7 февраля исполнился 31 год со дня одной из самых крупных трагедий на Флоте с послевоенных времён - гибели в авиакатастрофе всего высшего руководства Тихоокенского флота во главе с Командующим подводником - Эмилем Спиридоновым. Мне по службе ещё не один раз приходилось сталкиваться с катастрофами на Тихоокеанском флоте, в том числе с гибелью атомной подводной лодки и военных самолётов, но эта катастрофа оставила в моей памяти неизгладимое впечатление, как и понимание того, что наша безалаберность мешает нам учиться даже на собственных ошибках.
Утром 8 февраля 1981 года, примерно в 8 часов 40 минут, я прибыл в здание Особого отдела КГБ СССР по Тихоокеанскому флоту, что на улице Алеутской (тогда имени 25-го Октября) для заступления дежурным Особого отдела. Немного волновался, так как это было моё первое дежурство на новом месте службы.
Несомненно, находясь уже в звании капитан-лейтенанта и прослужив почти четыре года на атомных подводных лодках в качестве командира боевой части, я имел опыт дежурств, но после окончания в Новосибирске Высших курсов военной контрразведки, заступал дежурным в новом качестве впервые. "А какие будут мои основные обязанности?", - поинтересовался я накануне у своего начальника отдела Юрия Владимировича Ершова.
- Стоял раньше дежурным по части? – спросил Ершов.
- Стоял.
- Ну, значит, разберёшься. Спросишь у старого дежурного, он всё объяснит.
Но это же не дежурство по части, тут надо доклады со всего флота принимать, попытался возразить я. Но мой начальник от меня лишь отмахнулся: только прибыл на службу, а уже много вопросов задаёшь. Знал бы Ершов, какие завтра мне будут задавать вопросы...
Прибыв на Алеутскую, сразу обратил внимание на установленный внизу траурный портрет супруги первого секретаря крайкома партии Ломакиной. "Что случилось?" - спросил у дежурного на входе прапорщика. "Разбилась на самолёте", ответил он. Не догадываясь ещё ни о чём, поднялся на девятый этаж и обратил внимание, что по коридорам торопливо снуют оперработники с озабоченными лицами. Учения, что ли, почему-то подумал я.
Так как меня никто ещё не знал, то со мной и не заговаривали, и я скромно прошёл в приёмную начальника Особого отдела Тихоокеанского флота контр-адмирала Евгения Никитовича Дружинина. Там размещался оперативный дежурный Особого отдела. Дежурство мне должен был сдавать, как сейчас помню, капитан 3-го ранга, по фамилии Погребной. Ещё почему-то подумалось, что фамилия какая-то странная.
"Ну наконец-то", - увидав меня, сказал Погребной, принимай вахту, а то я уже с ног валюсь. Я что-то пытался возразить, что, дескать, на дежурство прибыл вовремя, но Погребной устало перебил – не в этом дело. "Я всю ночь «на ушах стоял». Самолёт со всем командованием флота ночью разбился. Вечером в Ленинграде, а по-нашему – ночью. Погибли все адмиралы и много капитанов первого ранга. Только камчадалы живыми остались, так как летели другим бортом".
Только тогда я сообразил, как погибла супруга Ломакина. Немного растерявшись, поинтересовался, что мне делать, и попросил поподробнее ввести в курс происходящего. «Я всё записал в журнал дежурного. Прочитаешь потом и поймёшь. Да, – вдруг вспомнил Погребной, – приказ Дружинина: будет много любопытных звонков, ты никому не рассказывай про катастрофу».
– А что говорить, если будут спрашивать?
– Приказано отвечать, что не располагаешь никакой информацией.
Пересчитав быстро оружие, мы зашли в кабинет к контр-адмиралу Дружинину и доложили: дежурство сдал, дежурство принял. «Никому никакой информации», – напомнил мне начальник Особого отдела. Я ответил «есть!» и заступил на дежурство.
