История казачества еще не написана. Обилие книг в магазинах со словом "казаки" на обложке не означает глубокого понимания этой темы. Самое знаменитое, пожалуй, литературное произведение о казачестве - "Тихий Дон" Михаила Шолохова. И вряд ли "Тихий Дон", произведение школьной программы 11 класса, хорошо понимается сегодняшними мало читающими учениками, психологически далекими от ценностей казаков.
Кстати, "Тихий Дон" получил противоречивые оценки у литературных критиков. Возможно ли, что казачество было "бандитской шайкой, которой все равно, под какими знаменами воевать, с кого шкуру сдирать, кого вешать - все равно", как пишет в своем эссе "Дикий Дон" современный литературовед Дмитрий Быков? Или же, напротив, казачество "совершило нравственный подвиг", показало "пример героизма и воинской доблести", как утверждает другой современный литературовед Виктор Чалмаев в учебном пособии для школьников "Шолохов в жизни и в творчестве"?
В.Чалмаев пишет: "Вся стихия местных понятий, цепко привязанных к Дону и к казачьему миропониманию, к природно-языческой панораме мира, резко возвышена рядом других подробностей. Есть гордая "философия дуба", все сокрушительные удары принимающего на себя и в итоге ломающегося, преувеличивая мощь своих корней. А есть "философия камыша", который под ветром клонится туда и сюда, почти прилегает к земле, засыпается ею, но однако же, держит корни свои в ней, выживает. С домом Мелеховых эта однозначность, и "дубовая" и "камышовая", исключаются. Он бывает всяким на протяжении 1912-1921 годов. И даже трагически страшным в финале по своей опустошенности".
И вот совершенно иная позиция Дмитрия Быкова: "Тихий Дон - приговор целому сословию. Настоящая народная трагедия с глубоким смыслом, который открывается единицам.... Эта книга - о зверстве, темноте, чудовищной беспринципности и неразборчивости того самого народа, о котором говорится в народной эпопее".
Кто же из литературоведов прав? Кому и на каком основании верить?
На стыке разных дисциплин, или пакости ИМЛИ РАН
Филология, как гуманитарная наука, субъективна. Личные симпатии и антипатии играют огромную роль. Поэтому, приблизившись к анализу темы казачества в литературе, необходимо сразу же определиться с инструментарием. Среди средств и методов анализа необходимо искать наиболее объективные, насколько это вообще возможно для данной "науки".
К сожалению, в научной среде, и особенно на уровне специальностей ВАК, не принято работать на междисциплинарном уровне. Паспорт специальности выступает в роли "Прокрустова ложа" даже когда объект исследования заведомо шире объяснительного принципа одной науки. "Узкое", "ВАКовское" академическое литературоведение задает тон и методике преподавания литературы в школе. Ограничить знакомство учеников с "Тихим Доном" в школе текстологическим ракурсом - значит, заведомо провалить эту тему. Литературный образ казачества это не шолоховская метафора и не аллюзия, а масштабное историческое явление. Для знакомства школьников с "Тихим Доном" учителю литературы либо самостоятельно потребуется изучение русской истории начала XX столетия, либо же, урок, посвященный теме "Тихого Дона", следует проводить совместно с учителем истории.
На мой взгляд, нет ничего удивительного в том, что рукопись Тихого Дона удалось найти, равно как и проделать огромную исследовательскую работу в сфере текстологии - не "шолоховской группе" отдела литературы XX века ИМЛИ РАН, а специалисту без ученой степени, Льву Колодному. Напомним, что Лев Ефимович Колодный по роду деятельности был москвоведом-архитектором, историком, публицистом, путешественником. Отнюдь не теоретиком литературы. Но именно он сумел проделать ту литературоведческую работу, которая оказалась непосильной даже для "академиков"-шолоховедов Института мировой литературы Российской академии наук! Его триумф - заслуженный результат междисциплинарной работы, на стыке истории, текстологии, биографической аналитики, с использованием техник, методов и приемов, именуемых и идентифицируемых чаще как "журналистское расследование".
Послушаем самого Льва Ефомовича: "Я рассуждал так. Если совершено литературное преступление, то, как при любом преступлении, должны остаться какие-то следы. Доказательства, "вещдоки", как говорят криминалисты. Меня возмущало, что об этой проблеме могли говорить только за границей. Почему молчат о писателе Федоре Крюкове, которого Максим Горький ставил в пример молодым советским писателям?.."
