктора Цоя, день рождения которого был только что. К ночи стало дождливо и похолодало, тучи состарили горизонт и интенсивно стали проходить, словно тяжело гружёные вагоны. Выходя через лесок к Пискаревскому кладбищу откуда-то с левого фланга, гаражами и через рельсы, мы видим в просветлевшем небе облака кирпичного цвета, точнее подсветки. Это закат, освещающий небо и после полуночи - ночи-то белыми считаются. Действительно, освещения не требуется, хотя и белизной такой сумрак назвать нельзя.
Ночь, любимое время Виктора Цоя - и у его могилы словно непрерывная вахта. Мы находим её без освещения, по присутствию людей. Вот парень припал к могиле и говорит сплошным задумчивым монологом почти плачущего подростка: "Ты мог, ты сделал всё как ты хотел, как только ты умел... Я уйду но вернусь скоро, мы продолжим..." С зажжёной сигаретой он идёт в ночь, а мы замечаем двух приближающихся нефоров в косухах, они садятся поодаль, закуривают как часовые. Огромные букеты светят из темноты жёлтым - розы. Запах их и лилий пронизывает влажный воздух. Ночной железно глянцевый профиль-барельеф, чёрное на чёрном. Да, это Цой... Постамент, напоминающий направленную против ветра, влево лезвием алебарду ("бард", тоже шифр?) кажется старше, из какой-то далёкой, романтичной эпохи. Да так и есть. И мы оттуда. Стоим, глядим из Постэпохи на условность, на плоскость прошлого, в котором, в те самые первые 1990-е годы и зарождалось нынешнее... И живое-речвое тут только - ночь, дождь, нефоры...
Всё ещё "хочешь ли ты изменить этот мир"? Да, хочу...
Цой ушёл первым из поколения рок-героев, Егор - последний... За эти плюс-минус двадцать лет, что мы слушаем рок - изменилось многое. Но из этого многого что изменили мы сами? Создали свои группы, возвысили голос, донесли правду до ближнего и дальнего?.. Слово за нами?
Тишь кладбищенская, бордовые облака в ночном небе. Обратный наш путь через железнодорожное полотно перегораживает движущийся товарный состав - долгий и очень печальный. Возможно, печальный как бесчеловечные годы - любые годы без любого человека - одно железное клацанье техники, неживой лязг часовых механизмов-колёс, счёт вагонов. Вечность пахнет шпалами...
Добрый таксист на довольно модненькой машине с высокой крышей, проехавший сперва мимо по перпендикулярной улице, возвращается и забирает нас с автобусной остановки, словно убирающийся у себя дома человек: все вещи должны быть по местам, а люди по домам, не стоять во втором часу ночи тут, в районе, где, в другое время суток, в сталинских лет постройки массивном здании работает на стендах писатель Бор. Борисов... Убаюкивает разговор на кухне и болотный, пенный "Степан Разин". Завтра - последний наш день в Питере, в этот раз (быть может, попытка фотообъективом схватить эту бездну подробностей - предвосхищение и подготовка к экранизации "Поэмы столицы"?)...
Презентация в ленинградском горкоме КПРФ, завершившая «тур» моей «Поэмы столицы» по столицам, была самой свойской - питерские коммунисты и левые весьма дружелюбны к творческим агентам. На презентацию пришли члены СКМ, ФСМ, один оригинальный молодой человек, причисляющий себя к люмпен-пролетариям, и, конечно же, коллега Борисов.
Я предпочел чтение отрывков пересказу огромного «сюжета» - кавычки тут означают, что сюжет вычленяется из радикального реализма уже пост-скриптум. Этому будет посвящён отдельный материал, где «Поэма столицы» будет уже поводом визита и визуалирования других городов - этот текст войдёт в её третью часть. Там же надеюсь пополемизировать со старым моим оппонентом Димой Якушевым, столь бесплодно, но изящно пытавшимся на Лефт.ру вести диалог с моим интервью и иллюстрировать таким образом принцип «Я ПастернакА не читал, но осуждаю».
Зачитанные в ходе презентаций отрывки романа будут опубликованы там же. А пока - вот как это выглядело.
Из горкома мы рванули на «Камчатку», снова в полночь, под дождиком, перед поездом... Я понял там, что значит «троллейбусы, которые идут на восток» - выходя из туманных кварталов, скрывающих обернувшуюся безоконной стеной «Камчатку» кварталов, я сообразил, где нахожусь, снова внутренняя карта срослась: здесь мост, до которого в первой части «Питера-ДЧ» я добежал с другой стороны. Камчатка сказочна и без комментариев. У ее рубежа даже какие-то камуфляжные будки, словно пограничные... И вечная тусовка у спуска в подвал, видные через окна вены труб, по которым поднимается в хмурый дом тепло из кочегарки...
Была, конечно, мысль и отсюда через мост, куда, на Восток и шли днём троллейбусы - добежать до вокзала пешком. Но «королевские скачки» подвымотали, мы сползли в метро и выбрались только на «Сенной», откуда проверяя ориентировку нашли верный путь сразу же, к Невскому, глядя в освещённые окна, на стоящих и курящих там иногда ленинградцев.
«Напиться» северной столицей после отекстЕния своей, центральной сполна не удалось, но глоток был большим. В поезд падали как и в первый раз - без сил, засыпая немедленно...
|
|
