Но следом я опять пробрался со своей статьей за еще негласно сомкнутые передо мной двери - за что схлопотал там уже письменный запрет на мое злое слово навсегда. Опубликован он был под заголовком ""НГ" ПРИНОСИТ ИЗВИНЕНИЯ":
"...Чем руководствовались сотрудники "НГ", принимавшие решение о публикации этого текста, лично мне знать неинтересно, а читателям даже вредно.
Как главный редактор "НГ", я заявляю, что за всю историю нашей газеты ничего столь безобразного у нас не печаталось.
В связи с этим я приношу свои личные и от всей редакции извинения читателям. Разумеется, отныне опусы г-на Рослякова никогда уже не появятся на страницах "Независимой газеты".
Виталий ТРЕТЬЯКОВ".
Читающая публика, естественно, была заинтригована. Не только за историю этой газеты - пожалуй, ни один еще главный редактор не каялся печатно так, как Третьяков в своем проникновенном "Извинении". Хлестать для собственного покаяния других - до крови, до потери безобразия - это естественно, это нелюбопытно даже, это таков у нас уж генный код. Как на себя-то поднялась рука? - вот что дивило.
Я тоже был, признаться, поражен разгоревшимися тогда страстями. В ответ на мою статью "Раскрытый заговор" явилась масса круглых столов, писем трудящихся и гневных отповедей на "Эхе Москвы", в "Московском комсомольце", "Общей газете", "Новых известиях" и так далее. "Независимая" из номера в номер бичевала себя подборками откликов, где словно из пучин всплыла вся якобы отмершая в демократическом обиходе - ан в лучшем виде выжившая лексика:
"Не просто графомания, а оскорбление..." "Нагромождение лжи и клеветы..." "Абстрактный плюрализм в надежде угодить и вашим, и нашим, от которого выигрывают негодяи..." "Советский фашизм, означающий фашизм в квадрате..." "Вход в журналистику должен быть категорически заказан..." Ну и тому подобное.
Конечно, всей интриги, порожденной тайнами нашего мадридского двора, простому, непридворному и близко автору, как я, постичь нельзя. Но кое-что, довольно любопытное, мне все же удалось узнать. Но прежде чем сказать, как бесподобно ларчик открывался, надо поведать кой-какую предысторию.
Мой старый друг поэт Сергей Алиханов выпустил довольно неожиданную книгу. Толстый фолиант, без малого 700 страниц, был запрятан под скупым названием "Судебный отчет". И заключал в себе стенограмму судебного процесса 1938 года по бухаринско-троцкистскому блоку.
Этот процесс официально был открытым, и частично его материалы печатались в наших газетах той поры. Но дело до того объемное, сложное, что доныне для широкой публики оно - белое пятно. Хотя и получила наибольшее хождение гипотеза, что все было сфабриковано, а комиссия Яковлева всех осужденных по нему, за исключением Ягоды, реабилитировала. Но на основании чего - этого опять же не узнал никто.
История же алихановского издания слегка напоминала детектив. В 1938 году стенограмма процесса была разослана спецпочтой по всем управлениям НКВД страны. Но затем был дан приказ вернуть все номерные экземпляры в центр, а в отдаленных местах на месте уничтожить. Но один храбрец свой экземпляр припрятал - и уже спустя десятилетия поведал о своем поступке внуку. Объяснил же его так: предвидя, что со временем наша на удивление закрытая история все оболжет, он хотел сберечь всю правду для потомков. И завещал: когда-нибудь опубликовать этот предельно откровенный документ эпохи.
Внук, доверяя Алиханову это издание, расходы по которому взял на себя, просил не раскрывать его имени - и вообще помалкивать до выхода в свет тиража. В результате всех этих предосторожностей книга и вышла под таким не говорящим лишнего названием.
Эту преамбулу я предпослал своей заметке, представлявшей собой рецензию на названную книгу. А дальше достаточно подробно пересказал фабулу процесса, на котором Бухарин и его подельники обвинялись в попытке расчленения СССР, подготовке иностранной интервенции и "дворцового переворота" против Сталина и его присных. И предложил будущим читателям книги "сличая массы показаний, аргументов, попытаться, заняв место беспристрастного судьи, решить, что правда, а что - нет".
