Хмурый октября день 27-й, но тёплый, и я правильно одет – на случай дождя. Одна голова открыта, чиста… Не знаю маршрут, поэтому иду к Пушкинской. Петровские Ворота не перекрыты, вот ещё в чём дело. Через «Эрмитаж», Успенским, задворком дома МГТС-МТС, Настасьинским переулком. У памятника – пикет «яблочников» в защиту «пиратов», посягнувших на «Приразломную». В воздухе висит назойливой стрекозой вертолёт – снимает, что ли, как стягиваются массы. Только пройдя памятник, понимаю, что народ сходится к началу Страстного, как обычно. На бордюре справа от фонтана стоят две женщины пожилых и мужичок с деревянным крестом, словно воплощённые плакальщики по снесённому Страстному монастырю. А, может, тоже участники шествия…
Небо словно полиэтиленом затянуло. Поэтому тепло и как-то изолированно… После весело пиликающего металлоискателя полицай прощупывает куртку, иду прямо. Либеральная колонна с немногими знамёнами «Солидарности» собирается аккурат возле «Кофе-хауза» (очень удобно, можно погреться, попить кофейку креативному классу и хипстерам, и тут же - намарш.ру), именно там по наводке Дениса Курайши вижу троих наших, из ЛФ. Они уже перенаправляют – оказывается, и вторая часть бульвара оживлена, и красные знамёна наши там. Но мало. Но это - работа, жечь пасмурные небеса знамёнами и мглу прорывать кричалками, занудная наша работа.
Вот она, масса – способная менять ход истории. Я знаю вас, господа, хоть и не лично всех подряд, но уже, как говорится, примелькались – и кое-кто из вас ликовал в 1991-м, как при рождении детей… Интеллигенция или массы? В Москве либеральная интеллигенция и есть главный субъект маршей. Источник власти. Собирается, философско глядит, курит, отчаивается. Либералки, уже приукрашенные морщинками, присев под бульварной решёткой со своими рюкзачками и значками, курят дорогие сигаретки – коричневые пахитоски. Демократия дала это право – травиться вкусным, слащавым дымом дамским… Но столько прав при этом потеряли, что – выходят. Ощущают дискомфорт, какие-то поползновения души, ещё Советами воспитанной, вытаскивают в эту пасмурность и небесную безысходность.
- Кто ещё не подписался под амнистией? – Кригер навстречу, грозно и многогранно выточенные скулы твердокаменного либерала, лучше брони отражают удары судьбы, танковая посадка головы в битом полицаями туловище…
Да и я такой же, мешковатый под глазами, руки в карманы. Олег Мокряков со своей колонкой-тележкой и музыкальным батальоном:
- Я вот только не знаю, уместно ли начать прямо сейчас…
- Конечно, уместно, всё равно тут тишина. А я к нашим пойду.
Как это комфортно, в сущности, и правильно – что есть такое место, где наши. Такие знамёна есть. Тут и Владимир Акимов и ещё один товарищ седой, делает шаг ко мне уверенно:
- Товарищ Шаргунов, я хотел… а почему КПРФ не…
- Да нет, он вовсе не…
Это тов. Акимов весело разъясняет ровеснику разницу меж новреалистами, спасибо ему, и за юмор, и за точность. Короткие часы – именно часы, поскольку только в три начнётся движение. И сейчас общественное наше время – сплочения. Не из сказочных или прошлого героев, а из актуальных, не всегда нормальных, из знакомых и незнакомых, но происходит это всегда именно так. Люди где-то собираются, всё плотнее и плотнее, потом начинают не тихо словами и мыслями перебрасываться, а громко и ритмично, скандировать, входят в резонанс идеи, обретают силу массовости.
