Читатель, если ты полагаешь, что «раб худородный» сказано «не про тебя, а про твоего знакомого» (Владимир Маяковский) – ошибаешься. Сказано именно про тебя. «Вход запрещён именно тебе» (как некоторое время пытался, небезуспешно, кое-кто формулировать в США, когда таблички «Только для белых» повсюду оказались там под запретом).
Даже если ты с гипертрофии революционной романтики (последняя не предполагает самоопределения непременно с революционной стороны; революционная историческая обстановка нужна ей как рыбе вода, а вот революционная сторона при гипертрофии оказывается тесна) – косплеишь корнетов оболенских, мечтая за них «довоевать нашу Гражданскую» с «краснопузой сволочью».
***
Книгу путевых очерков о буржуазной (просто и фашистской) Европе конца 1920-х годов советский поэт Николай Асеев назвал «Разгримированная красавица».
С тех пор не перевелись такие общепризнанные красавицы, которых не грех и разгримировать. А вот упорно не разгримировывать, дабы было кем полюбоваться от нечего делать – мало того, что грех. «Это больше, чем преступление: это ошибка».
«Красота правой идеи», говорите?..
Что ж, вот четыре примера этой «красоты» – от четырёх из признаннейших её, «идеи» этой, мастеров. (Отечественных, неким образом.) Один скорее добродушный, один просто злой – в обрамлении двух, мягко говоря, очень злых.
(Понимающему хватит и одного из этих четырёх примеров – любого. Но рассчитывать на это как на предварительное условие пока что, увы, не приходится.)
Никого, разумеется, ни из этих четырёх поэтов и мыслителей, ни из остальных более-менее подобных – не обязательно отрицать вчистую и записывать в нули. (Рискуя в перспективе вторично превратить их в запретный плод: будет с них и одного раза.)
Но чего довольно, так это бездумного созерцания-любования «выстраданными художественными достижениями». Пора понимать, что' именно кем было сказано, о чём, о ком – и зачем; пора понимать, что' за сказанным стояло и стоит. Тем более что слово писателя в мире вообще и на Руси в частности и в особенности – остаётся немалой силой.
Ведь это стоящее за сказанным – никуда не ушло; вы его легко узнаете. С перестроечными ценностными рокировками (начавшимися работой с культурно-художественным, как говорится, наследием XX века) – оно разжирело и приблизилось. Как раз на дистанцию последнего броска.
…Первое слово – Марине Цветаевой, этой почти всеобщей любимице даже не с перестроечных (обвально-переоценочных: у кого был плюс, тому автоматически влепили минус, и наоборот) времён – а, пожалуй, и со времени ранней Аллы Пугачёвой.
Вот цветаевское откровение (исповедальная нота, чо) от 1918 года:
Кровных коней запрягайте в дровни!
Графские вина пейте из луж!
Единодержцы штыков и душ!
Распродавайте – на вес – часовни,
Монастыри – с молотка – на слом.
Рвитесь на лошади в Божий дом!
Перепивайтесь кровавым пойлом!
Стойла – в соборы! Соборы – в стойла!
В чертову дюжину – календарь!
Нас под рогожу за слово: царь!
Единодержцы грошей и часа!
На куполах вымещайте злость!
Распродавая нас всех на мясо,
Раб худородный увидит – Расу:
Черная кость – белую кость.
Ну, да, трагическое контральто эпохи и всё такое прочее. Но если это не манифест феодально-сословного расизма абсолютно всерьёз – то что' тогда манифест, абсолютно всерьёз, феодально-сословного расизма?!
Читатель, если ты полагаешь, что «раб худородный» сказано «не про тебя, а про твоего знакомого» (Владимир Маяковский) – ошибаешься. Сказано именно про тебя. «Вход запрещён именно тебе» (как некоторое время пытался, небезуспешно, кое-кто формулировать в США, когда таблички «Только для белых» повсюду оказались там под запретом).
Даже если ты с гипертрофии революционной романтики (последняя не предполагает самоопределения непременно с революционной стороны; революционная историческая обстановка нужна ей как рыбе вода, а вот революционная сторона при гипертрофии оказывается тесна) – косплеишь корнетов оболенских, мечтая за них «довоевать нашу Гражданскую» с «краснопузой сволочью».
И сказано если не навсегда, то надолго: топором воистину не вырубишь. В этом смысле – пока не забыта Марина Цветаева, в её стихах конюшенные розги будут свистать и закон о кухаркиных детях оставаться в силе. Подумай как следует, современник, что ты в них (и любых подобных) забыл.
…Ещё один практически всеобщий (с той же перестроечной поры) любимец и ценимец – Максимилиан Волошин. С его слывущим безукоризненным – поелику-поколику «молюсь за тех и за других» – самоопределением в годы Революции и Гражданской войны.
Как именно выглядели это «молюсь» и эта безукоризненность, прояснил сам поэт и мыслитель:
«...Один убежден в том, что он должен каждый день обедать, и настаивает на одинаковых правах всех в этой области, другой убежден в своем праве иметь дом, капитал и много земли, но распространяет подобное право лишь на немногих ему подобных, третий хочет, чтобы все были чернорабочими, но имели бы время заниматься умственным трудом и искусствами в свободное время. Может быть, все эти разнородные хотения, возведенные в чин убеждений, и утряслись бы как-нибудь с течением времени, но политические борцы в пылу борьбы слишком легко рассекают вопросы на «да» и «нет» и, обращаясь к мимо идущему, восклицают: «Или с нами, или против нас! », совершенно не считаясь с тем, что этот встречный может быть ни за тех, ни за других, а иногда и за тех, и за других и что по совести его нельзя упрекнуть ни в том, ни в другом.