И, следуя объявленной у нас свободе слова, понес эту заметку по редакциям, где она сразу возбудила интерес. Поскольку документ, который я цитировал обильно, издавал ласкающий редакторские ноздри жареный душок, источник тиража.
Но у той свободы есть еще экономическая подоплека. Газеты, воспевающие конкуренцию и рынок, в натуре существуют у нас не по законам рынка, а из мошны какого-либо толстосума. И потому размеры тиража у них играют роль такую же примерно, как размеры бюста у красавицы, взыскующей симпатий покровителя. Чем больше - тем на большее можно кошелька и выставить; хотя есть, как известно, и любители миниатюр. Но вот не потрафишь золотому тельцу если - при любых размерах пролетишь. Этим тельцам в итоге, как я мог понять, моя заметка-то и не трафила.
Но мое дело - тоже предлагать свое, авось где-то да глянется. И я припомнил, что в "Независимой газете", куда мне еще не закрыли гласно вход, у меня был приятель Игорь Зотов, заместитель Третьякова по книжной полосе. Как раз по моему жанру - и я отнес статью ему. Он добросовестно ее прочел и пообещал подготовить к публикации.
Готовилась она целых полтора месяца. Призванный эксперт скрупулезно изучал текст - и я весьма подозреваю, что такую обширную, на всю полосу статью, да еще под моей сомнительной фамилией, не мог не изучить и Третьяков.
И вот она печатается - и вызывает бурный интерес, целое, как мне рассказали, нашествие в редакцию за этим номером газеты. Смели все экземпляры из отделов, еле удалось оставить что-то для подшивок. Но страшная гроза тем временем уже собиралась впереди.
Звонит мне через несколько дней Зотов: слушай, тут говорят, что этот отчет уже до Алиханова был издан. Ну и что, спрашиваю я, из этого? А из этого, говорит он, выходит, что ты всех надул, это никакая не сенсация, а провокация.
Я говорю, что я, во-первых, и не утверждал, что не было других изданий. А только рассказал историю этого, как мне ее издатель рассказал. А во-вторых, к Алиханову за этой книгой уже кинулись ученые-историки, профессора, в том числе МГУ, в том числе профессор Нью-Йоркского университета Стивен Коэн, председатель Бухаринского общества, самый известный в мире дока по Бухарину. Он книгу приобрел и сказал, что такого полного издания еще не было, а были сильно усеченные и искаженные - и все они в его библиотеке есть.
Ты, говорит Зотов, тогда все это напиши, чтоб было чем прикрыться. А вообще тут что-то странное с твоей статьей, я сам пока всего не разберу.
Но ничего писать вдогон уже мне не пришлось. Так как затем и началась та показательная порка, когда уже не только в "Независимой", но и в любой другой порядочной газете мое отмеченное чуждым плюрализмом слово появиться не могло.
А еще до этого аутодафе, старт которому дал академик Яковлев в "Общей газете", произошел такой вроде забавный в наше время эпизод. К издателю явилась за книгой дама, назвавшаяся сотрудницей яковлевской комиссии. И объявила, что весь гнусный замысел моей статьи раскушен и что в поганый порошок теперь меня уже сотрут. И будущее показало, что не так уж был ее наезд смешон.
Лупить меня взялись, по всем коварным правилам нетленной инквизиции, не в глаз, а в бровь. То есть вцепились перво-наперво в ту вышеприведенную преамбулу. Лучше всех это представил Третьяков в его пронзительном по искренности "Извинении":
"Есть конкретная и громадная ошибка "НГ", на страницах которой появился этот текст. Спорить о его содержании неинтересно и бессмысленно. Хотя бы потому, что автор выдает за раритет то, что сотни тысяч читателей, в том числе и я, держали в руках до всякого Рослякова. Человек, ошибающийся в столь элементарном, вряд ли может претендовать на "переосмысление" исторического процесса..."
Хороший анекдот есть, как один тоже ошибся: хотел, извиняюсь, пукнуть - а наделал куда большее... Но пусть я и ошибся, хотя тогда вместе со мной в элементарную ошибку впал и уже названный мировой авторитет профессор Стивен Коэн. Но суть не в этом; главное, что от этой, может, справедливой, может, нет, ничтожности и плясала вся дальнейшая логическая пирамида. Ах книга - не раритет, ну, значит, и все в ней - брехня. И автор рецензии - брехло, и никакого бухаринского заговора не было, - но это еще только первый ход.