Примечательно, что ИМЛИ РАН в течение пяти лет не хотел знакомиться с оригинальной рукописью и черновиками, которые удалось найти Льву Колодному, которого "академики" презрительно назвали "журналистом да составителем путеводителей". Однако, когда в подлинности найденных рукописей уже не осталось сомнений, то в сообщении ТАСС, а затем, и в других СМИ неожиданно появилась информация, что "Научная Шолоховская группа Института мировой литературы обнаружила подлинную рукопись "Тихого Дона"!
Появилось восторженное интервью на эту тему и директора ИМЛИ РАН Феликса Кузнецова, выпустившего, кстати, в скором времени и книгу о том, как он лично (!) работал над поиском черновиков романа М.Шолохова. Разумеется, о Льве Колодным не упоминалось ни слова. Послушаем, однако, Льва Ефимовича:
- Когда ИМЛИ в 1999 году выкупил рукописи "Тихого Дона" от имени директора института Ф.Кузнецова и профессора А.Ушакова, прокатилась волна публикаций, где белое называлось черным, история с рукописями преподносилась в извращенном виде.
В прессе множились сообщения о "сенсационной находке ученых ИМЛИ РАН", и можно лишь изумиться моральным качествам "академиков" с Поварской улицы, желавшим присвоить себе чужой труд! В правомерности этой нелицеприятной для ИМЛИ РАН оценки нет сомнений, ведь "Феликс Кузнецов в своем кабинете в присутствии В.В.Петелина предложил Колодному штатную должность научного сотрудника и высказал мнение, что работа заслуживает присуждения без защиты диссертации научной степени. Но с условием, что директору ИМЛИ со стороны Колодного будет передана ценнейшая инсайдерская информация, - у кого именно хранится рукопись. Кроме того, эта рукопись должна быть передана Колодным в полное распоряжение ИМЛИ". Мы читаем это откровение в книге "Кто написал Тихий Дон".
Эту историю я привела не столько для того, чтобы подвергнуть сомнению профессионализм и нравственность ученых ИМЛИ РАН, сколько для того, чтобы проиллюстрировать мысль: и тема казачества и "Тихий Дон" в частности требуют междисциплинарного подхода, нестандартного видения материала. Тогда случаются подлинные открытия.
Примечательно, что высокую оценку исследовательской работе Льва Колодного, посвященной текстологическому сравнению рукописи "Тихого Дона" и прозы Федора Крюкова, дал опять-таки не профессор-филолог ИМЛИ РАН или "Шолоховского института", или другого столичного вуза, а Североосетинский профессор Александр Козлов из Владикавказа, один из немногих ученых, умеющих излагать свои мысли популярным, доступным для широкой публики языком. Человек высочайшей нравственности, как сказано о нем в предисловии к посмертному изданию, Александр Иванович Козлов подготовил к печати книгу "Правда и мифы о Шолохове", где огромное внимание уделяется русской истории XX века, личности Сталина, взаимодействию Шолохова с писательским "цехом", проблематике "расказачивания".
Вот справедливое наблюдение Александра Козлова: "Иной раз пытаются представить, что казачество относилось к числу сословий, подлежащих упразднению, и уж тем более, не по этническим мотивам, этносом казаки не признавались. Главное упиралось в его социально-классовую природу. Донские казаки в отличие от общероссийского крестьянства процентов на 60 являлись зажиточными середняками, и как показал опыт 1918-го года, срезу же выступили против аграрных преобразований на основах уравниловки. Именно на этой волне власть оказалась в руках атамана П.Н.Краснова, а создававшаяся им Донская армия стремительно, как на дрожжах, превратилась в большую ударную силу. (...) И 24 января ЦК РКПб принимает решение о расказачивании. Циркулярное письмо ЦК 29 января направляется на места, в армию - для исполнения".
Итак, разобраться с таким масштабным историческим и этнокультурным явлением, как казачество, без междисциплинарного подхода невозможно.
А есть ли такой народ, - казаки?
Тема казачества в литературе это "Донские рассказы" и "Тихий Дон" М.Шолохова, "Тарас Бульба" Н.Гоголя, "Казаки" Л.Толстого. Но психологические типажи в этих произведениях столь различны, что может создаться впечатление, что повествование ведется о разных социальных группах или даже этносах. Внимательно читая эти произведения, можно ощутить аморфность и "текучесть" понятия "казак" в историческом и географическом плане.
