Погода была ясная и тихая, на горизонте неприятельских судов видно не было

«Погода была ясная и тихая»

«15 мая 1905 г., около 4-х часов пополудни, миноносец «Бедовый», будучи настигнуть в Японском морe, близ острова Дажелета, японским миноносцем «Сазанами», без боя спустил пред неприятелем флаг и был отведён в плен.

При производстве по этому делу предварительного следствия выяснилось, что сдача «Бедового» произошла при следующих обстоятельствах.

14 мая 1905 г., около 2 1/2 ч. пополудни, в Цусимском бою эскадренный броненосец «Князь Суворов» вышел из строя и потерял способность управляться. К 5 1/2 часам он весь быль объят пламенем и имел значительный крен на левую сторону. Заметив бедственное положение «Суворова», командир миноносца «Буйный», кап. 2 ран. Коломейцев, подобравший уже на месте гибели броненосца «Ослябя» свыше 200 человек команды, под сильным неприятельским огнем подошел к наветренному борту «Суворова» и принял тяжело раненого адмирала ген.-адъют. Рожественского и чинов его штаба - капит. 1 ран. Клапье-де-Колонга, кап. 2 ран. Семенова, полковн. корпуса флотских штурманов Филипповского, лейтенантов: Кржижановского, Леонтьева, мичмана Демчинского и нескольких нижних чинов. Рискуя разбиться на сильной зыби, командир «Буйного» поспешил отвалить и отойти от близкого к гибели «Суворова».

По удостоверению кап. 2 ран. Коломейцева, лейтенанты броненосца Вырубов и Богданов, а также и прапорщик Курсель, имея полную возможность спастись, отказались перейти на миноносец и, будучи верными своему долгу, вместе с другими офицерами и командой «Суворова», как в последствии выяснилось, погибли геройскою смертью.

Получив от снаряда пробоину в носовую часть, миноносец «Буйный» вышел, однако, успешно из сферы неприятельского огня и через час приблизительно нагнал наш крейсерский отряд. По приказанию флаг-капитана адм. Рожественского кап. 1 ран. Колонга, командир «Буйного» поднял сигнал: «Адмирал передает командование адмиралу Небогатову», и по семафору поручил миноносцу «Безупречный» приблизиться к флагманскому кораблю «Николай I» и поставить в известность адмирала Небогатова о вступлении его в командование всею эскадрою.

На «Буйном» адмиралу Рожественскому и другим раненым была фельдшером Кудиновым оказана первая медицинская помощь. По словам Кудинова, положение адмирала было очень тяжкое. Свидетель предполагал, что адмирал не выживет. На лбу адмирала была большая зияющая, сильно кровоточившая рана; обильно кровоточившая рана была также и под правой его лопаткой, на правом бедре часть мякоти была вырвана, на левой пятке из порванной артерии фонтаном лилась кровь. На вопрос - как вы себя чувствуете, ваше превосходительство? - адмирал спросил: «Как «Суворов»? и прибавил: «Ради Христа передайте им, чтобы не спускали флага». Узнав, что на «Суворове» все сбито и не на чем даже поднять флага, адмирал раздраженно возразил: «Пусть хоть как-нибудь приспособят, хотя бы на весле или на крюке». Во время перевязки адмирал разговаривал с подходившими к нему офицерами и командиром, спрашивал о курсе и говорил, что надо идти во Владивосток.

До сумерек «Буйный» шел вместе с крейсерами: «Дмитрий Донской», «Светлана», «Изумруд» и «Владимир Мономах», но затем, вследствие повреждений в машине, отстал. Около 3-х часов ночи кап. 2 р. Коломейцев, решив, что до Владивостока ему не дойти и что миноносцу его грозить серьезная опасность от преследовавшего эскадру неприятеля, спустился в кают-компанию, чтобы посоветоваться с флаг-капитаном о дальнейших действиях. Разбудив капит. 1 р. Колонга, командир «Буйного» предложил, ему идти к японским берегам, высадить там адмирала и взорвать непригодный к плаванию миноносец. Не видя другого выхода, кап. 1 р. Колонг на это согласился, флагманский штурман адмирала Рожественского, полковник Филипповский, лежавший рядом с Колонгом, проснулся и, вмешавшись в разговор, со своей стороны высказал, что для спасения жизни адмирала, в случае встречи с неприятелем, в бой вступать не следует. Флаг-капитан видимо колебался принять это решение, в силу чего кап. 2 р. Коломейцев предложил спросить об этом самого адмирала. По удостоверению Коломейцева, он и Филипповский вошли в каюту адмирала, а Колонг за теснотою остался у дверей. Взяв за руку адмирала, Коломейцев вывел адмирала из состоянья полузабытья, а Филипповский стал доказывать адмиралу необходимость сдачи при встрече с неприятелем. Не взирая на слабость и нервное потрясение, ген.-адъют. Рожественский имел силу ответить, чтобы его присутствовать не стеснялись и действовали так, как будто бы его на миноносце вовсе не было. По выходу из каюты, Филипповский продолжал однако настаивать на правильности своего взгляда о необходимости сдаться ради спасения жизни адмирала.