Следующий делает знатный как при коммунистах, так и при демократах публицист Аркадий Ваксберг. Он, как раз и преуспевший, в терминах их стороны, угодить и нашим, и вашим, дополняет третьяковскую искренность своей змеиной проницательностью: "Автор не так глуп, как хочет показаться!" "Эта рекламная "завлекаловка", - яснее формулирует его посыл "Общая газета", - пахнет большой кровью".
И дальше уже бьет, устами Яковлева, логический апофеоз - не скрою, отчасти даже лестный для меня по отводимой мне в текущем политическом процессе роли. Уже я, этот "всякий" и неинтересный никому, чудесно превращаюсь в некую могущественную силу - "скорее нацизм, чем муссолиниевский фашизм", "140-150 фашистских газет", оплот национальной розни и резни, откуда растут ноги абсолютно всех нынешних бед:
"Потерпев два поражения в двух фашистских путчах 91-го и 93-го годов, они, - это я, значит, - увидели, что если еще раз пойдут в открытую, то их на самом деле запретят... Они, - это опять я, - из одного гнезда - фашизм и большевизм... Они, - и это я, - почувствовали, что парламент, власть, суд, прокуратура - это их защита и надежда. Орут больше всех о законности, свободе слова. Они даже на меня подавали в суд..."
Ну и за этот безобразный ор в пользу законности - все ж бывший член Политбюро ЦК КПСС, а не какой-то "всякий" мою персоналку разбирал - уже оргвыводы: публичное символическое сожжение и запрет на деятельность в подначальной, называемой свободной, прессе. И из всех тех изданий, где я мог зарабатывать на жизнь своим пером, меня выкидывают моментально.
Но замечательно, что когда Яковлев еще служил в большевиках, то бишь в фашистах, по его определению, и возглавлял у них идеологию, мне от него досталось тоже. На редколлегии тогдашней "Правды" один ее тогдашний член объявил, что яковлевской службой вынесено мнение больше меня в той еще прессе не печатать никогда. Только тогда мне вешали антисоветчину, антифашизм по-нынешнему. После того ж, как академик скинул выгодно свой партбилет, а мне, сроду безбилетнику, досталось и от наших, и от ваших, - воплощением того фашизма, главным идеологом которого был он, стал я.
То есть еще не понимая, как, но как-то я угодил своей статьей во что-то потайное за кулисой, что тотчас и пустило в ход весь страшный механизм. Причем спех с запуском процесса, в котором, не в пример бухаринскому, имели слово только обвинители, обставившие по суровости наката самого Вышинского, не дал им даже толком глянуть в сами тексты.
Например на круглом столе на "Эхе Москвы" того же Вышинского, гособвинителя на бухаринском процессе, упрямо называли, вместо Ульриха, судьей. А главным аргументом для всего избрали, наподобие универсального разводного ключа у слесаря, такой: параноидальное сознание. "А почему Бухарин на глазах мировой прессы топил себя и сознавался в заговоре?" - "Параноидальное сознание". - "А почему Росляков признаниям Бухарина поверил?" - "Параноидальное сознание". Таким путем какой-то признанный демократический историк, фамилии которого я не запомнил, и развел все по своим местам.
И тут, конечно, поневоле возникал вопрос. Почему все же какая-то рецензия на книгу, давным-давно известную, как с нажимом повторяли все, зажгла такой сыр-бор? Академики, профессора, цвет публицистики: Яковлев, Ваксберг, Марк Дейч, Рой Медведев и прочие, - словно по крику "Фас!" напали всей армадой на какого-то, как сами же твердили, графомана, неофита, "выплывшего из алкогольной безвестности"?
Ведь нынче уже пишутся такие жуткие разоблачения - хоть святых вон выноси! При этом и разоблаченные злодеи в ус не дуют, и армады в бой не прут. Почему ж именно Бухарин, всего один из соучастников того же большевизма, что, значит, хуже фашизма, явил собой какую-то священную корову для армады?
