Вообще это рассказ Александра Грина, я его просто перелицевал под сегодняшнюю ситуацию. Как только я его закончил, пришло сообщение о Гибели укропной бронетехники. Рассказ в руку, получается.
Степь пахла соляркой, мазутом, горелой резиной, горелым мясом и еще какой-то антропоганью и то, что видел глаз было столь же безрадостно и уныло. Слух тоже ни чего не ласкало и только кожа ощущала привычную летнюю степную жару.
Не сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!..
«Классики тем и опасны, что всегда актуальны, - подумал Андрей, сто лет назад написано, а как для сегодняшнего репортажа».
1
Когда правительственные войска разнесли в пух и прах большинство городов и превратили в пепел все маленькие поселки и городки, со всеми живущими в них, не исключая женщин, стариков и детей; затем, после того как они разрушили несколько больших городов безостановочным трудом установок залпового огня – некогда цветущая степь, ее гаи и перелески, ее дороги стала безжизненной; ее пульс замер, и дым и пыль бледными призраками возникли там, где ранее стойко отстукивали мирные часы жизни.
Нет ничего банальнее ужаса, и однако нет также ничего стремительнее, что действовало бы на сознание подобно сильному яду. Поэтому-то в степном краю появилось множество сумасшедших. Глаза и неуверенность нелепых движений существенно выдавали их. Они никогда не плакали, - безумие лишено слез, - но произносили темные тоскливые фразы, от которых у слышавших их сильнее стучало сердце. Между тем каратели, которые пришли вслед за армией, занялись устройством фильтрационных лагерей и сортировкой населения. Армию отвели к морю, на отдых. После сухих, пыльных степей, хрустящих пеплом пожарищ ласковое морское побережье, с нежным вечерним бризом, прохладным пивом и ожиревшими женщинами, которые стосковались по мужской ласке, казалось просто раем. От моря всегда веет романтикой, счастливой грустью, оно окутано туманом легенд и поэзии, - и кажется, что вся угрюмость солдатского бытия осталась как бы на другой планете.
В одно из чудесных утр, среди ослепительного сияния радужного тумана, в неге последнего сна перед пробуждением, взрывая тишину и вздымая огромный столб огня и дыма, лагерь артиллеристского полка был уничтожен на редкость удачным огнем реактивной артиллерии. Армия была в смятении; трепет и тревога поселились среди солдат; назначались меры предосторожности; усиливались посты, в высоте рыскали дроны, союзники предоставляли данные спутниковой разведки, а в Галиции сотни молодых женщин надели траурные платья, и сны многих осенило угрюмое крыло страха. Меж тем самые тонкие хитрости не помогли открыть виновников катастрофы, и это казалось изумительным, так как в этих краях не было других воинских частей, кроме армии правительства и карателей, уничтоживших цветущую степь.
- Вы посмотрите, - сказал неделю спустя командир подразделения беспилотников «Дрон» старшему лейтенанту, - посмотрите на эти совершенные орудия войны: они напоминают огромных вымерших стрекоз. Воплощают мечту военных - воевать не неся потерь – нанося смертоносные удары по врагу.
Он замолчал и повелительно осмотрел вечернее небо. В этот момент свирепый гул реактивных снарядов скатился с вечернего неба и подразделение «Дрон» перестало существовать. В пламени залпового огня сгорели и новейшие технологии и умнейшие офицеры новой формации.
В течение следующих недель были уничтожены военный аэродром с самолетами в ангарах, еще один артиллеристский полк, колонна танков на марше и два фильтрационных лагеря с иголочки, еще не успевших заняться фильтрованием. Невозможно было предугадать или отразить катастрофические удары. Их как бы наносила сама земля. Казалось, в ее глубинных недрах отражением напряженной действительности рождались громоподобные силы, принимающие сверхъестественным образом внешность реальную. Горизонт стал угрозой, небо – свидетелем, армия и каратели – жертвами. Угрюмость и отчаяние поселились среди солдат. Тогда, желая раз и навсегда покончить с невидимым ужасным врагом, служба безопасности наводнила край своими лучшими агентами и провокаторами, рыская по степи, они защищенные безобидностью своего мнимого назначения, старались отыскать неприятеля. Последний, несмотря на всю осторожность, с какой действовал, мог, наконец потерять бдительность и открыть «несчастным беженцам» и «городским сумасшедшим» тайну своей невидимости. Игорь и Вадим просиживали в придорожном кафе казенные деньги и старались из разговоров уловить хоть какую-то толику информации. Разговоры были самые обычные и не принесли ничего интересного до полуночи, когда дорога опустела. Они вышли из кафе, сели в свою машину и задремали. На рассвете следующего дня был густой белый туман.
