Мне кажется, что мы зашли в самый безвыходный тупик: в стране все рушится – моральные устои, производство, – а благосостояние людей растет! И потому все разрушения вокруг душевно не пугают – раз не влияют на запасы личных закромов. Всех кормит нефтегазовый поток, который раздербанивается сверху донизу, от высшей государственной аорты до последних капилляров – давая жить вне человеческой морали и труда. Мораль одна: если все воруют – а воруют или подворовывают все, – то почему и мне к этому не причаститься?
Да, при таком всеобщем раздербане страна умрет, как обескровленное тело, стоит иссякнуть нашей нефти или спросу на нее. Но это когда будет, если будет – а живем сейчас! И великое желанье жить здесь и сейчас, не глядя ни на что, в отсутствие расплаты за грехи родит позадушам такой неписаный свод правил. Жить одним днем. Врать не краснея. Красть все подряд: от капвложений в наши дохнущие отрасли – до железнодорожных медных жил. И этот символ новой веры оказался посильней всех заповедей превращенного в пустой брелок Христа.
Вранье и воровство стали настолько общим местом жизни, что всякая попытка честности уже воспринимается как выпад против всех. Как писал еще Саллюстий в пору римского упадка: «Честные люди стали считаться подозрительнее, чем дурные». Лев Толстой когда-то выдумал такую формулу спасенья: хороших людей больше, чем плохих, но плохие сильны их спайкой – стало быть, хорошим надо объединяться. Но сегодня миллионы объединяются в паразитические партии ради зазнамого вранья. Что эти партии дают народу? Ровно ничего! Не делая политики и не влияя на принятие решений в Думе, лишь создают эдакий балласт, чтобы не опрокинулась наша косая вертикаль. И седовласые хмыри, и юные и трепетные активистки спешат в заветные ряды срубить нетрудовой кусок в обмен на лицемерное поклонство перед высшим лгунами.
Уменье врать и не краснеть сделалось самым призовым коньком – ни на каком другом уже не доскачешь никуда. На него сели и все наши выборы, играть в которые без обязательного арсенала лжи – как в хоккей без клюшки. «Возьми подшивки, пролистай, на что больше всего жалоб? На льготные лекарства? Ну и пиши их в программу первым пунктом!» О выполнении ж тех пунктов даже мысли не мелькает, и все эти программы кандидатов пишутся как по копирку! И потому никто уже не верит ничему: ни выборам, ни прессе, ни судам – любой приговор которых кажется заведомо неправосудным. Но почему тогда, не веря, люди все же голосуют за того или другого? Здесь самый удивительный момент.
Укравший больше всех и обманувший больше всего ближних обретает некую победоносную харизму, которая и привлекает отучившихся работать дурней. Сам врет и прет – ну и нам, глядишь, даст поживиться из того же раздербана. То есть все прямо по Саллюстию, и нечего тут винить власть в изнасиловании своего плакучего народа: сучка не захочет, и кобель не вскочит! Есть у меня товарищ по работе на тех же выборах, с которых оба кормимся. Но я – эпизодически и лишь в силу нужды; а он, носивший много лет мундир – со всей самоотдачей. И ситуация: выборы в одном хлебном субъекте, наш кандидат – крупный чиновник, полагающий, что стоит вбить в мозги побольше посулов, народ покорно выберет его.
Однако тут все не так просто, надо еще выстроить приятный дуралеям имидж, – что и пыталась ему внушить наша команда, но безрезультатно. Дескать я нанял вас, вы мне на всех столбах развесьте мою клюкву, да пошире – и дело с концом! Его обслуживала и «ЕР», и, соответственно, вся местная власть; но при вранье «навынос» как-то невольно зарождается и внутривенное вранье. Глава субъекта, поставленный согласно действующему беззаконию начальником выборного штаба, втайне мечтал сберечь свой пост, но был сдан в жертву «интересам партии». Между ним и председателем Совета, имевшим свои виды, возникли контры – а в итоге вылетел с позором как раз тот услужливый товарищ. Трубит этот начштаба общий сбор – снять с коллектива стружку за хреновую работу. Кто на своих колесах, кто на ком примчались к местному Дворцу спорта, где за тройной охраной сидел главный штаб. Входной режим – как на авианосце: какие-то спецсписки, именные пропуска – при незаконном по сути выборном формировании на базе запрещенного законом административного ресурса.
Но в духе полной фикции наших законов кому-то можно все, чего нельзя; короче, все проходят, но перед тем товарищем охранник закрывает турникет: на вас нет допуска.
– Как нет? Сказали ж срочно быть!
– Ничего не знаю. Прошу за дверь, прикажут – пропущу.
Другие только развели руками в адрес отсеченного товарища – мол неувязка, видно; жди, там разберутся. И вот как дальше там разобрались.
Тот же начштаба, напыщенный своим тузовым правом серить на закон, бурбон еще похуже кандидата, разразился гневом: мол вам доверили такое дело, а вы что творите? Кто запустил вот эти вредные листовки? Кто провокатор среди нас?
Скорей всего он и запустил этот левак в силу тех контр меж местными чинами – но кто ж скажет такое вслух? Ведь выборное дело, связанное с дележом негласных сумм – особое, эдакое: явно не тот случай, чтобы искать правду; впрочем он всегда не тот. Однако по чиновничьим законам, причудливо переплетенным с беззаконием, следовало найти крайнего – и он, как оказалось, уже был найден:
– Но я знаю, кто предатель! Его уже лишили пропуска – и чтоб здесь больше близко не было! Кто хочет за ним – дверь открыта!
