Ответил развёрнуто на вопросы "Учительской газеты", но скорее всего большое превратится там в малое, поэтому исходник даю "на родине" по случаю 11-й годовщины ухода Егора Летова из нашего бытия...
- Как "Гражданская Оборона" вошла в твою жизнь?
- ГО пришла в мои уши примерно в 1989-м осенью, а может уже и в 1990-м зимой. То есть я с 1985-го, на украденной в школе кассете услыхав «Твистед Систер» был вполне сложившимся металлистом, понимающим отличия саундов и техники игры «Мегадета», «Металлики», «Ирон мАйден» (как говорила «лимитА») и уж тем более «Слэйера». Я записывал в студии «Нива» (магазин «Мелодия» на Калининском проспекте) альбом за альбомом, уже и «Кинг Даймонд» познал, и «Дестракшн»… Кассеты, кстати, были качественные – помню, крутую 90-минутную кассету «Макселл» (на которой поселился Мегадет 88-го) я как-то выклянчил у друга-одноклассника, Серёги Ланового (RIP), новенькую, запечатанную, ему она была ни к чему, а вот от мною же записанного «Слэйера» 88-го года он долго потом фанател. И тут вдруг от другого одноклассника, Андрюхи Некрасова (он уже был в Независимой от взрослых газете «Глагол» почти главным редактором) я получаю ненадолго корейскую чёрно-бело-красную кассету Wagdoms – отвратительную по качеству и самой плёнки и записи на неё, очень тихой. Это был сборник альбомов 1987-го и 88-го ГО. И я перестал постепенно слушать всё остальное, настолько погрузился в мир этих песен, в самый саунд – Егор представлялся мне лысым дембелем, а место записи – омским подвалом, откуда и реверберация такая сильная. Озлобленный на Систему дембель, вернувшийся из армии, что-то антисоветское там осознав – отсюда и «Солдатами не рождаются»… Ирония судьбы в том, что Егор в эти годы и дни – ходил где-то рядом, он «нагуливал» эти альбомы, гостя у брата, Сергея, в Подмосковье. Кстати, я и на дома тогда начал его глазами смотреть – через его очки песенные как бы, везде видеть некий «тоталитаризАм», некую дисциплинарность и подвальность подразумевать…Наткнись я на улице на этого тощего хиппаря, точно не подумал бы, что он может такое петь. Даже если бы вся ГО мимо прошла – не подумал бы, что это они такие примитивные звуки извлекают (в том году они были в Москве проездом на «Точку Аукциона» в Питер). В общем, вошла «Оборона» стремительно, перестроив иерархию меломана, оттеснив «Алису» и весь соврок в частности (что не помешало сходить на «Шабаш» в Лужники, но кассета Wagdoms и миф о ГО были сильнее живого выступления «Алисы»).
- Чем были для тебя выступления вместе с ГО? Какое из них запало в душу больше всего и почему?
- Наверное, майский концерт в кинотеатре «Восход» 2001-го года, предшествовавший рождению «Эшелона». Он подробно описан во «Временивспять», последнем моём романе, который в книжных почему-то называют «Девятнадцать девяносто один» из-за обложки (1991). Запомнился именно этот май и потому что я сам этот концерт готовил, и потому что разогревал ГО ещё наш «Отход», создавшийся в 91-й школе, для него это был высший взлёт – хотя играли претовратно и мало, гитара «Русстон» Тоныча (ритм-гитариста) как назло расстроилась и испортила ещё выступление «28 Панфиловцам», поскольку они брали потом нашу гитару. Я переслушивал недавно этот наш «разогрев» и даже смотрел видео – не дети по годам, но по музыке детство. После всех выступлений удалось пройтись через зал пообщаться с Егором с глазу на глаз, но он и тогда был весьма замкнут, подписывал выдаваемые мной вкладки в кассеты и диски, что набрал АКМ со своих друзей, ругал Лимонова, советские плакаты мне раскрывал «по сути» из оформления альбомов ГО, фотался потом с панками, хлынувшими в кулисы, был демократичен и радушен, но при этом и ироничен, и замкнут для «славы мирския». Видимо, для беседы по душам требовался ключ в разговоре, а всем нам мешало восхищение, некое «отрочество» самоощущения в его присутствии…
- Как Летов реагировал на ваше творчество? Расскажи о пересечениях и опыте общения с ним? Какое впечатление он на тебя произвел как человек?