Взяв журнал, стал внимательно изучать все сделанные по катастрофе записи. Раздался телефонный звонок – звонил начальник Особого отдела по Магаданскому гарнизону. «Что там за самолёт разбился, говорят, всё командование погибло. Это так?» – поинтересовался он. Я ответил в соответствии с полученным инструктажем: мне ничего об этом не известно. «Как не известно?! – взорвалась трубка. – Тут весь Магадан гудит, а тебе ничего не известно!»
Быстро сообразив, что такие мои ответы ни к чему хорошему не приведут, я повторил уже по-другому: «Мне запрещено на эту тему давать какую-либо кому-либо информацию. Если хотите, я соединю вас с контр-адмиралом Дружининым, и вы с ним поговорите».
– Всё понятно, – испугался магаданский начальник, – соединять не надо.
Подошёл замначальника второго сектора капитан 3-го ранга Пётр Григорьевич Премьяк и заметил: «правильно делаешь, читай. А то много звонков идёт из Шестого управления (военная контрразведка КГБ СССР по Военно-морскому флоту), и ты должен быть в курсе происходящего».
Я ему рассказал про магаданский звонок и спросил, как всё-таки отвечать. Премьяк, немного подумав, ответил – отвечать надо по обстановке.
Из Москвы действительно много звонили и постоянно отдавали различные приказания. Причём невозможно было понять логику этих звонков. Потому что одни и те же вопросы задавали по нескольку раз разные люди. И при этом требовали исполнять всё немедленно. Запомнились некоторые указания – выяснить, по чьему приказу в самолёт было загружено большое количество рулонов бумаги? Кто разрешил жёнам адмиралов лететь военным бортом? Выяснить, кто вступил в командование флотом? В какой боеготовности находится флот? Как оперативная обстановка на флоте?
Я всё старательно фиксировал и передавал контр-адмиралу Дружинину и, по его приказу, начальнику второго сектора и другим ответственным лицам. Приходилось постоянно обмениваться информацией с оперативным дежурным Тихоокеанского флота. Позвонил из Читы какой-то важный чин в звании генерал-лейтенанта и, представившись, спросил фамилии и имена погибших адмиралов. Узнав, что это необходимо для подготовки телеграммы о соболезновании, предоставил всю необходимую информацию.
Неожиданно из Москвы поступила информация, что один из военных лётчиков остался жив, находится в шоковом состоянии и ничего объяснить не может. Приказали срочно выяснить его установочные данные и собрать другую информацию. Исполнив указание, позвонил в Шестой отдел Третьего Главного управления КГБ СССР. Приняв доклад, меня поблагодарили.
- В каком состоянии лётчик, - поинтересовался я.
- Умер по дороге в больницу, - сказал на том конце провода усталый голос.
Дежурство прошло быстро, в постоянном исполнении вводных. Только поздно ночью, когда в Москве закончился рабочий день, обстановка немного успокоилась. Утром, по приказанию контр-адмирала Дружинина, журнал с записями о происшедшей авиационной катастрофе я сдал лично ему. Он убрал его в массивный сейф и дап распоряжение получить новый журнал дежурного. Поблагодарив за службу, он ещё раз напомнил: лишнего не болтать, и приказал домой не уезжать (после дежурства дежурному разрешалось отдыхать дома до утра), а отправляться в военный госпиталь, где оказывалась медицинская помощь родственникам погибших, и информировать его по необходимости (в моё оперативное обслуживание входила военная медицина).
Катастрофа потрясла всех. В одночасье Тихоокеанский флот был обезглавлен. Погибла практически вся элита флота. Поступил строгий приказ впредь командованию в одном самолёте не летать. Но, как и всегда, приказ быстро забылся и не соблюдался. Выводов никаких сделано не было.
Мне по службе ещё не один раз приходилось сталкиваться с катастрофами на Тихоокеанском флоте, в том числе с гибелью атомной подводной лодки и военных самолётов, но эта катастрофа оставила в моей памяти неизгладимое впечатление, как и понимание того, что наша безалаберность мешает нам учиться даже на собственных ошибках.
|
|