...Фельдшер Кудинов со своей стороны показал, что до полуночи адмирал был, по видимому, в сознании, а потом бредил и на вопросы не отвечал.

Вскоре после совещания с Коломейцевым, Филипповским и Семеновым флаг-капитан Колонг приказал лейтенанту Вурму достать простыню и передать ее командиру, чтобы поднять ее вместо флага при появлении неприятеля. Вурм исполнил это приказание, но кап. Коломейцев, отбросив простыню, сказал: «Что за трагикомическое положение, что я, командир военного судна, повезу своего адмирала в плен: этого никогда не будет».

15 мая на рассвете на горизонте показался крейсер «Дмитрий Донской» и миноносцы «Бедовый» и «Грозный», которые приняли первоначально «Буйного» за неприятеля и изменили курс. Подняв позывные и давая о себе знать по телеграфу, командир «Буйного», видя, что «Дмитрий Донской» и миноносцы приближаются, решил об этом доложить адмиралу. Узнав, что уголь на исходе, что котлы миноносца «Буйный» засолены, а машина повреждена, адмирал пожелал перейти на миноносец «Бедовый», о чем, по приказанию флаг-капитана, было сообщено по семафору и «Бедовому», и «Дмитрию Донскому». В 9-м часу утра к «Буйному» подошел катер с «Дмитрия Донского», на котором адмирал Рожественский и чины его штаба были перевезены на «Бедовый». Адмирал поздоровался с командой и с командиром, кап. 2-го р. Барановым, и по удостоверению комендора команды миноносца «Бедовый» Григория Михайленко, исполнявшего обязанности сигнальщика, осведомился - имеется ли на миноносце белый флаг. Прибывший с «Дмитрия Донского» младший врач Туржемеский остался при адмирале и почти все время до самой сдачи находился при нем. Он застал адмирала в сознании, но нашел повреждения его тяжкими, а положите опасным. Адмирал часто впадал в забытье и, видимо, не всегда отдавали себе отчет в окружающем.

Приняв адмирала, миноносец «Бедовый» поднял сигнал: ««Грозному» следовать за мной», - и по семафору сообщил: «Адмирал Рожественский на миноносце, ранен, большинство штаба тоже, идем во Владивосток, если хватит угля, в противном случае в Посьет, идите так, чтобы ваш дым не попадал на нас». «Грозный» вступил в кильватер «Бедовому» и оба взяли курс на Владивосток. Первоначально «Бедовый» шел под четырьмя котлами, а затем под двумя, делая не более 12 узлов. Распоряжение о прекращении паров в двух котлах удивило команду, но инж.-мех. шт.-кап. Ильютович объяснил, что мера эта обусловлена недостатком угля.

Задолго еще до появления неприятельских миноносцев среди команды прошел слух, что адмирал решил в бой не вступать и при встрече с врагом сдаться. Слух этот был вызван разговорами офицеров, которые присутствием команды, видимо, не стеснялись. По словам машиниста Попова, он сам слыхал, как командир Баранов говорил, что, если миноносец нагонят японцы, «Бедовый» сдастся. Часов около 10-ти вахтенный начальника мичман О'Бриен-де-Ласси приказал сигнальщику Сибиреву приготовить белый флаг из скатерти, взятой в кают-компании. «Неужели будем сдаваться?» - спросил Сибирев. - «Адмпрал приказал приготовить на всякий случай», - ответил О'Бриен-де-Ласси.