То есть для изощренной экзекуции человека нарочно вызвали сюда, чтобы не пустить! И все вжали еще глубже головы: ну в самом деле случай, чтобы защищать собрата при угрозе собственного вылета, не тот! Когда очередь съема этой стружки дошла до меня, я внутренне решил, что легких денег мне здесь не срубить и лучше сразу или осадить бурбона, или порвать с ним.
– А это кто писал? Вы что, только вчера с дерева слезли? Что за слова: «сперва», «следом»? У меня три высших образования, а я таких слов не знаю!
– Ну, значит, все три не пошли вам впрок! Я ж не для вас писал, а для понимающих по-русски избирателей.
– Тогда чтобы и вас здесь не было!
Я с легким сердцем вышел за кольцо охраны вредного Дворца – а там, за турникетами, на адской жаре этого лета, гляжу, стоит с тяжелым сердцем так и не уехавший товарищ. Он, знать, уже все понял – но для него, нашедшего себя на этой службе, это такой облом, что руки-ноги отнялись. К тому же ему, приехавшему на чужой машине, и выехать отсюда не на чем – и жарится на этой окаянной сковородке!
Я подошел к нему: брат, так и так, наши труды здесь кончились, поехали, я подвезу. По пути я в лицах описал ему все предыдущее, и хоть у нас с ним тоже были свои вздоры на почве разности натур, он развернулся ко мне в искреннем порыве:
– Дай пожму твою честную руку!
Едем мы едем, дружно понося наклавших ему в душу злыдней – и вдруг он обрывается на полуслове с неподдельным ужасом в лице:
– Только не вздумай написать об этом! Не дай Бог!
– Это почему?
– Не притворяйся идиотом! Тогда нам всем каюк!
И вместо братской солидарности, пылавшей миг назад в его глазах, в них выскочила какая-то нутряная, неодолимая ненависть таракана к лампочке, перед чем все личные обиды – просто тьфу! Вот так итог всей нашей демократии, мечтавшейся как солнце, что рассеет наш душевный мрак – а наплодившей только этих тараканов!
И мне тут стало как день ясно, что с таким настроем большинства – а мой товарищ только выразил на языке то, что у прочих на душе – нам еще век свободы не видать! Это зашуганное большинство само своими сложенными лапками загасит всякую общественную лампочку, лишь режущую ему глаз – не надо и властям ее гасить!
Да, можно сколько-то прожить и так, вслепую, безнаказанно за отступления от всех законов разума, морали и труда. Наша нефть все стерпит – она же тоже черная и слепая. Но дальше что? Ни разу не наказанный за лень и прочие издержки естества ребенок вырастет в урода; и у нас уже вырос такой общественный урод, чье главное увечье – неспособность ни к какому позитивному труду. На этот труд все больше приглашаются мигранты, которые при их все нарастающем количестве, переходящем в качество, еще до конца нашей нефти могут положить конец титульной нации.
Пока в ходу такие выборы, еще и оставляющие за собой какое-то морально выжженное поле, только в Московской области заявок на гастарбайтеров на этот год – 313 тысяч. Это плюс к тем миллионам, что уже легально и нелегально здесь обосновались, и наши малые и крупные предприниматели мечтали б вовсе заменить ими морально конченных при нашей нынешней политике туземцев. И чего хвастать, что они, непригодные по большей части ни к труду, ни в армию, где-то плодиться стали больше? Приплод, да не тот!
Но почему все же наша свобода, порожденная отказом от затупившихся советских догм, обернулась воцарением повальной лжи и еще худших шор и догм? А может, и не было вовсе никакой свободы? А под ее личиной победило подлое желанье жить на свой личный холодильник без опостылевшего за соввласть труда? От этого кривого корня и пошли все нынешние ветви лжи – и воры прочно взяли власть в стране? Их отношение к подвластным точно то же, что у тех – к бомжам и гастарбайтерам: мол понаехало нахлебников, а мы всегда здесь жили!
Но так же думает о наших бедняках и наша знать: а еще раньше здесь медведи жили, ну и что с того? Как жили, так и сплыли; давно пора и этот бесполезный сброд в расход!
И впрямь народ, не желающий ни думать, ни сопротивляться, ни трудиться, превращается в пустой балласт, который первым скинут с воза, только оскудеет наш нефтяной сосок. Но при всем этом клич «Путина в отставку!» во мне не вызывает никакого энтузиазма. Он в любом случае уйдет, рано или поздно, но кто сказал, что его сменит лучший? Откуда взяться лучшему в обществе, где загашены все умственные лампочки и откровенно побеждает этот тараканий дух?
По этой же причине и все наши сказки про реформы – только сказки, больше ничего. На кривой ноге, с кривым прорабским метром можно только хорошо толкать на сторону какой¬-нибудь пиломатериал, но выстроить даже сарай нельзя. Смешно ждать, что по реформе МВД откуда-то вдруг явятся честные менты – или, по-новому, полицаи – и станут честно охранять родных воров и тех, кто не украл лишь потому, что не сумел! При нашем верховенстве воровства и лжи служивый со стволом, как его ни назови, хоть полицаем, хоть святым архангелом, будет лишь спать и видеть, как что-то наколоть на личный ствол. «Долой Путина!» – это при нашей нынешней моральной коме лозунг тараканов в банке. Ну перекусит одного другой, более хищный таракан – но что это изменит в нашем корне? Только свет человеческого разума может разогнать текущий мрак – но, к сожалению, его нам тушит тот нефтегазовый поток, с которого я и начал.
|
|