Потому, как мне показалось по формату и наквасу всей кампании, что признание Бухарина изменщиком, осужденным по заслугам, банкротит саму генеральную идею кампанейцев. Вся суть которой в том, что сталинизм, рубивший не изменщиков, а праведников - это такое абсолютное зло, ради расправы с коим допустимо абсолютно все. Любое воровство, любые горы трупов, вплоть до уничтожения самой страны, лишь бы не было - но не войны, как внушалось прежде, а сталинизма.
Могу еще для смеха сообщить о реакции тех мрачных сил, козлом воплощения которых меня выставил мой исторический гонитель. Один видный патриот мне так сказал: "Когда мы придем к власти, тебя за то, что сотрудничал с погаными газетами, повесим. Но за Бухарина посмертно наградим".
Но коль уж из меня в итоге сделали какого-то публичного мерзавца, обвинив и в паранойи, и в расчетливой попытке показаться самого себя глупей, и в плюрализме, и в фашизме, и в разжигании свободы слова, и даже в покушении на честь Жанны д'Арк (Виктор Шейнис), - позволю себе слегка обмолвиться в порядке самооправдания по существу предмета.
Та книга досталась мне не вследствие какого-то чудовищного заговора, а - хоть верьте, хоть нет - чисто случайно. И больше всего впечатлила восстающим из ее стенографической объемности ощутимым духом той эпохи - в ремарках, интонациях, пикировках действующих лиц, во всей перемываемой дотошнейше фактуре. А Сталин и его эпоха сделались нынче для нас - это витает в воздухе и носится на митинговых транспорантах - действительно живее всех других.
Думаю, и потому, что наша история пошла как бы вторым заходом на те же самые, причем все более кровавые и явно не случайно выпавшие нам под ноги грабли. Каким бы темным ни сочли меня блиставшие кулачным мастерством в заглазной драке оппоненты, я нипочем не соглашусь с их главным постулатом. Что кровь при Сталине - это злой произвол отдельной кучки негодяев, а при текущей демократии - какой-то, чуть не до оргазма сладкий, фатум, "объективные процессы".
И там, и там свои реальные и объяснимые - но так покамест убедительно не объясненные, а потому не снятые - причины есть. И в том, что при усатом Сталине в СССР было ужасное количество невинных и виновных заключенных - аж под миллион. И в том, что при безусых Ельцине и Путине - тех же виновных и безвинных только в России в лагерях за миллион, по самым скромным данным.
В ту мрачную эпоху, как мы читали еще в капитальных книгах и журналах, люди по ночам при шорохе за дверью приходили в дрожь. Теперь, в такую светлую, что перестали вообще читать о чем-то кроме нижнего белья и нового хахеля Маши Распутиной, те же ночные ужасы и темные убийства среди бела уверенно вернулись в жизнь. И по части без вести пропавших, слежек, пыток - те же поразительные, в их видоизмененной узнаваемости, совпадения. Что никому и близко не входило в голову, когда ломали окончательно и погребали старый культ - чтобы сейчас же, причем даже теми же руками, возвести культ новый.
Но вышло как в воистину пророческом фильме "Покаяние": именно то зло, что с такой страшной силой хоронили, персонифицируя его со Сталиным, и не захоронилось. Все зубья, обагренные уже текущей, свежей кровью, опять вылезли из-под земли. Поскольку дело, очевидно, не в фамилии, и даже от перемены строя и уничтожения самой страны дремавшее где-то подспудно зло не уничтожилось. А наоборот заполыхало снова истребительным огнем. Но почему? В чем корень зла - вместо которого, как уже явно видно, вырвали что-то, что не следовало вовсе вырывать? Вот в этом суть - а не в каких-то левых спорах, раритетна книжка или нет.
В ней есть над чем подумать в этом плане, отрешась от непотребной злобы и того, и нынешнего дня. Когда во время войны Севера и Юга в США Авраам Линкольн приказал расстрелять всех поголовно жителей вражеской деревни, кто-то его спросил: "Но маленьких детей за что?" Великий борец с рабством дал ответ, вошедший аккурат в историю: "Из гнид вырастают вши". Конечно, за такую откровенную, но и предельно адекватную времени жестокость и его можно было б лихо запинать в гробу. Но наши антиподы, раскинув их прагматичными умами, своего сурового героя густо пролитой им кровью поливать в гробу не стали. А даже нарекли им свой традиционно президентский лимузин.
