Балканский транзит. Репортажи из косовского рейда

Сегодня - цыганский лагерь в Белграде, с большим фоторепортажем, который сам по себе стоит любой статьи. Снимки разного размера, есть много больших, но они того стоят. Дальше будет Косово.

III. Цыганский город

Полупустой ночной поезд из Бухареста в Белград несся на запад со скоростью спортивного автомобиля, без проводников и с настежь распахнутыми дверями, в которые вливалась песня сводного хора дунайских и карпатских соловьев. В темных купе, на поломанных контрабандистами креслах, пили вино личности криминального вида, а за окном кланялись своему подземному богу непрерывно качающие нефть механизмы.

Казалось, что у этого бешеного поезда нет машиниста, а кондукторы в мундирах с малиновыми галунами, похожие на румынских офицеров в финальной сцене «Золотого теленка», заходили лишь на нескольких станциях, косясь на наши небритые лица и лезвие выставленного на всякий случай ножа. Они по несколько раз продавали билеты на одно место, и в столице Трансильвании, рудничном городе Тимишоара, нас с Атанасовым едва не сняли с поезда местные жители, предъявившие свои собственные билеты.

Мы удержали захваченные места, но ехавшим рядом украинским туристам повезло меньше - их велосипеды с грохотом и веселой руганью выкинули прочь из купе.

За Тимишоарой началась пушта - бескрайняя плоская степь, покрытая частыми оспинами аварских и куманских курганов. «Равнина начинает «балканиться» - выразился сто лет назад Троцкий, проезжавший здесь по дороге к тому же Белграду. Мы въехали на нее ранним утром, распугивая шакалов и табуны кормившихся у дороги косуль, а пестрые фазаны свечками взмывали вверх, к раскаленной сковороде встающего над горизонтом солнца.

Вршац, первый сербский город у подножия крайнего отрога трансильванских Карпат встретил нас нежной зеленью виноградников и флагом автономной Воеводины, где, в числе официальных языков, кроме сербского, венгерского и румынского, значатся также русинский и украинский - рудимент интернационального демократизма канувшей в прошлое Югославии. 

Белград проглотил поезд горлом подземного тоннеля, начавшегося сразу за мостом через Дунай. Эти впечатляющие катакомбы известные у нас по кадрам из «Андеграунда» Эмира Кустурицы.

Мы долго ехали в абсолютной темноте, а потом вагоны, ничуть не сбавляя скорости, пронеслись мимо станции метро, где толпились белградские пассажиры. После чего вновь нырнули во тьму, и, в конце концов, выехали к заброшенному недостроенному вокзалу, исписанному граффити воинственных футбольных фанатов «Црвены звезды» и «Партизана».

Прогремев по мосту через реку Саву, состав прошел мимо целого города выстроенных цыганами халабуд, и завершил путь у старинной станции, выстроенной еще до выстрелов Гаврилы Принципа, ставших формальным поводом к началу Первой мировой войны - здесь, в Белграде, есть улица, названная в его честь. Именно так, мило и провинциально, выглядит в наши дни действующий белградский вокзал. Татуированный мужик в будке камеры хранения даже не выдал нам никаких чеков за оставленные сумки - предлагая положиться на свое честное слово. 

Столица воюющей девятнадцать лет страны с клеймом европейского «изгоя» осталась последним мегаполисом Восточной Европы, сохранившим своеобразие и свое собственное лицо. Фастфуды и торговые центры не до конца колонизировали Белград, где сохранились старые дешевые забегаловки-«кафаны», начисто истребленные в Киеве или Москве.

Похоже, что они последний раз ремонтировались еще в титовские времена. Набережная в месте слияния Дуная и Савы, под стенами крепости Калемегдан, заставлена простыми скамейками и павильонами, выстроенными в «югославской» манере, популярной в семидесятых годах прошлого века.

Общественное пространство еще не приватизировано в этом прекрасном городе, где не так много глянцевого лоска, характерного для европеизированных кварталов нашей элиты, но зато сохранилась простая уличная жизнь, а на каждом шагу встречаются еще не вытесненные бутиками книжные магазины. На витрине первого же из них обнаружилось сербское издание марксового «Манифеста», иронически напоминая об отце нынешнего либерального президента Сербии Бориса Тадича - югославском диссиденте-марксисте из журнала «Праксис». 