Мы вынуждены обращаться к истории, как научной дисциплине, чтобы разобраться в 400-летней истории казачества. Шолоховский "Тихий Дон" отражает небольшую, хотя и максимально драматичную страницу в его летописи. История казачества парадоксальна. Необходимо помнить, что Донские земли были получены казачеством как подарок Ивана Грозного за доблестное участие казаков в Ливонской войне. Говоря о казачестве, необходимо помнить, что оно на Руси формировалось из "вольного", то есть не состоящего на государственной службе, военного сословия. Первые казаки в географическом плане - выходцы из Рязанской и Московской областей, направляющиеся на юг страны. Там они, организовавшись в конные пограничные отряды, и сдерживали татаро-монгольское нашествие. Не стоит забывать и период развития казачества, когда в ближайшем окружении полководца А.Суворова были казаки, и именно они доблестно проявили себя во время "Итальянского похода". Возникает ряд вопросов, перекликающихся с литературными образами казаков и казачества. Прежде всего - тезаурус, универсальный терминологический инструментарий.
Валерий Шамбаров, популяризатор истории, войсковой старшина казачьего полка, автор ряда книг, некоторые из которых (например, "Белогвардейщина") включены в школьную программу по истории, в своей книге "Казачество. История вольной Руси", пишет о том, что "во время гражданской войны был развернут геноцид против казачества". Эта фраза не вызвала бы возражений, будь она вопросительной, а не утвердительной.
Если вспомнить энциклопедическое определение "геноцида" как осознанное уничтожение народа, то из этого следует, что казачество - это народ. Однако, понятие "народа" предполагает языковую общность и единую территорию, чего никак не скажешь о казачестве. Казаки это особый этнический конгломерат, который сумел вобрать и переплавить разные типы культур, - русской, украинской, и др. Язык, соответственно, также мог быть и русским и украинским, включать кубанские и другие диалекты. Переплавившись в едином социально-этнографическом "котле", появилась новая культура.
Я не закрываю глаза на циркулярное письмо ВЦИК от 29 января 1919 года за подписью Я.Свердлова, предписывающую определенную политику в отношении казачества. Однако, терминологическая неточность, а именно, отождествление казачества с народом, позволяет вводить и понятие "геноцида". Очевидно, что геноцид не может совершаться против военного сословия. А вот против народа геноцид возможен. Таким образом, делая терминологический "реверанс" в сторону казачества, подняв военное сословие казаков до уровня целого народа, мы одновременно, поменяли содержание исторических фактов. Мы написали несуществующую историю уничтожения целой нации! Возможно, это придает "весомости" теме казачества, однако, историческое содержание нарушается.
Североосетинский профессор, доктор филологических наук Александр Козлов в своей научно-популярной книге "Правда и мифы о Шолохове" справедливо заметил, что в годы гражданской войны начала XX века в России велась борьба не с казачеством как отдельным этносом, а как с социальным классом, который не поддерживал решения действующей политической власти, и поэтому воевал на стороне ее врагов, - Колчака и Деникина. Мотивация казачества - очевидна. Банальные экономические причины. Советская власть провозгласила: "Землю - крестьянам", что было болезненно воспринято социальной группой, живущей за счет натурального хозяйства, оторванной от средств производства. Риск потери своей земли означал неминуемо голодную смерть для сословия воинов и пахарей. Отсюда и сопротивление советской власти, что хорошо отражено в романе Шолохова "Тихий Дон", именно там мы видим, как казаки, обеспокоенные тем, что "коммунисты отберут их землю", выходят на бунт. Политика советской власти в такой ситуации мало чем отличалась от политики в отношении крестьянства, которое упрямо "держалось за свою землю и другую частную собственность", однако "раскулачивание" никто не именует "геноцидом"! Для любого политолога очевидна истинная подоплека "казачьих бунтов".
Задолго до циркулярного письма Я.М.Свердлова от 29.01.1919 года действующей власти приходилось принимать очень жесткие меры в отношении казачества, и эти прецеденты никогда не расценивались как "геноцид". Вот, к примеру, политика Екатерины Великой в отношении Запорожской Сечи. Просуществовав порядка 250 лет, Запорожская Сечь была ликвидирована указом Екатерины II от 14 августа 1775 года, и присоединена к Новороссийской губернии. Фактически, это означало ассимиляцию запорожских казаков с гражданским населением Новороссийского региона. Основными причинами решения Екатерины были следующее. Отсутствие прямой угрозы со стороны Крымского ханства, участие казаков в Пугачевском движении и крестьянской войне 1773-75гг, ожесточенные земельные споры между казачеством и сербскими крестьянами, набеги и грабежи со стороны запорожских казаков на сербов.
