Часть 1. Зерефы
Глубоко не копая, не разбирая ситуацию, а только свои навыки в общем деле. Каждый знает свое место оттого и свое действие, оттого и нет любопытства. Есть место зависти, если кто-то выполнил действие лучше. У первобытного охотника есть место творчеству лишь в одиночестве, а в коллективе жить легче.
Если ситуация требует нового закона, а его нет, это приводит к испугу. Молодые не успевают войти в уложенный порядок, они не успевают усвоить рефлексы, даже строя воинов уже нет. А старики прямолинейны. Они сидят на старых линиях коммуникаций. Строй стариков не совершает маневра. Поэтому молодые находят новые точки от испуга и любопытства, - наступает новое построение. На старых линиях нет новых точек - нет условия для другого начала, в обществе стариков нет мутаций, есть рефлексы - повторение старого.
Новые точки на старых линиях - это смерть старого распорядка. Старый мир противится новому. У стариков нет физических сил, нет и духовных для перестроения. Они - хранители старой морали, и это сохраняет общество. Пока они живы - им кажется так - они сохраняют надежду. Если деспотизм и самодурство старших лишает молодых инициативы, наступает неизбежный упадок. Но старики и тут терроризируют новое поколение, не успевшее быть в контакте с дураками, демонстративно отказывающееся от оков традиции.
Родственный старик - это олицетворение старого насилия. Всегда есть такое поколение, которое не успело пройти в старую дверь и готово войти в новое отверстие. И тогда нейтральные поколения попадают под влияние "легких" традиций.
Каждому поколению принадлежит своя реальность. Молодые люди являются в этот мир в другом измерении. По любому. Все равно, с того момента как утвердили старый устав, произошло много изменений. Общество попадало в состояние и испуга и любопытства. Каждое новое поколение входило в строй общины и оставляло там свои "точки". Это указание о малом творческом бунте.
То, что кажется старикам нарушением, на самом деле являлось новшеством. И это позволяет побеждать, если есть путь инициативы. Если место для новшества оставлено - это хорошо, это гармоничный сплав из поколений. Если надзор слишком строг, то свобода сохранялось лишь в вариации воображения.
Время цинизма. Цинизм на самом деле - это и есть запрещенная многовариантность.
Итак, молодость не может смотреть на мир глазами старости
Цинизм - это неповиновение, но это и реакция на прежнее запрещение (не отформатированное табу). Рассмеяться в глаза бешеному старику, что может быть желаннее для строптивого юнца? За молодыми будущее, но ведь и будущее зависит от существующей морали. Если новый строй ( и род) предложит вакансии для их точек - изобретений, эти строптивцы все равно внесут вклад, но в сокровищницу чужого рода, (а не своего). Это выглядит предательством. Но механизм измены описан, - эгоизм стариков, что они хотели навязать вечную волю. Кесарю кесарево. Если им не дать совсем, они нагадят дома. Таков их ответ на запрет.
Кажется, это вина старших, что они экономили на мыслях. Они подчинялись правилам и приготовились подчинить своих детей. Они повиновались. Но кто гарант? Община. Гарантом застоя выступает община - род. Родители могут дать спуску, а род уже нет. Деспотизм строя - это родовое построение, это первобытный род.
Старики могут добиться абсолютной старости только абсолютной старостью, то есть застоем. Это строгий порядок навечно - такой, какой они его запомнили навсегда.
Но все не стоит на месте, а прошлую ситуацию не воспроизвести. Им того не понять. Попытки это сделать и позволяют развиться скрытому протесту.
Если новое поколение не может отменить сам род, оно отменяет его насмешкой. Оно учит навыки другого рода, разговаривает на языке другого рода, копирует манеры другого рода. В культуре другого рода она находит свободу. Даже в чужом языке она находит что-то новое. А новое - это вариации действий.
У молодых играет любопытство. Всегда. Потому что они не зашорены до автоматизма. Начинается соревнование двух родов, двух культур. Оно происходит всегда и всегда так было. Сначала строй отменяется лицемерием, то есть скрытой догадкой, потом цинизмом, то есть иронией над порядком. Если нет революционной традиции внутри, она выжжена огнем старейших, антиобщина затаилась - ожидается появление другого мира. И он приходит. Причем род, его культура претерпевает ряд изменений.
Род - это абсолютизированная воля неадекватного старика, который когда-то был сверхчеловеком.
То, что выглядело предательством, на самом деле есть протест на реакцию. РОД должен закончится деспотизмом, то есть абсолютной старостью. Властью старика или ареопагом старейшин. Бог рода - это сверхчеловек, этим сверх человеком будет первый вождь. Вокруг сверх человека сверх вождя группируются и первые подобострастные касты.