Игорь проснулся и вышел из машины. В матово-белой тьме, насыщенной душной влагой, царило совершенное молчание. Дышалось тяжело и тревожно
2
Игорь некоторое время смотрел перед собою, словно мог взглядом разогнать туман. Затем, бессильный увидеть что-либо, он опустился на корточки в странном, полугипнотическом состоянии. Оно пришло внезапно. Он не дремал, не спал, его ум был возбужден и ясен, но чувствовал он, что при желании встать или заговорить не смог бы выполнить этого. Однако он не беспокоился. Ему случалось переходить за границу чувств, свойственных нашей природе, довольно часто, начиная именно подобным оцепенением, и тогда что-нибудь вне или внутри его принимало особый истинный смысл, родственный глубокому озарению. Скоро он услышал шум шин производимый колонной невидимых автомобилей. По шуму можно было судить, что она проходит совсем близко, по противоположной стороне дороги. Два человека разговаривали в одной из машин не громко, но так явственно, что все слова с грустным и величественным оттенком их были слышны как в комнате.
- Что происходит с нами?
- Не знаю.
- Мы, как во сне.
- Да, это не может быть действительностью.
- Где остальные?
- Все на том свете.
- Нас держит дорога, и нам не уйти отсюда.
- Кажется сегодня туман.
- Я чувствую сырость и тяжесть в груди.
- О, как мне больно, как безысходно горько!
- В тьме родились мы и тьме умираем!
Шум отдалился, голоса стихли.
Игорь встрепенулся. В машине проснулся Вадим: «Что случилось? Что-то подозрительное?»
- Ты слышал разговор, Вадим? – спросил Игорь
- Сквозь сон я слышал действительно невнятное бормотание, но был ли это разговор, или проклятие, решать не берусь.
- Нет, это был разговор и очень странный, чтобы не сказать больше.
- А именно?
- Признаюсь, я не мог бы передать его содержания. Однако туман редеет.
Туман, точно редел. Под белым паром просвечивал темный асфальт, а вверху наметился мутный голубой тон. Вскорости, рассекаемый золотым ливнем, туман распался стаями белых теней, в апофеозе блистающих облаков открылось солнце. На дороге быстро испарялись следы шин от армейских грузовиков.
- Не думаю, что надо включать в отчет предрассветных призраков, - сказал Вадим.
3
Прошла неделя. Разочарованная служба безопасности отозвала пристыженных агентов и провокаторов, за бесполезностью. Тем временем войска понесли еще две значительные потери. Так как не было оснований ожидать прекращения военных действий со стороны невидимого врага, то был отдан приказ армии покинуть степной район. Также пришлось отозвать и уцелевших карателей.
Когда войска ушли, когда их одуряющее присутствие, их гарные запахи и металлические звуки исчезли, - в степи воцарилась тишина, и хотелось верить что сюда вновь вернется спокойствие и сила, пряный запах цветов и трав, шелест листьев в ночи и пение птиц в сумерках.
Андрей шел по степи и старался увидеть в ней тот образ, который так любил его дядя, который вырос на границе моря и степи, где всегда видно далеко вокруг и горизонт отстоит от тебя далеко и купол неба не ущемляют ни леса, ни горы. Он любил этот простор и бездонную глубину неба, когда в полдень лежишь на теплой земле и смотришь вверх в чистое небо и кажется, что ты как птица вот уже и поднимаешься в небо. Или в темноте черной бархатной безлунной ночи, наблюдая за вращением небесного свода словно сам повисаешь среди звезд и можешь до них дотянуться. Лунные ночи в степи это отдельная тема… Дядя умел рассказывать, а Андрей умел слушать. И ему очень хотелось прикоснуться к тем таинствам и фантазиям, о которых говорил дядя. Степь была жестоко изранена, но уже выздоравливала и он мог наблюдать проблески былого поэтического великолепия, дыхания сказочных намеков. Путник заночевал в небольшой лощине, где чудом сохранились кусты и деревья. Утром он проснулся от неясного шума. Оглядевшись, Андрей заметил, что ниже, в широкой части лощины стоит дивизион безоткатных установок залпового огня. Удивленный таким неожиданным обстоятельством, путник долго рассматривал смертоносную технику, пока не увидел двух человек, которые вышли из-за машины и остановились недалеко от Андрея, которого скрывали кусты. Один был, видимо слеп, так как двигался неуклюжей ощупью, с закрытыми глазами: его лицо, завешанное изнутри тьмой, было грубовато и грустно. Второй, майор артиллерист, решительной внешности, говорил с первым, наклоняясь к его уху, и Андрей, хотя прислушивался, ничего не расслышал. Похоже они попрощались, слепой ушел в сторону машин, а артиллерист обогнув куст и, поспешно шагая, скоро увидел Андрея.
- Остановитесь, приятель, - сказал путник, - и если вам знакомы эти края, уделите мне чуточку вашего внимания.
- Что ты за человек? – подозрительно спросил офицер.
- Я, человек, который хотел посмотреть поэтическую степь, но не могу ее отыскать.
- Идем, - помолчав, сказал военный, - Моя прогулка длинна, но может быть, я сумею помочь тебе.