Около часу, как это установлено выпискою из шканечного журнала миноносца «Грозный», в виду острова Дажелета, на горизонте, несколько слева и позади, показались дымки, о чем тот-час же на «Бедовом» было доложено командиру и флаг-капитану, которые вместе с многими из офицеров поднялись на мостик. Высказывались разнообразные предположения. Одни говорили, что это наши отставшие суда; другие утверждали, что это японцы. Mногие признавали необходимым увеличить ход и развести пары во всех котлах, другие считали, что лучше выждать. Когда силуэты двух неприятельских миноносцев обрисовались ясно, что было около 3 часов дня, команда «Бедового», без всякого приказа, разошлась по орудиям, и, видимо, ждала боя. Офицеры на мостике о чем-то совещались. Ход увеличили, приказано было поднять пары.

На «Грозном» в это время уже пробили тревогу. «Грозный» приблизился к «Бедовому» и поднял сигнал: «Нагоняют японские миноносцы, что будем делать?» - «Сколько можете дать ходу?» - спросили с «Бедового».  - «22 узла» - ответил «Грозный» и вслед за этим получил приказание идти во Владивосток. Удивленный таким, ничем не оправдывавшимся распоряжением, командир «Грозного», капитан 2-го ранга Андржиевский, семафором спросил: «Почему уходить, а не принять бой?», - на что ответа не последовало. На «Бедовом» в это время мичман О'Бриен-де-Ласси приказал уже сигнальщику Сибиреву пристопорить белый флаг, а командир и флаг-капитан распорядились отогнать команду от орудий. Неприятель был близко. Все офицеры «Бедового» вышли наверх. Последними поднялись на палубу доктор Тржемеский и лейтенант Кржижановский, в каюте оставался один адмирал, который временами только приходил в coзнание. По словам матроса Савича, находясь в кают-компании, он видел, как к адмиралу прошел командир капитан 2-го ранга Баранов и слышал, как тот спросил адмирала: «Прикажете ли, ваше превосходительство, открыть огонь, неприятельские миноносцы приближаются», - на что адмирал, будто бы, ответил: «Огня не нужно открывать, сдадимся в плен, а «Грозному» просемафорить идти во Владивосток».

После первого же неприятельского выстрела в 3 ч. 25 мин. «Бедовый» застопорил машину и, по распоряжению флаг-капитана Колонга, поднял сигнал: «Имею тяжело раненых». Одновременно с этим, по приказанию командира, был спущен кормовой флаг и подняты флаги Красного Креста и белый. Увидев, что «Бедовый» сдается, «Грозный» дал полный ход, и отойдя на значительное расстояние, вступил в бой с погнавшимся за ним миноносцем типа «Kaгеpo» и, по донесению капитана 2-го ранга Андржиевского и записи в шканечном журнале «Грозного», часа через два после начала боя потопил его.

По свидетельству вестового Балахонцева, стоявшего в момент остановки машины неподалеку от капитанской каюты, адмирал, видя, что машину застопорили, сказал: «Пусть дают ход, они нас утопят», на что он, Балахонцев, поспешил доложить, что на миноносце уже подняты белый флаг и флаг Красного Креста. Команда волновалась, порывалась стрелять, наводила даже орудия и роптала, что ей не дают сразиться с равным по силам врагом. Офицеры успокаивали команду, говорили, что отвечать будут они, а флаг-капитан, полковник Филипповский и лейтенант Леонтьев твердили, что жизнь адмирала дороже миноносца. Из числа офицеров сдачею возмущался один лишь шт.-кап. Ильютович, который приказал, было, даже машинному квартирмейстеру Соколову изготовить миноносец к потоплению.

Сделав несколько выстрелов, не причинивших «Бедовому» никакого вреда, японский миноносец, как оказалось, «Сазанами», спустил шлюпку и прислал на «Бедовый» офицера с несколькими вооруженными матросами. Вступив в переговоры с кап. 1-го ранга Колонгом, японский офицер поднял на «Бедовом» флаг Восходящего Солнца. Адмирал и его штаб остались на «Бедовом», а офицеры с последнего и часть команды были перевезены на «Сазанами», который взял «Бедового» на буксир. По словам целого ряда нижних чинов, не исключая и боцмана Чуданова, команда негодовала, считая такую сдачу небывалым для Poccии позором.

Во время сдачи погода была ясная и тихая, на горизонте неприятельских судов видно не было. Миноносец «Бедовый» в бою 14 мая никаких повреждений не получил и был поэтому в полной исправности».