Однако страница истории казачества, когда за "измену императрице", воевавшие на стороне Емельяна Пугачева казаки впали в немилость Екатерины Великой, никем из историков не интерпретируется как "геноцид". Почему же аналогичная по своей сути ситуация начала XX века, когда казачество поддержало белогвардейцев, Временное правительство, армию Колчака и Деникина, получило название "геноцида"?
Казачество, как справедливо заметил современный историк Клим Жуков, отличалось от действующей государственной армии прежде всего тем, что не имело постоянного жалованья, и вынуждено было себя кормить самостоятельно. Отсюда и своеобразный образ казака как воина и пахаря одновременно. Политические кризисы и войны, в которых создавалась реальная угроза для казаков как землепашцев, вынуждали их брать в руки оружие на стороне тех, кто защищал их земельные наделы.
Военные или хлеборобы?
Представления о казачестве как самостоятельном народе очень устойчивы. Неряшливые определения, вброшенные литературоведами, например "Тихий Дон - народная эпопея" очень устойчивы. Однако, надо понимать, что подобные определения, введенные филологами на уровне метафор, нарушают исторические факты. Народ, как следует из энциклопедии, предполагает у граждан общность генезиса, языка и территории. Казаки же, это как правило переселенцы, выходцы из самых разных областей, переместившиеся на пограничные земли.
Казаков объединяет не язык или территория, не общие предки, а единое дело, профессия, в данном случае - воинская служба на "внештатной" основе. Из-за отсутствия постоянного жалованья казаки вынуждены были совмещать профессию воина с профессией земледельца и животновода. Задача эта была не из легких, и казачьи курени, по сути, домовое хозяйство на две-три-четыре семьи, служили ее решением. Один в поле не только не воин, но и не земледелец, и для обработки больших земельных участков требовались силы всех членов семьи, а то и двух-трех семей.
Казачья семья, в которую было включено сразу несколько поколений - от младенцев до престарелых дедов, это не особенность Донской культуры, отраженная в романе Шолохова, а вынужденная мера, обусловленная экономикой крестьянского образа жизни. Кстати, если мы посмотрим на жизнь современных фермеров, в том числе и зарубежных, то убедимся, что работа на земле - дело командное, фамильно-родовое даже в наши дни, когда земледелец имеет в своем арсенале не только трактора и комбайны вместо лошадей и волов, но и целую палитру сельскохозяйственной "химии" в разы снижающей риск неурожая.
В те годы, когда Шолохов работал над "Тихим Доном", земля была главной кормилицей казаков, однако, наряду с "урожайными" годами нередко случались и голодные. Отток из казачества в другие сословия никогда не прекращался. Чаще всего казаки, не сумевшие приспособиться к традициям своего этно-культурного сословия, становились крестьянами, мещанами, стремились устроиться на государственную военную службу.
Менталитет землепашца, животновода и традиции воинской службы сливались в определенную культуру, знакомую нам по военным песням, свадебным фольклорным обрядам. Сама фамилия Мелеховы, центральной семьи в "Тихом Доне", символична. Нередко ее связывают либо с греческим именем Мелентий (заботливый) или же с сирийским именем Мелех, (царь). Но, учитывая образ жизни Мелеховых, более правильно эту фамилию рассматривать в профессиональном контексте, она того же генезиса, что и Кузнецовы, Сапожниковы, Бочаровы. Если мы изучим топономику многочисленных русских деревень под названием Мелихово, то увидим, что они отражали наличие в них мельницы, а то и мукомольного производства. Таким образом, в фамилию Мелеховых заложен не военный, а земледельческий образ, - образ хлебороба. И не случайно, наверно, возвращаясь в свой хутор, Григорий Мелехов топит винтовку. Не случайно он в финале "Тихого Дона" говорит Аксинье "Моим рукам работать надо, а не воевать". Это его приговор той войне, в которую ввязалось казачество, и которая полностью уничтожила и его родной хутор, и его род.