Подобострастие будет всегда. От деспотизма этих каст будет зависеть благополучие ( "счастье") остального люда (народа). Период счастья будет длится пока все господские касты не состарятся. Это значит, к первичной и формальной возрастной эксплуатации добавляется вторичная - классовая.
Род пройдет все стадии своего развития, но все это дело рано или поздно кончится каким-то взрывом, то есть революцией. Родовая институция всегда так кончает. Все, что называется в последующем объективными предпосылками, на самом деле в первичном варианте является реакцией на старость власти. И нельзя тут понимать старость буквально. Править могут и относительно молодые люди. Но в этих правителях будет что-то не хватать. И не хватать соответственно роду, что роду всегда не хватало. А не хватало всегда инициативы. Инициативы вовремя услышанной и вовремя примененной.
Род на самом деле глух, он дисциплинирован. Он прозревает только во время чрезвычайной ситуации. А это война, бедствие, стихия или еще что то. Вот тогда сообща род ищет выхода и слушает инициативных. Причем инициатор может быть и стар - все относительно, стар всегда сам род, это его режим вечной старости, а инициатор мог и состарится, война открыла его вечную молодость. У рода есть касты, обязательно есть.
Род стремится к старости, всей своей конструкцией стремится. Все старики племени будут почитать мумию первого учителя, даже когда его не станет (а мумией или муляжом отца рода будут теперь его дети). Монархия же - это тоже не просто так, это оседлый или осевший в одном месте видоизмененый вариант кочевого рода. Монархия - это подчинение первому роду, а в роду - первому отцу.
В природе нет статики. Сначала родовые союзы вынуждены кочевать. И виновник принуждения - стихия. А новые передвижения - это новые "точки". При любом принуждении, табу и дисциплине. Род вынужден нападать или защищаться, а главное мигрировать - попадать на территорию другой культуры.
Чем деспотичнее внутренний режим и давление разовой нужды, тем больше шансов для внутреннего бунта.
В родовой традиции отступник - это отщепенец, это революционер (а существующая власть помазана богом). Революционеры - это явление радикального любопытства. Если первобытный нарушитель только ищет, то революционер уже как бы нашел. Он низвергает старое табу. Если оставляет все как есть, он остается только в "любопытстве".
Путешествуя по нужде, род вынуждено привлекает новых отщепенцев, а те в свою очередь добавляют кое что из чужого опыта. Новички или клиентела вынуждены нарушать режим по незнанию причин.
Возможны разные сочетания и приобретений, и потерь. Например, донор в своем роду лишь "отщепенец", в чужом роду уже бунтарь и революционер. Ибо то, что он вносит действием в чужом роду является "за гранью мысли".
У каждого рода свое табу, а также и свой вождь, и своя традиция. Развитие разных родов неравномерно. Роды - все разные. На разной стадии. Случаются варианты, где есть табу, но нет сверхчеловека, а бывает есть традиция, вождь и закон, что тоже есть табу.
Итак, пришельцы-клиенты принесли свои "точки" невозврата, что не прижились в родовом гнезде. А что произойдет на новом месте? Не где-нибудь, а в самой патриархальной общине есть все для постепенного упадка. Причины названы. Но есть еще одна, причем, очень важная.
Я уже говорил, что око самого старого сверхчеловека не универсально. Ко всем ситуациям применить монархию невозможно. Патриархальное право сформировалось для защиты наследства отца. Отец принуждает остальных, остальные, как и он - свое потомство. Это сложная мутация, но она сделала род не сборищем животных и прелюбодеев, а военной организацией.
Очевидно битва за условия вынудила остальных подчиниться одном отцу, в этой битве общин роды "по матери" ожидало вырождение. Вместе с новым условием наследства, должна меняться и сила табу: любое нарушение требует судьи, а судьи назначают наказание.
Судья назначает, а кто исполняет? Воин.
Воины - это руки родового правосудия. Времена могут меняться , а внутренний режим родовой общины нет. Изменилась только сила воинов. Со временем не каждый мужчина будет воином, но определенного мужества от него все же будут требовать.
Основная функция мужчины - это защита семьи, защита наследников и наследства.
Самое большое наследство, что может завещать род - это родина. Защита родины - это высшее социальное табу. В глубокой древности родиной была всего лишь территория для охоты.
Благородство и низость
В дальнейшем право из родового состояния распространяется на отдельные фамилии. Из поколения в поколение передается теперь не только родовой фамильный герб, но и само "благородство". Так воздаяние за разовый подвиг отца становится многоразовым и распространяется на всех его отпрысков.
Первичное действие не стареет, а с каждым разом молодеет в другом, новом обличии наследника. Вместе с вечной благородностью сохраняется и вечная эксплуатация. Так? У других "безродных" отбирается право, вместе с гербовой печатью закрепляется табу касты.