Мысль о сдаче

Генерал-майор Вогак в своей речи убедительно доказал и преступный умысел офицеров, к примеру, флаг-капитана эскадры Рожественского капитана 1 ранга Клапье-де-Колонга.

«Я укажу вам, когда зародилась мысль о сдаче, чем она была обусловлена, как осуществлялась и какова вообще была роль каждого из подсудимых!

Не сомневаюсь, гг. судьи, что пересадка с «Суворова» на «Буйный» произвела на вас впечатление бегства, я не говорю бегства позорного, так как «Суворова» был тогда близок к гибели, но все же бегства. Так охарактеризовал эту пересадку и адмирал Рожественский. «Суворов» быль весь объять пламенем, имел сильный крен на левую сторону. Чины штаба усиленно призывали «Буйный» на помощь. Капитан 2-го ранга Коломейцев молодецки, на сильной зыби, под огнем неприятеля, подошел к наветренному борту «Суворова» и принял тяжело раненого адмирала. Чины штаба, по близости находившееся, стали переходить тогда на «Буйный». Перешли в числе других лиц флагманский штурман Филипповский и капитан 2-го ранга Семенов, по прежней своей службе также флагманский штурман. Подсудимые, столь заботившиеся, по их словам, о спасении жизни адмирала, не подумали захватить с собою врача, в услугах которого адмирал особенно, конечно, нуждался.

...Я не ставлю указанного обстоятельства в вину обвиняемым, а отмечаю лишь его, как характеризующее поспешность пересадки и малую заботу о жизни адмирала. На поспешность пересадки указывает и то, что, покидая «Суворова», чины штаба не уничтожили и не захватили с собой секретной переписки. Будь на «Суворове» не Вырубовы, Богдановы и Курсели, а люди с нестойкою волею подсудимых, переписка эта рисковала попасть в руки неприятеля. Об этом подсудимые, видимо, подумать не успели. Все это и привело меня к заключению, что пересадка чинов штаба на «Буйный» носила характер бегства. Про адмирала я не говорю - он был в бессознательном состоянии.

Возможно, что на первых порах флаг-капитан Колонг и предполагал перейти со штабом на другой боевой корабль, но от мысли этой он, во всяком случае, вскоре же отказался и предпочел разделить участь раненого адмирала, Я утверждаю, что при желании Колонг мог попасть к Небогатову, так как был же им послан «Безупречный» к «Николаю I». Задача флаг-капитана по духу морского устава сводится, между тем, к тому, чтобы, в случае смерти или тяжкого ранения адмирала, ознакомить нового командующего с планами и взглядами прежнего. Такова обязанность каждого начальника штаба. Колонг должен был, поэтому, разыскать Небогатова, но он этого не сделал.

...Из описания Цусимского боя мы знаем, что не только отжившие суда нашей эскадры, но даже и сам адмирал Небогатов не знал долго об участи адмирала Рожественского. Бой вели головные суда. Успеху нашему это, конечно, не содействовало. Вы помните, г.г. судьи, что даже и на следующий день, по встрече с «Донским», Колонг не перешел на него, а предпочел идти с адмиралом во Владивосток, на что он, по моему мнению, никакого права не имел.

Думается мне, что с того момента, как «Бедовый» и «Грозный» оставили подбитого «Донского» и почти беспомощного «Буйного», мысли флаг-капитана приняли своеобразное течение. В каком положении очутился бы капитан 1-го ранга Колонг, придя во Владивосток? Ему пришлось бы донести Его Величеству, что он с адмиралом и штабом благополучно прибыл, а где эскадра и какая ее судьба, ему неизвестно. Непривлекательность такого положения слишком очевидна... Тут в головах Колонга, Филипповского и других и могла зародиться мысль, что попасть в плен было бы не худо, так как из двух предстоявших зол последнее, пожалуй, было меньшее. Вот почему допустимо, что подсудимые шли на сдачу сознательно. Я предвижу, что защита сошлется на болезненное состояние Колонга. Я своевременно коснусь этого предмета, теперь же ограничусь замечанием, что люди более тяжело раненые, чем Колонг, - Осипов, Горчаков, Ливен - были пересажены с «Буйного» на «Донской» и выдержали на нем бой.

...Точную картину всего произошедшего мы могли бы получить только в том случае, если бы подсудимые были в своих объяснениях откровенны. Они, однако, о многом умалчивают...»