Заметим, что гражданская война в России начала XX века сопровождалась трансформацией социальных сословий. Никому не приходит в голову назвать "Вишневый сад" А.П.Чехова реквиемом по умирающему помещичьему классу. А вот "Тихий Дон" М.Шолохова нередко интерпретируют как хронологию печальной гибели казачества. Если обратиться к экономической основе понятия "Донского казачества", то станет очевидно, что оно отразило конфликт старой, аграрной России и прихода новой эры, промышленной революции, захлестнувшей не только советскую Россию но и Европу. И в такой новой экономической ситуации, крестьянско-куренное земледелие, конечно же, выглядело архаизмом, как и помещичий вишневый сад.
"Тихий Дон": роман-хроника, или роман-эпос?
Итак, что же собой представляет шолоховский "Тихий Дон". В литературоведческой среде "Тихий Дон" нередко называют "народной эпопеей". Видимо, по аналогии с романом Льва Толстого. Так, доктор филологических наук Дмитрий Поль назвал "Тихий Дон" "реалистичным эпосом", а литературовед и писатель Дмитрий Быков назвал тот же роман "народным эпосом". В самом деле, если четырехтомный роман "Война и мир" повествует о войне с Наполеоном 1812 года, то четырехтомный "Тихий Дон" охватывает целых пять военных лет начала XX постреволюционной России. Однако, аналогия - кажущаяся.
Вряд ли можно согласиться с тем, что мы имеем дело именно с эпосом. Если мы обратимся к литературоведческому словарю, то увидим, что эпос, это не просто "базовый" жанр, одна из трех ветвей развития литературных форм, наряду с лирикой и драмой, но еще и повествование, отличающееся героическим сюжетом, и содержащим целостную картину народной жизни. Мы уже говорили, что казачество не является народом, и именно поэтому, в отличие от "Войны и мира" Л.Толстого, роман М.Шолохова не может называться эпосом. В "Тихом Доне" ведется повествование о достаточно трагичной странице истории Донских казаков.
"Тихий Дон" содержательно не является нарративом о героической победе, как того требует эпический жанр. Основа любых эпических произведений - повествование о героических подвигах персонажей, за которыми, как правило, стоит тема власти и политических завоеваний, оформленная в метафорическую форму. Именно так выстроен Скандинавский эпос, Нартский эпос, русские сказы и былины, также лейтмотив "Иллиады" Гомера. В "Войне и мире" Л.Толстого мы тоже видим, как политические притязания Наполеона столкнулись с сопротивлением русского народа. Однако этого нет в "Тихом Доне". Не удивительно. Внутригосударственная гражданская война содержательно отличается от мировой войны, и далека по своей сути от международной политики.
Одновременно, в "Тихом Доне" доминирует тема, нехарактерная для героического жанра - традиции земледелия, крестьянской семьи и казачьего дома. Эпос - это история военных подвигов, а не сюжет о возделывании земли. Конечно, иногда эти темы смешиваются, как в метафоре "пшеничного колоса, вырастающего из зерна", и "бессмысленной войны" "мясорубке войны" у А.Экзюпери в "Военном летчике", но это прежде всего, литературный прием, стилистическая фигура антитезы, и значимым прецедентом для жанра эпоса эссе А.С.Экзюпери считаться не может.
В "Тихом Доне" огромное внимание уделяется именно теме земледелия и традициям крестьянской семьи, работающей на земле. Здесь и образ Ильиничны, как хранительницы крестьянского дома, быта и традиций семьи хлеборобов, здесь и образ жены Григория Мелехова - Натальи, которая едва ли не сразу же после "брачной ночи" отправляется на пашню. Для эпоса подобная проблематика не характерна, и не случайно в эпосе отсутствует образ женщины- матери, а в "Тихом Доне" он является одним из центровых. Удивительно, что пространные рассуждения об "архетипичной матери" - Василисе Ильиничне Мелеховой, одной из ключевых фигур "Тихого Дона" не заставили профессора Дмитрия Поля, автора докторской диссертации, посвященной "Тихому Дону" как реалистичному эпосу, ощутить логическое противоречие со словом "эпос". Образ матери как хранительницы фамильно-родовых традиций абсолютно не характерен для нарратива эпоса, как повествованию о военных подвигах. Едва ли не единственный эпос, где присутствует материнский женский образ - Шатаны (СатАны), приемной матери богатыря Сослана, так это Осетинский эпос об эпическом народе - нартах. Во всех других эпосах женские образы - это подруги - воительницы ("Нибелунги"), валькирий, или же сестры воинов ("Махабхарата"). И, более того, женщина, находящаяся в "возрастной категории" шолоховской Ильиничны, как правило в эпосе символизирует опасную и хитрую старуху, с которой воюют герои ("Калевала", старуха Лоухи).
