Пожалуй, одним из самых тяжких обвинений, прозвучавших в адрес арестованного мэра Махачкалы Саида Амирова, стало обвинение в причастности к бандподполью Дагестана. Нередко доводилось слышать, что в нём существуют влиятельные силы, которые используют бандподполье в своих интересах, однако подобная информация, озвученная фактически на официальном уровне, заставляет переосмыслить некоторые процессы в республике.
Но для начала сделаем небольшой исторический экскурс. С 90-х годов бандитские группировки, стремясь расширить поле своей деятельности и вырваться из собственно криминальной сферы, начали быстро приобретать самые разнообразные идеологические окраски. Одними из первых здесь были “бывшие спортсмены-рэкетмены”, составившие затем костяк одного хорошо известного нацдвижения. Многие из тех, кто начинал с уличного бандитизма, весьма скоро пробились в большую политику, добившись довольно влиятельного положения. В период первой чеченской войны (1994 – 1996 гг.) они играли порой ключевую роль не только в теневой торговле оружием, но и в организации переговоров. К их услугам прибегали официальные лица. Однако, при всем своём влиянии, они не были полноправными планировщиками политических или экономических процессов. Их роль, в основном, ограничивалась оказанием специфического рода “услуг” заинтересованным лицам во власти.
Немного позднее эти же бандгруппы «эволюционировали» до религиозно-террористических организаций, идея которых выглядела и выглядит значительно более «высокой» - построение новой формы справедливого государства, общественных отношений и т.д. Источник их мощи заключается, главным образом, в неиссякаемом потоке новобранцев из числа местных романтиков, мечтающих кто о чём (одни жаждут с их помощью обрести брутальный образ суперменов, другие – попасть в райские кущи). Для неразвитой, но устремлённой к религии молодёжи всегда найдется пара дуалистичных суждений религиозно-филосовского характера, с помощью которых их легко привлечь на сторону радикализма. Они сродни попавшим на зону приблатнённым юнцам, которым прожжённые уголовники красноречиво растолковывают «праведность» и “благородство” тюремно-криминальных законов. Ну и плюс пресловутый “мейнстрим” - следование моде всегда было на Кавказе отличительной чертой…
Сегодня неважно, что многих бандитов 90-х нет в живых. Осталась мощная и хорошо налаженная индустрия предоставления криминальных услуг. В ней чрезвычайно заинтересована элита Дагестана. Она требуется ей не только для выяснения отношений между собой, но, главным образом, для выстраивания своеобразных ультимативных отношений с федеральным центром. И на протяжении ряда лет такой “диалог” шёл довольно успешно - достаточно взглянуть на сверкающие махачкалинские особняки. А с недавних пор – и на плотные стопки билетов центробанка, коими, как свидетельствуют кадры оперативной съёмки, заполнены целые комнаты-деньгохранилища в этих особняках.
Кроме того, того дагестанские преступные сообщества 90-х оказывались тесно переплетены с национальными фронтами – крупными националистическими организациями той эпохи. Их стремления хорошо известны: это не только укрепление позиций своего этноса в республике, но и расширение сфер влияния собственной верхушки. Ряд националистических вожаков, умело разыграв карту этнонационализма, сделал впоследствии хорошую политическую карьеру. Которая вряд ли была бы столь успешной, не задействуй они подконтрольный им криминальный ресурс в интересах и по просьбам сильных мира сего.
Эта особенность (криминальный сервис на заказ) присуща и для нынешнего бандподполья. В связи с чем мнение о якобы неуправляемом процессе исламизации Дагестана, его стихийном характере несостоятельно. Последние события свидетельствуют о том, что исламизация в Дагестане является более чем управляемым процессом. Конечно, плодородная среда для этого имеется, но внедрение в умы тезиса о необратимости процесса клирикализации, о могущественных и неподконтрольных террористических организациях, которые являются альтернативными центрами тяжести на общественно-политической арене Дагестана, представляет, по сути, манипулирование сознанием дагестанской и федеральной общественности. На самом деле, процесс вполне себе подконтролен. Конкретным силам и стоящим за ними конкретным лицам.
Также зачастую раздаются голоса о якобы существующем противовесе: “этнонационализм – религиозный радикализм”, об их взаимной нейтрализации. Усиление религиозности никак не разрешило межнациональные противоречия, разве что только на бытовом уровне. Это видно хотя бы на примере земельной проблемы, где религиозный фактор вообще не являлся сдерживающим в силу своей управляемости (как теперь выясняется) и во многом искусственности. Если бы религия и вправду играла столь значимую роль, то к решению земельных споров обязательно привлекались бы так называемые шариатские суды. А этого в массе как раз не происходит.
Да, нацдвижения в Дагестане сошли на нет, но это вовсе не означает смерти национализма как такового. Просто он стал носить более рациональный характер: если кто-то работает в интересах определённого клана, то не важно, какой он национальности – главное, чтобы он был эффективен. Именно такая метаморфоза явилась причиной суждения о том, что национализм сдал позиции, а его место прочно занял религиозный радикализм маргиналов. Тем более национализм никак не явился нейтрализатором религиозности. Скорее, он во многом её дополняет. Достаточно вспомнить, что так называемые «амиры» делят Дагестан исключительно по национальным секторам.
Выстроенная за многие годы схема задействования в своекорыстных интересах прирученных криминальных группировок по-прежнему сохраняется. Они никуда не делись, просто ожидают новых заказов от новых покровителей.
|
|