Это Вогак мягко сказал.

На самом деле все подсудимые, кроме адмирала Рожественского, выкручивались, как могли. К примеру, этот же Колонг заявил, что «он не помнит, было ли им отдано приказание сдать миноносец без боя, но что если это и было им сделано, то только потому, что соглашение о сдаче между чинами штаба состоялось еще на «Буйном», и протеста ни с чьей стороны на «Бедовом» также не было. Инициатором сдачи он себя во всяком случае не считает и находит, что обвинение к нему предъявлено быть не может, так как он ни отрядом, ни кораблем не командовал и даже не был, за присутствием адмирала, старшим на миноносце».

Командир «Буйного» Баранов бессовестно заявил, что никакого боевого корабля он японцам не сдавал, поскольку он поднял не только белый флаг, но и флаг Красного креста, и после этого его миноносец стал госпитальным судном. А поднятого по его приказу японского флага он никогда не видел. Точно так же крутились все, валя все на то, что они офицеры дисциплинированные и не могли прекословить начальству.

На это прокурор заметил:

«Сколько бы ни толковали вам, г.г. судьи, о забитости наших офицеров, о преследовании всякой личной инициативы, вы не поддадитесь на эти доводы. Ваш обширный служебный опыт подскажет вам, что дело здесь не в забитости, а в слабом осознании многими офицерами чувства долга, в некоторой умственной лени, если можно так выразиться. Почему люди, ссылающееся теперь на привычку к слепому повиновению воле начальства, в обыденное время далеко неисполнительны и не только смело возражают и спорят с начальством, но бывают даже с ним и дерзки? Почему они исполнительны только там, где это им на руку, выгодно?»

Риторика прокурора

Генерал-майор Вогак красиво и точно сказал и о значении этого уголовного дела:

«15-го мая 1905 года произошло событие, в летописях русского флота небывалое. Миноносец «Бедовый», настигнутый в Японском море равным по силам врагом, без боя сдался и был отведен в плен. Вам, г.г. судьи, предстоит высказать по этому поводу свои авторитетное слово. Приговор ваш не только решит участь подсудимых, но и даст нашему молодому, подрастающему поколению моряков напутственный, руководящий взгляд. Молодые офицеры наши должны твердо знать свои права и обязанности для того, чтобы в трудные и ответственные минуты не колебаться, а поступать, как повелевает долг.

Люди нерешительные, колеблющиеся, не побеждают. В таких руках самые современные суда, все усовершенствования техники - бессильны. Случайное обстоятельство, нерешительность или предательство одного - действуют тогда подавляюще на инертную массу. Побеждает только сильный духом, твердый в сознании своего долга. Вот почему, гг. судьи, я прошу вас не только вникнуть в мельчайшие детали настоящего дела, но и обсудить те коренные, жизненные для флота вопросы, которые, делом этим выдвинуты на первый план. В настоящее тревожное время, время всякого рода отрицаний и увлечений, воину особенно необходимо стать на твердую почву, чтобы не попасть под тлетворное влияние тех лиц, которые требуют гуманности там, где она по существу дела вовсе не терпима. Война сама по себе не гуманна. Задачи ее сводятся к причинению ближним зла. На войне не только жизнь отдельных лиц, но иногда и целых масс приносится в жертву успехам будущего. Люди живут, сражаются, страдают, гибнут, умирают. Скорбь родных их велика, но горе стране, в которой погибли не отдельные лица, a воинский дух, традиции прошлого. Такой стране, доколе войны существуют, грозит серьезная опасность. Соседи, ведь, не дремлют. Традиции и дух команды не звук пустой, и без них успеха нет. Вот почему проиграно сражение или нет, особого значения не имеет, все можно наверстать - была бы мощь в душе.

В подтверждение высказанного мною взгляда, я мог бы сослаться на целый ряд известнейших авторитетов. Я ограничусь одною ссылкою на императора Наполеона I, военный гений которого всеми достаточно признан. Вот что сказал Наполеон по поводу одного из поражений: «Пусть армия будет разбита, счастье переменчиво, и поражение может быть вознаграждено победой, но если армия постыдно сдалась - это позор для армии, позор для имени француза. Язвы чести не излечиваются, их нравственное действие ужасно. Говорят, что не было другого средства предупредить избиение солдат. Но лучше бы погибли все с оружием в руках, пускай никто бы не вернулся... их смерть была бы славной. За них мы отомстили бы... Солдат найти можно, только честь невозвратима». Со времени императора Наполеона I в военном деле многое, конечно, изменилось, не изменился только основной принцип: побеждает сильный духом, твердый в сознании своего долга.