Вспоминая классические эпосы, опирающиеся на народное творчество, мы увидим, сколь далек "Тихий Дон" от этого жанра в своей содержательной основе. Достаточно перечислить Лачплесис (латыши), Калевиопоэг (эстонцы), Калевалу (карело-финские народы), Мастораву (мордва), Дорвыжы (удмурты), Нартский эпос (горские народы Кавказа), Урал-Батыр (башкиры), Шарвили (лезгины). Все эти произведения рассказывают о победах и завоеваниях.
Для "Тихого Дона" тема земледелия не менее значима, чем воинской доблести. Диалоги персонажей, посвященные теме труда на земле. Картины сенокоса, пашни, уборки урожая, занимают в "Тихом Доне" столь большое текстовое пространство, что это произведение невозможно назвать "романом о военном геройстве", т. е. эпосом.
Кроме того, эпос, в своей нарративной основе предполагает героическую победу, а не поражение. Пожалуй, можно назвать лишь одно эпическое произведение, "Песнь о Нибелунгах", с трагичным финалом, - все его участники погибают. Если мы обратимся к другим классическим эпическим произведениям, то увидим, что финал, при всей драматичности сюжета, как правило, жизнеутверждающе оптимистичен. Достаточно вспомнить древнеегипетскую песнь о Гильгамеше, иранский эпос Шахнаме, карело-финскую Калевалу, скандинавскую Песнь о Харальде Суровом, русские былины.
"Тихий Дон" - реквием по казачеству?
Жанр эпоса априорно предполагает триумфальную песнь победителю. Пафос поражения - это нонсенс. Однако финал "Тихого Дона" подчеркнуто трагичен. На это обращает внимание и литературовед Виктор Чалмаев: "Едва ли был еще в русской литературе такой дом, где умирали даже матери в миг ожидания ребенка, где завязывались в смертный час мучительные драмы, дом, к которому приходит в финале "Казачий Гамлет" с роковой, загадочной целью, - проститься, найти спасительную смерть под этим "созвездием топора", объяснить себе без слов, одним жестом всепоглощающей любви- к сыну. (...) Дом у обрыва, над стремниной Дона." За недосказанностью этого эпизода мы видим. что Григорий Мелехов возвращается в свой родной хутор, с полным опустошением в душе. Погибли все люди, составляющие для него смысл земного существования, от большой семьи Мелеховых остался лишь маленький сын Григория - Мишатка.
Особый трагизм "Тихому Дону" придает поэтапное разрушение женского образа, как хранительницы казачьей культуры. Шолохов уничтожил в финале романа даже саму потенцию хранительницы домашнего очага. Вернувшись на хутор, Григорий узнает, что нет больше женщины, которая продолжила бы его род. Полюшка, его дочь, "погибла от глотошной", сообщает Мишатка, (т.е. от той же самой скарлатины, что унесла жизнь и его с Аксиньей совместного ребенка, Танюшки - прим А.Г.), Ильинична и Наталья погибли еще раньше. Ушла из жизни даже энергичная Дарья. В "Доме над стремниной Дона" наступает пустота. И отсутсвие всякой перспективы. Нет больше женщины как хранительницы родовых традиций и в этом - метафора окончания "казачьей летописи". Да и жизнь самого Григория держится на волоске, амнистию обещали в мае, а он вернулся на хутор ранней весной - фактически, на собственный расстрел.
Когда кинорежиссер Сергей Герасимов работал над съемками своего трехсерийного фильма "Тихий Дон", считающегося "классикой" постановки (сценарий вычитывал и правил сам Шолохов), то первоначальный вариант финала предполагал яркий солнечный день и жизнеутверждающее возвращение Григория на хутор. "Жизнь трагична, но жизнь продолжается!" хотел сказать кинозрителю Герасимов. Но Шолохов настоял на другом варианте эпизода, который бы отразил в полной мере трагедию семьи Мелеховых. Режиссер Герасимов вынужден был изменить финал фильма. Таким его зритель и запомнил: разорванная шинель Григория, дикая разруха, пустота хутора, "ледяное" солнце. Сам Шолохов настаивает на "реквиеме" по казачеству! Этот пример подчеркивает, что "Тихий Дон" - нарратив не победы, а поражения. Следовательно, героическим эпосом его считать никак нельзя.
