Купил недавно я в Ашане живого карпа, где-то на кило с лишним. Привез домой – а он все еще живой, бьется в истерике в пакете. И я подумал: на сегодня у меня ужин есть, пущу-ка его в ванну до завтра, пусть поживет, чтобы затем украсить мой одинокий стол в самом парном соку.
Налил холодной воды на треть ванны и кинул туда карпа. Он сперва нервно пронесся вперед-назад, как наша субмарина в тесных шведских фьордах, но скоро, убедившись в ограниченности акватории, успокоился. Я вымыл руки над раковиной и, уходя, задернул шторку ванны – чтобы в ближайшие сутки не отвлекаться на него. И забыл о нем.
Назавтра утром захожу в ванную – как из-за шторки что-то бултыхнет! Я аж подпрыгнул – лишь в следующий миг вспомнив о вчерашнем поселенце. Заглянул к нему – он, как любая рыба, ничего не выражает своим видом, но держится молодцом: на перископной глубине, в остойчивом, без бокового крена, положении.
Но как теперь помыться? Набравшись духу, я залез под холодный душ, карп пару раз прошелся по моим ногам, добавив мне этим пару лишних содроганий. После чего я вновь задернул шторку и пошел писать статью на заданную нашим майским братством тему. Но некая мысленная шторка при этом не задернулась.
Началась известная история про «не думай о зеленой обезьяне». Как я ни отмахивался мысленно от карпа, он лез и лез мне в голову. Так и стоял перед глазами, тычась в борта ванны, ища и не находя оттуда выхода. Я что есть сил нырял в свою гражданскую тематику, ища слова повдохновенней, но они никак не находились. И тут откуда-то из подсознания всплыло: «Теперь нас стало двое».
Я плюнул на свое сопротивление подкорке и пошел проведать карпа. Он жил в своем замкнутом мире, шаря вокруг немигающими рыбьими глазами, чуя или не чуя свой скорый конец. Я погрузился в его созерцание, пытаясь оттолкнуться от него в поиске нужных слов. И вдруг мне показалось, что он мне подмигнул.
Чтобы покончить с этой чертовщиной, я шлепнул рюмку, и она вместе с чашкой крепкого кофе мне помогла. Работа наконец заладилась, до самого вечера я из нее не вылезал, для вдохновения добавив еще пару-другую рюмок. А когда вышел из-за рабочего стола и вернулся к карпу, собираясь сделать ужин из него, вдруг безотчетно произнес:
– Ну что, брат, хорошо тебе? И мне не очень хорошо…
После чего разделывать его и класть на сковородку моя рука уже не поднялась, и я поужинал чем-то еще. Мало того – в порыве братского участия, надутого моей работой и подпитием, накрошил карпу хлеба и с умиленной слезой пронаблюдал, как он тоже поужинал.
Я ему поменял воду, набросал хлеба на завтра, еще хлобыстнул за его здоровье – и на такой душевной ноте завалился спать.
Но когда проснулся на второе уже утро после появления у меня нечаянного друга, крепко задумался. Понятно, что вчерашнее братанье с ним было под лишним градусом – и с этим братом, завладевшим моей ванной, надо что-то делать. Ладно еще – мыться по его милости без мыла под холодным душем. Но постирать носки, рубашки – тут без горячей воды и стирального порошка уже не обойтись. Не покупать же этой твари, набившейся ко мне в друзья через мое мягкосердечие, десятиведерный аквариум!.. И вообще – я просто взял живого карпа в магазине, чтобы поджарить с аппетитной корочкой, изваляв сперва в муке. Его надо ошкурить, выпотрошить – и чем скорей, тем лучше: уже два дня этот троянский друг засоряет мне не только ванну, но и голову… Пойду и сделаю его сейчас на завтрак!
Я взял самый большой кухонный нож, наточил его на бруске – но в результате отложил опять на вечер исполнение оправданного в высшей мере приговора…
Мне в этот день нужно было съездить в город по делам, и всю дорогу меня преследовало воспоминание о карпе: как он там в его узилище? Я езжу тут, а он сидит, как князь Игорь в плену у Кончака – и, может даже, поет на своем рыбьем языке: «О дайте, дайте мне свободу!..» Но как бы я ее мог дать? Вернуть его в родное озеро, откуда его снова выловят и перепродадут?.. В общем какой-то бред, а все – этот Ашан, где вечно к нужному прикупишь эту чертову нагрузку!
Вернувшись домой, я сразу зашел к нему – как его пульс, как дышит? Пощупал за жабры – как наша доктор Лиза сердобольно щупает таких же обреченных из донецкого бассейна. Карп был в порядке – и не противился моей руке, воспринимая ее, видимо, за дружескую.
Не карп, но друг!
Но разве друзей едят? Еще как! За обе щеки! Всяких домашних птиц, коров – а чем он лучше? Даже где-то в святом писании сказано, что убивать немых и хладнокровных тварей – вообще не грех, ибо они дохнут без душевных мук… Но только чем больше оправдываешь что-то, тем, значит, больше в этом сомневаешься. Когда дело чисто, оправдания не требуются!..
Однако так или иначе надо было кончать с этим ложным гуманизмом, сделавшим меня заложником моей еды. И я наконец вынул – ну, не на второй, если уж быть честным до конца, а на четвертый день – моего друга из ванны, рядом с которой вырос ком нестиранных вещей. И, крепко стиснув свои либеральные замашки, положил его на разделочную доску. Он дал по ней хвостом, пытаясь вырваться из моих рук, с которых ел мой хлеб. Черт знает, что прошло при этом в его головизне – скорей всего, ничего осознанного. Ни благодарности за всю отсрочку его казни, ни возмущения моим предательством нашей призрачной дружбы.
Но отсекая ему голову, я все же дрогнул и отвел в последний миг глаза – не в пример Петру Великому, который лично и с великим удовольствием сек головы всяким стрельцам. Но где он, уполномоченный самим Господом Богом казнить этих двуногих – и где я, давший слабину перед какой-то вовсе рыбой! Оттого я еще сильно порезал себе палец, и моя кровь смешалась с кровью моей жертвы.
Затем, отсасывая губами кровь с пальца, я ошкурил и нарезал моего ванного друга на куски, обвалял их в муке и забросил на сковородку с шипящим маслом…
Карп вышел под сметаной будь здоров – но после его съедения какой-то непорядочный осадок остался на моей душе. Как вспомню, как он плавал в моей ванне, из последних сил держа, как крейсер Варяг в бухте у Чемульпо, свою предсмертную остойчивость – меня несколько пучит изнутри. И какой-то фантомной болью зудит порезанный при его казни палец…
Мораль: не ешь своих друзей, чтобы потом не пучило. А коли уж приходится, кончай их сразу, без сожаления и прочих либеральных выкрутасов. Ибо всякое либеральничье в этом деле только умножает кровь.
|
|