Потомок благородных кровей может стать вырожденцем, а статус обязывает совершать только благородные поступки. Дисциплина традиции позволяет низвергнуть конкретного дурака, но не фамилию. Это означает, что внизу, среди безродных есть основа для возмущения. Дурак вряд ли сохранит отцовское наследство, не выполнит и элитной функции ( варианты: не даст победы, не защитит родину).
Конечно в кризисах есть объективные причины, но многие кризисы рода рукотворны. Если глава семейства отвечает за семью, то род отвечает за весь родственный социум. Тут самого рода может быть и не видно, он как бы исчез. Но он есть всегда. Там где есть глава семейства, там есть и род, функции остались.
Род, который выдвинул своей главой больного старика или целый ряд больных - молодых и старых - не важно - крайне недужит. Здесь по концовке новая информация, влияние другого рода ( культур ) будет обильна. Это как старик, которого валит в дремоту ( а за ними и других стариков), который не может уследить за группой младенцев.
Благородство проявлялось в доблести. Со временем получило и цивилизационное толкование. Не обязательно стало сражать врага на поле брани, достаточно проявить снисхождение, причем не только к врагу, но и к нужде (слабого, ниже рангом). Эта пощада стала называться гуманизмом и стала элитной культурой.
Элита - это люди , которые не нападают из-за угла, не крадут кошелька, но показывают пример гражданского долга и ответственности. Благородство переместилось с мест баталий в реалии обыденной жизни.
По этому примеру и люди массы стали определяться в отношении достойных поступков. Элита к элите, низость к низости, разница тут большая. Одно дело проявлять мужество в военной обстановке, другое дело проявлять культуру в быту, в повседневности. И достойный человек не будет воровать, ибо он уже имеет (потенциально имеет) достоинство. Даже вынужденно совершивший нечто плохое, он будет в совершении раскаиваться. Даже лишенные феодального ценза, они гордо держат голову нищими. Это порода. Она выводилась естественным образом веками.
Для человека нижайшего достоинства потеря денег - это потеря и самоуважения. Мир их беден, потому и достоинство привязано к телу.
Табу и наказание за трусость пришло к стыду и страху - наказанию за малодушие. То есть достойный человек носит порицание в самом себе. А низкий ищет палку и, как обычно, снаружи.
Люди без стыда и совести
Кто они в родовой общине? У кого нет собственности, следовательно, и ответственности. Это слабейшие особи, неспособные как бы отвечать за проступки. Грубыми могут быть все, но эти - настоящие животные.
Говорить о жалости или сожалении в героическую эпоху рода нельзя, жалость проивопоказана воину, но эти не знают жалости и не способны на нее. Если бы не жестокое табу, таких нельзя контролировать иначе. Поэтому героический род крайне жесток.
Они не только беспредметно грубы и жестоки, но и трусливы - их поведение контролируется страхом. Их похоть подобна похоти безумных. Неудивительно, что первейшее табу рода - сексуальное.
Конечно - это портрет родовой черни. Без кнута здесь нельзя, нельзя оставлять их и в одиночестве. Они должны были выполнять свои функции и за исполнение получать свою же часть от победы. Бесконтрольные они съедят общие запасы, изнасилуют беззащитную женщину, протянут воровскую руку, если дотянутся. В общем, этот контингент не отвечает за свои поступки.
Поэтому и существует устав рода. Если род теряет опору - он будет опрокинут врагами, ареопаг низвергнут, вождя нет - они первыми начинают грабить свой же лагерь.
Среди черни мораль не держится долго. Им достаточно лишиться страха, чтобы переступить черту. Они ведут себя как чужие. Но они не чужие. Просто они ведут себя согласно природе. Если в обществе доминируют такие группы, то начинают править последовательно и безраздельно диктаторы. Но до каких пор?
Чем ниже уровень развития общины, тем вероятность тотальных ограничений огромна. Поэтому соотношение элиты и таких слоев должно быть в пропорции. Благородные - это витрина первобытного рода, они остаются на витрине и при новых формациях. Времена меняются, культуры претерпевают сильное изменение, воцаряется гуманизм, побеждает как бы цивилизация, а на витрине должно что-то лежать. Видовое.
Без определенного количества настоящей элиты процесс старения социума очень и очень скор. Если по какой-то причине (бунт, революция) власть перешла к низам, для сохранения рода им предстоит самим выделить из себя элиту и очень быстро. Среди низов есть еще ниже, а без власти все превращаются в стадо баранов, поэтому условные низы выделяют свою элиту для витрины и устанавливают очень жесткие табу.
Людей, которые не способны контролировать свои эмоции, а также поступки, условно и обозначим "зерефами" (рефлексия близка к нулю, к зеро).
|
|