Старый человек и новые обстоятельства?
Мы уже подчеркнули значимость междисциплинарного подхода. Однако некоторые современные литературоведы при этом не утруждают себя энциклопедической точностью формулировок. Например, у профессора Дмитрия Поля в его докторской диссертации, посвященной "Тихому Дону", Василиса Ильинична Мелехова названа "архетипичной женщиной". Само слово "архетип" использовано им ошибочно, как синоним слова "древний", "старинный"! В действительности же, понятие "архетипа", введенном К.Г.Юнгом, отражает "коллективное бессознательное", например, неосознанные страхи, ценности, инстинктивные мотивы действий. Архетипы формируют образы, на основе которых у человека возникают определенные эмоции, что хорошо известно сегодня по избирательным политтехнологиям. Архетипы связаны с потребностями, системной ценностей. Согласно К.Юнгу, все психические процессы подразделяются на рациональные и иррациональные. Архетипы - сфера неосознанных, иррациональных процессов. Именно здесь находится такой феномен, как "интуиция". Базовыми архетипичными установками являются страх, голод, безопасность. К иррациональным формам поведения относится и инстинкт экспансии (завоеваний), власти. Совершенно непонятно, каким образом "архетипичная Ильинична" отражает подобные установки.
Архетип символизирует неосознанные потребности, а отнюдь не является синонимом "социального характера" или "литературного типажа". Ошибочно полагать, как Дмитрий Поль, что архетип - это некий статический образ. В действительности, архетип является неосознанным мотивом к движению. Это квинтэссенция жизненной стратегии и сам жизненный путь, что отражено в трудах Клариссы Эстес и Кэрола Пирсона. Но даже если мы обратимся к теории двенадцати базовых архетипичных героев американского психолога Кэрола Пирсона, и попытаемся найти аналогию с самым близким по отношению к Ильиничне мифическим образом, предложенным К.Пирсоном, - Деметрой, то мы и здесь увидим больше противоречий, чем соответствий.
С точки зрения документальной фактуры, "Тихий Дон" - исторический роман, а учитывая все приведенные на его страницах реальные исторические лица, политические портреты и расстрельные списки, это в определенной степени роман-хроника. На протяжении пяти лет, Григорий Мелехов, мечется от белых к красным, и обратно, в поисках правды и самого себя. В этом " даосском пути" как раз главного и не оказывается, - понимания своей собственной сущности, своей миссии. О таких сами казаки говорит: "Не нашего полку - иди к себе, к волку". И потому личность Григория оказывается раздавлена гражданской войной. Если знаешь "зачем", то выдержишь любое "как", - утверждают психоаналитики и экзистенциальные психологи, начиная с Виктора Франкла. Трагедия донских казаков, персонифицированная в Григории Мелехове, в том и состоит, что они не имеют ответов на эти вопросы.
И все же "Тихий Дон" выходит за рамки словарных определений, как и понятие казачества. В этом романе нет эпического триумфального пафоса, нет "юнгианских" архетипов, но зато встречаются фольклорные мотивы, элементы казачьей культуры. Эти символы восходят к фольклорной традиции, опирающейся на дохристианские мифопредставления о сменах времен года и на общий круговорот событий жизненного цикла во вселенной. Это обряды, связанные с земледелием, со свадьбой, с днем весеннего равноденствия, с праздником сбора урожая.
До начала гражданской войны все эти традиции, отраженные в фольклоре, на любую жизненную проблему давали готовые ответы. Ильинична была убеждена, что измена мужа - не самое страшное в семье, что жене надо терпеть измену ради детей. Ибо так было заведено испокон веков: дети были ценностью, а про "любовь" вообще не заведено говорить. Аксинья и Григорий своими личными отношениями, поставив выше традиций свободу собственных чувств, устроили идеологическую "революцию" на хуторе (кстати, формационно сопутствующая и феодализму, и капитализму, "любовь" как общественно осознанное и нагруженное понятие - тоже развивалась, от "немого" статуса в традициях до великой социальной созидательной силы, воспеваемой всё в тех же песнях казачества уже середины ХХ века, - вспомним фильм другого классика соцреализма, Ивана Пырьева, "Кубанские казаки", - прим. ред.). Но от такой революции дети страдают! И как курень, хозяйство, собственность делить? Непросто построить новую семью, а вот адюльтер в рамках старых семейств - совсем другое дело.