Но пока мы стоим, это учения, конечно. Я уже с флагом, почти достающим до проводов троллейбусных – родная остановка 31-го и 15-го, откуда каждый школьный день десятилетки 1982-1992 отсчитывался. Больница покрыта вуалью таинственной реконструкции. Подтягиваются массы, вот и анархи, красно-зелёные знамёна, чёрно-красные пошли за нами, а мы – уже к Петровским Воротам. Всё настолько родное, буквально по метру, что логично – начать отсюда, из самых детств и отрочеств – шагать с товарищами и искать, упрямо топая, этот резонанс идей и чувств, который качнёт маятник в правильную сторону…
Парень с дочкой приехал – в колясочке она, русая, светлая, спит. Головка набок, я волнуюсь, говорю ему, чтоб держал коляску погоризонтальнее, меня и жена так учила: чтоб головка не кривилась, не болталась. Он успокаивает – мол, знает (потом на фото я нашёл его – действительно вёз, как я посоветовал, значит, и этот участок мира мы проконтролировали, всё хорошо), во сне дочка пальчиками шевелит, малюсенькими беленькими. Мы все идолопоклонники перед такими пальчиками. Но как можно спать под скандирование? Вот уж воистину детство революционное – и кто виноват, не мы ли, и не те господа в либеральной колонне? «Ель-цын, ель-цЫн!»… И этот, беспокоившийся о дитяте, дядя сам заорёт через десять минут, но другое – потому и заорёт, что пропустил мимо себя тот 1991-й…
Вот начинают суетиться с мегафоном - кому дать. Достаётся мне, знамя передаю. Небольшой митинг перед началом, сбивчиво, волнуясь. Про силовигархию, про Петровку-38, где нас «опрашивали». ОМОН тоже слушает – видно, детективно излагаю. Мокряков сотоварищи подъехал, долго включается. Видео- и фотовнимание – оно, как-то обволакивает, причём, с той точностью, когда говоришь нечто важное и единодушное. А кто у нас остался из Исполкома или Совета? Наперечёт, вот и вышло, что я. И это родина моя, Петровские Ворота. Этим, проезжавшим тут «москвичам» и жигулёнкам вечерним, фарами светящим, говорил я «махИ» - ну, так машины произносил трёхлетний из своей коляски (ага, как у девочки товарища того, только была она синей, складная, сидячая)… Тридцать лет, даже уж поболе (товарищ Казарян романтическоглазая, в очередной раз: «А чего это ты такой седой?»), и вот настал наш черёд, когда товарищи наши - лишь в виде плакатов, - которые тут ходили, тут вот так зажигали скандёжь... А теперь накатывает изнутри колонн - и лишь подхватывай в мегафон, движение снизу, самоорганизация. Нет, не парадное шествие, но именно на спаде ощущается этот самый нутряной подъём - иногда и в горечи оптимистический.
Это энергия начала движения – мелькнёт отлётом Петровка, и параллельная колонна мощным скандированием подбодрит подскажет, что нам подхватить, и растерянные глаза немногих омоновцев провожают не шаги наши, но слова, это движение не вникуда, в отличие от направления путинской России, которую мы потеряли…
Всего-то полчаса, ну, сорок минут, час ходу – зачем? Но именно эти совместные буквы, слоги, громыхающие в бульвар – вот политическая азбука. Её не минуешь, всегда всё сначала, теряя и годы, и волосы, и женщин, и товарищей. Синхронизация классового самосознания. Энергия масс, раздуваемый костёр. Довгаль ворчит – мол, отпугнёшь кричалкой про буржуев часть. Не страшно. Да, мало нас, тысячи полторы, но – свои. И нужно сплочение, а оно без размежевания, особенно с меньшинствами и идейно неустойчивыми - невозможно. Палец на курке мегафона – как с оружием я, орудием массового сплочения. Минуты уверенности. Оптимизм каждого шага вперёд. Нет, никакого штурма не запланировано, но именно здесь перетекают эмоции из индивидуальных сосудов в общий, который, переполняясь, и заливает новые земли Истории новыми цветами, до сих пор это был - триколор. Но мы тут вывариваем снова алое зелье!
Трубная площадь – рубеж. Снова сверяемся по правому флангу. Правый – либеральный, националистов там не видно в этот раз, разве что единицы. Тут каждая минута дорога – важно ритм слияния голосов не терять. Всегда найдётся и городская сумасшедшая и дед мочёный с безумным на себе несомым мессяджем, но это всё издержки сплочения – магнит масс не работает избирательно, тут не до брезгливости. На балконе – словно из борделя, но не ножкой машет – Маша Баронова. Её увеличенное фото – среди политзэковских, а она как бы выглядывает из домашнего ареста. Сакраментально… Мокряков поёт «Кино», «Битлз», потом «Всё идёт по плану»… Такой вот акустический постскриптум к маршевым нулевым. Впрочем, не время ворчать, время скандировать, зажигать голос масс, растапливать его уже надсаженным своим – вот драматизм, но вот и правда. А иначе что мы тут все делаем? Свободы молча не требуют.
Короток маршрут – лишь до цитадели «Лукойла» дошагали, и запели про любовь (ту самую песенку, что Гречанинов саундтрэком под предыдущие марши монтировал - Мокряков пел раньше, на Трубной)… Возможно, уместно – небо и так перехмурилось за всех за нас. Кто тут из ЛФ? На пальцах одной руки сосчитать, все мы тут, взъерошенные, хмурые. Илья Пономарёв, вот он и выступает, и слушают все – от омоновцев до уже разбегающихся либералов. Компания хипстеров вообще тут под памятником Шухову тусовалась, и вдруг прихлынули мы. И разошлись вскоре по переулкам. А стрекозиное зависание вертолёта продолжалось… Без резолюций, без митинга, слияние прервалось, нажалось на паузу. Реплика Кремля теперь, очередь…
|
|