Поэту и мыслителю совершенно нечего делать среди беспорядочных столкновений хотений и мнений, называемых политикой».
Современный историк Сергей Кремлёв в книге «СССР – империя добра» прокомментировал этот небольшой «а-мне-всё-равно»-манифест:
«...Читая это, я глазам своим не поверил! Как! Ставить на одну доску того, что считает, что каждый должен иметь право обедать каждый день, и того, кто высокомерно отвергает это право ДЛЯ ВСЕХ во имя права КУЧКИ на барские поместья и прочее?! И называть это «хотение» справедливости «беспорядочным»?
Стоит ли после этого удивляться, что в горячую пору Гражданской войны подобных «мыслителей и поэтов», подвернувшихся под горячую руку, порой ставили к стенке?..»
Может, и правду хватит удивляться? А, современники?
Не отставал от Максимилиана Волошина ещё один его коллега, Игорь Северянин. В 1919-м году он был столь же откровенен в столь же подробных разъяснениях: за что его и его (собутыльников – зачёркнуто) коллег «Рассея», на устах коей «слух режущее слово», обязана любить и жаловать – но возмутительно этой обязанностью пренебрегает –
ФИНАЛ
Кончается одиннадцатый том
Моих стихов, поющих о бывалом,
О невозвратном, сказочном, о том,
Что пронеслось крылатым карнавалом.
Не возвратить утраченных услад
В любви, в искусстве, в soirée, в ликерах, –
Во всем, во всем!.. Заплачьте, и назад
Смотрите все с отчаяньем во взорах.
Пусть это все – игрушки, пустяки,
Никчемное, ненужное, пустое!..
Что до того! Дни были так легки,
И в них таилось нечто дорогое!
Любили мы любовь и пикники,
И души вин и женщин тонко знали,
Вначале повстречали нас венки,
И поношенье хамское – в финале.
Мы смели жить! мы смели отдавать
Чаруйный долг великолепной моде,
Не утомясь, молитвенно мечтать
О равенстве, о братстве, о свободе.
Вам, «новым», вам, «идейным», не понять
Ажурности «ненужного» былого:
На ваших лбах – бездарности печать
И на устах – слух режущее слово!..
Конечно, я для вас – «аристократ»,
Которого презреть должна Рассея…
Поэт, как Дант, мыслитель, как Сократ, –
Не я ль достиг в искусстве апогея?
Но будет день – и в русской голове
Забродят снова мысли золотые,
И памятник воздвигнет мне в Москве
Изжив «Рассею», вечная Россия!
Вечер (франц)
Но не услышали, не поняли, не оценили «вечную Россию» в лице таких вот «совестей нации». И понемногу тем зубрам «Серебряного века», что не запятнали себя советизацией, стало ясно: в сколь-нибудь просматриваемом будущем её – в смысле, их – реванша не просматривается. Ни политического, ни хотя бы эстетического: отыграло несоветское шампанское, отхрустели в нём знакомые рабоче-крестьянским массам лишь по маяковскому слогану ананасы, а ждать нового завоза – жизни может не хватить.
И вот ещё один поэт, ещё один мыслитель, Георгий Иванов, обнадёженный финалом Второй мировой, а конкретно – ядерным в нём дебютом США, заговорил о «Расее» «рабов худородных» столь же высоким слогом, как Марина Цветаева, Максимилиан Волошин, Игорь Северянин – но уже буквально так:
Я за войну, за интервенцию,
Я за царя, хоть мертвеца.
Российскую интеллигенцию
Я презираю до конца.
Мир управляется богами,
Не вшивым пролетариатом…
Сверкнет над русскими снегами
Богами расщепленный атом.
Как-то комментировать такие грезопророчества – себя не уважать. «Чистосера», как говорится.
А вот «ценить с пониманием» подобное, в том числе конкретно это... Как такое назвать?
Да уж, экзамен на коллективный исторический мазохизм здесь, «над русскими снегами», большинством выдержан блестяще. «Сверкающе» даже. Но – нет худа без добра – по части обвальных переоценок всего, вся (ну, и всех) здесь за последние тридцать лет успели, говоря «слух режущим словом», насобачиться… Так что хотелось бы надеяться: это благоприобретённое умение однажды послужит нам.
– Нам! – а не расиствующим наглецам, эстетствующим и умствующим реакционерам – и, в закономерном итоге всего такого, просто расчеловечившимся вчистую фашистам. Но «с талантом».
Сколь угодно выдающийся талант в таких случаях мало того что не работает ни алиби, ни хотя бы смягчающим обстоятельством: он превращается в отягчающее. Тоже всерьёз и тоже надолго – так что готовимся не слишком этому удивляться. (Ну, в умении не удивляться мы за тот же отчётный период усовершенствовались как никогда прежде.)
P.S. Не воспримите как призыв к запрету или хотя бы к навязчивой травле кого-то и чего-то. Это и прежде было в лучшем случае малоэффективно, а на будущее просто неосуществимо технически. Как сказано русским поэтом и мыслителем, стыдиться за которого, в отличие от цитированных выше, не приходится, а именно – Александром Блоком:
Пусть доживут свой век привычно –
Нам жаль их сытость разрушать.
Лишь чистым детям – неприлично
Их старой скуке подражать.
P.P.S. Кто-то скажет, что правая идея совсем не такая? Не буду – опять-таки вольному воля – спорить, а заранее скажу: хорошо, если для кого-то она, что называется, совсем про другое. Лишь бы это оказалось так на деле…
|
|