Следы войны неожиданно часто попадаются в этом большом, мирном городе. Американское посольство, сожженное во время недавних беспорядков после объявления независимости Косово, уже отремонтировано - причем, полицейские категорически запрещают делать его фото и просто задерживаться вблизи этого особняка с наглухо забитыми окнами.

Однако руины зданий, разрушенных во время натовской бомбардировки весной девяносто девятого года, продолжают стоять в самом центре Белграда, обнесенные строительным забором - в качестве поучительного напоминания о том, какую демократию и свободу принес на Балканы империализм. Рядом с одним из них издевательски красовалась вывеска ресторана «Макдональдс», также пострадавшего во время недавних февральских беспорядков в Белграде.

«Я не пью колу, только сливовицу!», - гласит популярный здесь культурно-политический слоган. На стенах домов можно видеть перечеркнутую аббревиатуру «ЕС» и граффити «не дамо Косово!», а рекламные бигборды политиканов патриотического и прозападного толка, вовсю эксплуатировали косовскую тематику. 

Самым заметным следом войны являются беженцы - боснийские и косовские цыгане - разбившие свои лагеря в самом центре Белграда, вдоль железнодорожного полотна, неподалеку от набережной Дуная, и возле фешенебельных отелей «Хаят» и «Интерконтиненталь».

Вместе с знакомым сербом мы отправились в Старо Саймиште -это название переводили нам как «старая ярмарка», или же «старый склад», - цыганский город на свалке, под мостом Газела. Здесь, среди огромных куч мусора, стоит не менее сотни выстроенных из всякого хлама хижин.

Цыгане - христиане и мусульмане, - поселились здесь еще при Тито, но основная масса жителей городка бежала в Белград в ходе этнических чисток девяностых годов. Власти пронумеровали их халабуды, выделили пособия и пообещали предоставить беженцам нормальное жилье, однако люди живут в первобытной нищете, зарабатывая на сдаче металлолома. Для его разгрузки приспособлены ржавые драндулеты самого невероятного, киберпанковского вида. 

Цыганка Гордана, мать четырех детей, восседающая на кресле у входа в свою хижину любезно пускает нас внутрь, где видны ободранные клочья обоев, печь-буржуйка и хорошо выбитые половицы.

- Правда, у меня чисто?, - с гордостью спросила эта женщина, в то время как ее дочка заметала у порога, зажав зубами соломку из веника.

Дети - главные жители цыганского города - загорелые, одетые в тряпье подростки, - с восхищением разглядывали собственные фото на нашем цифровом фотоаппарате. Похоже, они впервые держали в руках подобную технику. После знакомства, маленькие цыгане показывали нам свою гуляющую среди мусорной свалки свинью, а потом тащили за руку к мусульманским соседям из Косово - знакомить с живущими у них овцами.

Юные девочки кокетливо и доверчиво позировали фотографам среди мотков проволоки и прочего хлама. Старая цыганка, мать семейства рассказывала о том, что ее семья живет здесь уже семь лет, и сыновья выросли среди мусора, торгуя секонд-хэндом и сдавая государству макулатуру по пять центов за кило.

В цыганском городе пахло бедностью, несвежей одеждой, потом немытых тел, но не криминалом - дети даже не позарились на потерянный Атанасовым мобильник. А общение с этими настоящими, негламурными цыганами доставляло ту радость, какую дает только встреча с добрым ребенком или непосредственным, бесхитростным человеком.

В закатном солнце Старо Саймиште выглядело поселком из постапокалиптического мира. Цыганки стирали одежду у самодельной колонки, а дети беженцев прятались в мусорных контейнерах и играли на принадлежащих им пустырях, среди очень дорогой столичной земли. Как символ жизнестойкости, оставляющей человечеству шанс прорости сквозь войну, грязь и пустыню, которую оставляет за собой наш миропорядок.  

Фото автора и Виталия Атанасова