...Слава геройских подвигов наших моряков в минувшую войну померкла из-за трусости и предательства немногих. Будущий историк воздаст, однако, должное и наряду с двумя постыдными сдачами внесет в свои скрижали много славных самоотверженных подвигов. Быть побежденным, г.г. судьи, еще не значить быть опозоренным».

Все это красивая и точная речь прокурора, на проверку оказалась риторикой.

Даже комментировавший ее в то время Дубровский невольно заметил: «Товарищ главного военно-морского прокурора г.-м. А. И. Вогак произнес речь, чуждую малейшей аффектации, полную снисхождения к впавшим в несчастье, измученным непосильной борьбой, но подсказанную горячей любовью к родине и горькой обидой за ее позор». То есть, уже прокурор снисходил к подсудимым. А в связи с чем? Они сильно перепугались и измучились во время Цусимского боя? Но разве к водителю, совершившему ДТП со смертельным исходом и сильно во время него перепугавшемуся, снисходят? А вы видите, что Вогак откровенное предательство уже в своей речи начал называть не предательством, а «ошибкой» этих офицеров. Само собой, что, так хорошо начав, он закончил:

«2 ч. ст. 279, по которой мною предъявляется подсудимыми обвинение, определяет виновным смертную казнь. За все время существования нашего флота наказание это за такие деяния, однако, не применялось, что указывает на чрезмерную строгость этого наказания. Люди, проявившее на войне трусость, малодушие, доказавшие, что они воинами быть не могут, на другом поприще могут оказаться людьми полезными. Большинство подсудимых было вовлечено в преступлена убеждениями, приказаниями лнц, имевших над ними высшую, сильную власть, а это по закону (п. 6 ст. 134 ул.) служит обстоятельством, уменьшающим, вину. Применяя наказание к О'Бриену де-Ласси, вы не забудете, что при сдаче он был еще несовершеннолетним. Считаю необходимым, указать, что, смягчая наказание, вам надлежит, по мнению моему, переходить от смертной казни к другим, наказаниям в общем порядке».

При таком прокуроре не стеснялись и защитники. Первым говорил защитник присяжный поверенный Адамов. Как пересказывает автор сборника, «по его словам подсудимые, в том числе и его доверитель кап. 1 ранга Колонг, тридцать лет получавшее с народа деньги, пошли на войну платить долг по счету и уплатили будто бы полностью как следует, а прокурор теперь требует и уплаты процентов в виде смертной казни. Но защитник весьма скоро договаривается до того, что подсудимые не одержали победы, так как сражались где-то за тридевять земель неизвестно за что и неизвестно для чего... Тут его останавливает председатель, заметив, что армия, как и флот, должны сражаться без рассуждений. В общем, защита кап. Колонга сводится к скрытому сваливанию вины на адмирала Рожественского до такой степени, что кап. Клапье-де-Колонгу, видимо неловко.

...Защита кап. 2 ранга Баранова, проводимая с большим пафосом ген. Навроцким, наивна до крайности: никакой вины нет, и никакой сдачи не было. Поднял флага Красного Креста... Что же из этого? Может быть, хотел только посмотреть, что из этого выйдет. Подняли белый флаг - тоже ничего: может быть, это был особый хитрый маневр... Пришли на миноносец японцы - и это не беда: может быть, еще уйдут, может быть, пришли так - полюбоваться, что это за госпитальное судно, с виду похожее на миноносец. Повели в Сасебо? Ну, что ж делать, значить воля Божья. Кап. 2 ранга Баранов ни в чем не виноват и всегда быль аттестован начальством с наилучшей стороны».

Как видите, если профессиональные адвокаты сопереживали подсудимым за деньги, то генералы и адмиралы прокуратуры и суда сопереживали бескорыстно и так отчаянно, что как-то улетучился призыв обвинителя к суду дать «нашему молодому, подрастающему поколению моряков напутственный, руководящий взгляд». Суд этот взгляд, конечно, дал, но был он таким.

(продолжение следует)

Сила армии сохраняется военной юстицией