И молча, осторожно рассматривая друг друга, они выбрались из лощины в тихую пустыню.
4
- Приятель! - Заговорил, не выдержав, Андрей. - Я по природе не любопытен, но если вы не видите во мне врага, то расскажите, как попала в это глухое место реактивная артиллерия? Мы идем вместе. Делим хлеб и воду, путь, кажется, предстоит не близкий, так как нет нигде признаков какого-либо селения, а потому осмеливаюсь просить вас приоткрыть маленький уголочек сих странностей.
Неизвестный ничего не ответил, улыбнулся и заговорил о другом, а Андрей в течение дня еще раза три пытался навести разговор на ту же тему, но лишь когда они заночевали у костра под придорожной скалой, майор открыл тайну дивизиона:
- Мы получили приказ выйти на позиции и двинулись в указанном направлении и, - долго рассказывать, как это произошло в подробностях, - после трех суток бурной непогоды и сплошных потоков воды, которую трудно назвать дождем, потеряли дороги направление, связь и те части, с которыми двигались на марше.
Наконец, ураган ушел; мы остановились неподалеку от старенького монастыря, погрузившего свои белые стены в зелень и отражаясь в протекающей мимо реке. Я, пошел узнать куда мы попали, чтобы сориентироваться на местности и встретил худого грустного человека от которого почему-то пахло морем. Может, я и решился рассказать тебе эту историю путник, потому что от тебя тоже, почему то пахнет морем. Он сказал, что это Святогорская Лавра, но в ней сейчас, после визита карателей, остались только слепые монахи, которые не могут опознать святотатцев. На мой вопрос, откуда он сам? Он печально сказал: «Из Феодосии». Скоро, нуждаясь в провианте и пресной воде, я, захватив часть команды, отправился в монастырь. Там действительно остались только слепые, три десятка человек, схоронивших блеск дня и алмазные огни ночей в унылой тьме трагического рождения.
Пока солдаты, руководимые монахами, делали свое дело, я присел в саду; обвеянный теплым ветром, уставший, я не мог противиться смыканию глаз и скоро уснул, а когда очнулся, была ночь. Взошла луна, разостлавшая белый мир среди черных теней. Я вскочил и тревожно стал звать команду. Тогда вздохи и шорохи наполнили сад, тридцать слепых мужчин медленно окружили меня, всматриваясь слепыми глазами.
- Вот наш командир, - он ждал нас и мы пришли.
- Мы знаем его, - сказали другие, - но он еще не узнает нас. Майор Михайлов, ведите свой дивизион!
Я был в страхе, но не мог противиться ничему, что совершалось в ту ночь, как не мог бы противиться вулканическому эксцессу. Я спросил:
- Где мои люди?
Посмотри, - сказали они, указывая на лужайку, блистающую лунным покоем, - они теперь дома и пробудут среди семей до тех пор, покуда мы не вернемся.
Я увидел всех пришедших со мной и тех, кто остался в лагере. Как они попали сюда? Все спали в траве, с улыбкой сладкого отдыха. Тогда нечто сильнее меня наполнило мою душу трепетом и грустным безмолвием. Я двинулся, окруженный слепыми, к нашему лагерю; с ними же расселись по машинам и здесь, друг Андрей, я увидел, что слепые все видят.
Да, я подозреваю, что мои сны, мои отчетливые сновидения, за прошедший месяц – были действительностью. Я просыпался около полудня, всегда в той лощине, где ты встретил меня, как будто дивизион никогда не покидал ее, и со мной были подлинные слепые, бродившие ощупью в непривычном им пространстве среди сложных боевых машин; они громко жаловались на диковинную перемену жизни, спали, много ели и вечно ссорились, и я – объясни мне это? – не мог уйти, как если бы мой дивизион стоял в гигантском ангаре; но, мгновенно засыпая с закатом солнца, видел во сне, что отдаю приказания, что все тридцать слепых с быстротой и опытностью истинных артиллеристов, механиков и водителей кипят в боевой работе и что, мы подбираемся совершая ряд хитрых маневров к самым необходимым объектам вражеской армии, мы стираем их своими залпами, отправляя в небытие, всегда ускользая обратно, а после этого плачем в безысходном отчаянии.
Сегодня меня оставила эта чужая сила, как тучи оставляют поля; я глубоко вздохнул и ушел… Слепые исчезли, остался один самый старый и равнодушный ко всему, что может произойти с ним. Быть может, на базу скоро вернутся мои проснувшиеся солдаты.
- Лавра, святое место – сказал Андрей – Там не могут жить демоны.
- Не знаю… Но здесь вообще, как я слышал, появилось множество сумасшедших. Они бродят и бредят, - всегда бредят о сияющих городах, о былой жизни, разрушенной этой дикой войной.
- За добро – добро. А за зло по справедливости.
1919 – 2014 Александр Грин, пересказал Евгений Славян
|
|