В "Тихом Доне" обмен мужьями и женами - дело заурядное. И любовь в представлении Ильиничны это никакая не ценность. Истинная ценность - продолжение рода, строительство дома, пашня, коровник, ангар с зерном. Кто из этих сторон "гражданской войны" в семье, в браке - ещё больше материалист, вот вопрос! Старое, "реакционное" казачество или несущее обобществление средств производства и земли - Советское, красное казачество, с которым неминуемо на Дон идёт и раскрепощение женщины (идеалы и идеализм - право на любовь, а не на механическое использование и битьё мужем, которое сполна на себе после романа с Григорием познала Аксинья, по возвращении "суженного")?
Фольклор дает в образной форме ответы на базовые экзистенциальные вопросы. Зачем человек рождается, когда он должен жениться, родить сына, построить дом, выйти на пашню, на покос сена, собрать урожай и т.п. Психологу, как архитектору индивидуальной личности, в подобной среде делать нечего. Но вот внезапно пришло новое время и заставило казаков думать своей головой, а не опираться на "устои предков". Оказалось, что иметь "готовые ритуальные схемы поведения" намного проще, чем опираться на свой интеллект и свою индивидуальность. Григорий Мелехов не пришел ни к белым ни к красным, ни к самому себе.
В "Тихом Доне" обрядовость как элемент казачьей культуры хорошо видна в эпизоде свадьбы Григория Мелехова. Одновременно мы видим и глубоко православные традиции, практически языческую веру в чудотворную икону, в ритуал крещения младенцев, в обязательность воскресного посещения церкви. Эти культурные традиции сливаются с традициями воинской доблести. Значимо, что не годом своего рождения, а годом присяги измеряют свой возраст и старики.
"Тихий Дон" демонстрирует, как разворачивается судьба человека на фоне истории страны. Человек, воспитанный "в фамильной и родовой традиции" теряется в новом культурном и ценностно-идеологическом пространстве. К этому следует добавить, что страна находится на рубеже смены экономических формаций, уже свершилась индустриальная революция в Европе. И очевидно, что Советская Россия последует ее примеру. Примечательно, что в дилемме "старый человек - новые обстоятельства" у героев Шолохова нет умения "вписаться" в новое время. Слишком сильны "крестьянские устои предков", их мировоззрение, идеология "плуга и лучины" - установки теперь нежизнеспособные, неадекватные новой эпохе "железа, пара, электричества, нефти". В дилемме "старый человек - новые обстоятельства" побеждают обстоятельства. Вся семья Мелеховых погибает, как метафора ухода в небытие своеобразной социальной страты донских "воинов и пахарей".
Конечно, нельзя судить уверенно о том, что с драмой Донского казачества начала XX века, описанной Шолоховым, само казачество как особый субэтнос кануло в небытие. Казачество продолжало развиваться по своим, особым и уникальным законам. В силу изменчивой динамичности этого социально-культурного явления, казачество невозможно поставить в рамки жесткой когнитивной матрицы.
Казачья история объединила военные традиции и фольклор, народные обряды, связанные с земледелием, и авторскую песню. Это абсолютно уникальный культурно-этнографический сплав, и этим объясняется безуспешность его осмысления в рамках одной научной дисциплины. Попытка увидеть в казачестве лишь "историю", или "военное дело", или "фольклор", или "литературные символы" приводят к поверхностным суждениям. О казачестве следует говорить как о многогранном кристалле, каждая из граней которой требует своей научной дисциплины, а все они вместе, как объемная характеристика - междисциплинареного подхода.
Литература:
1. Быков Д.Л./ Советская литература - расширенный курс. М, ПрозаиК, 2015 - 575 с, см. эссе "Дикий Дон", СС 217-224.
2. Чалмаев В.А. / М.А.Шолохов в жизни и творчестве. учебн. пособие для школ, гимназий, колледжей. 5-е изд, М, "Русское слово", 2012 - 160 с.
3. Колодный Л.Е. / Кто написал "Тихий Дон"? Хроника литературного расследования. М, Алгоритм, 2015, - 400с.
4. Козлов А.И. / Правда и мифы о М.А. Шолохове, (пред. С.Хубулова) Владикавказ, 2012 - 620с.
5. Жуков К.А./ Про закон о казачестве. /Исторические ролики Клима Жукова на youtube.com/
6. Шамбуров В.Е. / Казачество: История вольной Руси. ― М.: Алгоритм, 2007.― 688 с.
|
|