У нас пока кого и за что можно или нет пинать в гробах - вопрос неустоявшийся. И в том, что идеологические копья то и дело скрещиваются на родном погосте, вороша былое - еще не вижу я греха. Но нет паскудней пропаганды, которая пинанием вчерашнего, действительно начертанного кровью, оправдывает и плодит сегодняшние кровь, насилие, грабеж и разорение родной страны.
Мне лично кровь любая, и при ваших, и при наших, ненавистна. И вся моя, наивная, быть может, цель была подвигнуть добросовестных историков открыть закрытый от нас толщей всякой пропаганды процесс века. То есть не в том псевдоключе: давило или нет следствие на фигурантов, - что несерьезно, на то и следствие, чтобы давить, вскрывая истину, всегда. А докопаться впрямь до всей нарезанной им до какого-то ключевого обнажения фактуры. Отсюда уже и судить, откуда шло это доселе неопознанное нами зло, которое уже само хоронит нас.
Кстати именно так многие меня и поняли. Тот же Стивен Коэн, профессор МГУ Ричард Косолапов и другие сообщили о своем намерении поднять и именно эпизодически исследовать бухаринское дело. И больше всего реальных писем в "Независимую газету" имели смысл, как раз обратный тиснутым подборкам. При этом часто начинались так: "Хоть я и убежден, что моего письма не напечатают, но..." И как цинично мне сказали, дабы не разубеждать писавших, действительно печатать этот самотек не стали.
Только на самом деле, как поведали мне по секрету, тайная пружина всей интриги, в том числе и третьяковского пронзительного покаяния, сидела даже не в иезуитской пропаганде, а совсем в другом. Как для моих амбиций ни обидно, но, по словам источника, на собственно мою заметку нашим мадридским мудрецам было б плевать. И все комиссионное сечение меня имело, по их изощренной мысли, настоящей целью вовсе другое и уже подлинно мадридское лицо. А именно: архиспонсора нашей свободы слова Березовского.
Секрет же открывался так. Когда моя статья вышла, кому-то, уж невесть кому, шибает в сильно проницательную голову, что она возникла неспроста. Статья большая, на всю полосу, не один день писать - ну, значит, точно заказная. Да и может ли, при нынешней свободе купли и продажи слова, какая-либо вообще статья быть не заказной? Конечно, как ребята с нашего мадридского двора лучше всех знают, нет. А значит, публикация - лишь видимая часть какой-то хорошо спланированной и далеко идущей тайной комбинации.
Но кто мог все проплатить и скомбинировать так ловко, что снаружи ни черта не разберешь? Понятно, только сам свобододатель "Независимой" и гроссмейстер политической интриги Березовский. И те, кто так кричали по Бухарину, что никакого заговора не было, но сами до мозга костей проелись червяками этой заговоромании, приходят от своей же собственной химеры в сущий страх: мадридское отечество в опасности! Налицо дворцовый заговор Березовского - причем по той же в точь бухаринской коварной схеме, что я изложил в статье: сыграть на нарастающем патриотизме масс, свалить все поражения на действующий двор, свалить его - и заменить своим.
И тогда для нанесения упреждающего удара поднимается в ружье и в плеть вся пресса - и давай лупить вовсю по мне, но метить этим в Березовского. Мол заговор раскушен, карта ваша бита.
И когда тому его разведка это все доносит, он, сам-то знающий доподлинно, что ничего такого и в помине не было, а просто раскокетничавшийся содержант так безобразно удружил, - впадает в дикий гнев и вызывает Третьякова на ковер. И ставит ему такой пистон, что тот, зажав очко, мчит со всех ног слагать свое пронзительное "Извинение". Где коренное место, как из этого впрямь раритета видно, уже не просто пляшет, а прямо поет!
Я же во всей этой истории сыграл, образно говоря, роль жопы Березовского - схватив за его мнимый заговор все реальные кнуты.
А еще эти экзекуторы смеялись больше и дружней всего над конспирацией и страхами внука чекиста, не испарившимися "и до ХХ съезда КПСС, и после ХХ съезда, и после 1985 года, и после 1991-го". Внук-то чекиста, оказавшись прозорливей моего, лишь и отделался испугом. А тут морально расстреляли, без штанов оставили - такая вышла для меня, лишь за попытку сунуть нос в историю своей страны, расстрельная статья.
|
|