- «Вы играете совершенно иную музыку» - вот дословно что Егор сказал, недовольно, как-то отрицательно высказал тогда об «Отходе», пока я его, шаткого, вёл за мягкое предплечье к кулисам (он очень устал после выступления и пресс-конференции). Я так понимаю, он в этой фразе обобщил и впечатление от «28 Панфиловцев», которые гораздо были ближе по саунду к ГО (благодаря вокалу Славика Горбулина, в первую очередь). Нам было даже обидно – открещивается! А мы же так много и разно подражали ему, хоть и в другом звуке – ничего не узнал, «не признал». Кстати, и Игорь Жевтун тогда же, хотя на сцене не выступал, – интересовался у меня после концерта, через какую примочку идёт бас (он вообще поклонник фирмы «Босс», что я уже позже узнал, сильно позже – а примочка у меня такая же, как у Фли из RHCHP). То есть по элементам-то ГО нас как бы услышала и даже в уме разобрала – но целое ей не понравилось, всё же они другого поколения и ритмики были рокеры. Хотя, Жевтун смотрел на меня, скорее, с интересом, без небрежения стилем… Полагаю, этот коллективный вердикт предрешил судьбу «Отхода» (просуществовал в разных составах десять лет), потому что осенью того же года мы создали «Эшелон» с Иваном Барановым – где и примочка басовая пригодилась, но уже понеслись иные ритмы и песни вперёд. И вот уже в этом составе мы открывали все ближайшие выступления ГО в Москве по 2003-й год. Мы даже как-то пообвыклись за кулисами – свои в доску, ощущение некой семейственности, вот Наташа, вот Чеснаков, а вот и совсем свой и виртуозный Андрюшкин, которому мы всегда дадим «железо», а Чеснаков (гитарист, чей талант нам раскрыли наиболее три последних альбома) нам, если что, - струну… Хотя это было иллюзорно, конечно, это закулисное братство-понимание. Егор давал в себя заглянуть лишь на сцене, коротких путей, чёрных ходов» и каких-то контрамарок тут не было. Надо было из зала это всё воспринимать, становясь и собой-подростком, сплюсовываясь с опытом кассетного прослушивания, чтобы появлялось откровение на сцене. Так было в 2002-м, весной же опять, в Улан-Баторе, когда он снял внезапно гитару и «зашаманил» руками на «Прыг-скоке»… Егор сторонился прямых взглядов и разговоров – точнее, как-то мельком «сканировал» тебя, оценивал потенциал, и углубляться ни тебе, ни себе в темы любые, тем более коммунистические, не давал. Видимо, потому что главное приберегал – уже разработанный метод высказывания в песнях не подразумевал просеивания в болтовню. Хотя, дураков порисоваться словом было вокруг полно, включая меня.
- Чем для тебя стала смерть Летова, как ты ее воспринял?
- В тот февральский вечер я, почти как сейчас, болел и погрузился в мутную дрёму. Из которой, со дна меня достали новости, которые как град посыпались сперва из радиоэфира, потом включил комп – почему-то товарищи-коммунисты именно у меня справлялись, правда ли это, словно я в Омске где-то жил, а не на Каретном Ряду… Новость была шокирующей, однако почему-то ощущения вселенской несправедливости в ней для меня не было. Да, ранняя по советским меркам смерть – ему было столько, сколько мне сейчас, - но нельзя сказать, что для самого Егора что-то осталось невысказанным, неспетым. Он же сам так в своё время пропагандировал теорию live fast, die young… И прожил в итоге, прошёл гигантскую творческую жизнь, длиннющий маршрут по склону Фудзи отмахал почти в одиночку. Рок-коммуна собралась всё это осознать, помянуть, буквально на следующий день у меня на Каретном – вот для парней, для Егора Махоркина, для Николая (тогда оба – «Анклав»), его брата, это была личная потеря. Было видно это по их детским потерянным лицам и скупым мужским слезам. А у меня почему-то – нет. Егор действительно отстрелялся, ушёл, не оставив ни одного патрона в обойме. Это было ясно и по ремастерингу «Сносной тяжести небытия» (он туда впел низкие ноты на припеве «Пой, революция!»), и песням с прощального «Зачем снятся сны» – возвращение в нарко-миры из неудачных попыток революционизировать современников, и по отдельным заявлениям в прессе… Сейчас мне политический путь Егора рисуется некоей параболой на графике от восьмидесятых к нулевым, с осью «игрек» примерно году в 1996-м (пик параболы, максимально «красный», коммунистический, советский – когда другие русрокеры «голосовали и проигрывали») – в итоге он вернулся к тому же самому «нулевому», негативному отношению к СССР, с которого и начинал. И вот именно эта поздняя, не молодая-энергичная, а усталая брезгливость («заградотряды», «болванкой в танк ударило») была как бы приятием небытия, плавным переходом в него. И убить тут могло что угодно, согласно его же младым речениям - страсть к жизни пропала. К жизни как коллективному акту миропознания и миропреобразования. Потому что менять в этом мире песнями уже нечего – поразительно, но об этом же пел позже (но он и постарше был и пораньше начал!), в 2010-м в песне Born to lose легендарный Лемми (Motorhead): no more singers, no more songs. Сравниваем с «Значит, Ураган»: «Не с кем говорить, не с кем воевать. Больше некому дарить, некому играть. В сонной темноте вязнет немота...»
«Значит, Ураган» - песня-завещание. Обалденная песня, гармонически даже сотрясающая на припевной модуляции сознание – требующая качественного революционного рывка в самой музыкальной плоти (ради интереса сравните – точно такой же ход в бридже Born to lose – но не мог же Лемми тырить у Летова?!)… Но там же на куплетах и есть (критическое, гневное) ощущение Егором тех самых флажков-буйков, до которых, не гадав и не рядив, Егор всё-таки доплыл, и нет ни сил ни желания плыть ни вперёд, ни даже назад, если нет руки, которая ухватит мягкое предплечье. Да, вы, наверное, уловили ход моей наглой мысли… Однако было бы самонадеянно заявлять, что это именно нам, рок-коммуне завещание или ещё конкретнее – «Эшелону». Это - всем, кто понял, кто видел перспективы в момент озарения их в боевых нулевых, а не конкретному Мышу и Камышу. Но пока мы все звучим окольным эхом, и «десятые» оказались – те самые «годы в никуда», ничего нового не спето, рок-аудитория «стоит на репите» и схлопывается…
|
|
