КАДРОВЫЕ САМОХОДНЫЕ ЖЕЛУДКИ
Мне могут сказать, что пусть русские офицеры царской армии и не интересовались военным делом, но зато русские офицеры были стойкими и верными долгу! Да, Макаров об этой стойкости пишет, но как-то не сильно подтверждает её фактами, даже фактом собственной службы, из которого следует, что сам то он не очень стремился на фронт попасть и по времени был на фронте «всего ничего».
Тут нужно учесть следующее. Как я уже писал, стать гвардейцем - это значит войти в элиту и приблизиться к царю. И немного послужив в гвардии, потом можно было делать карьеру в других ведомствах с помощью уже сидящих там офицеров гвардии в запасе. Служить в гвардии стоило очень дорого, на жалование офицера служить было невозможно, но с точки зрения карьеры такая служба себя оправдывала.
Что интересно, движение по службе собственно в гвардии было очень медленным ввиду того, что применялось правило старшинства - нельзя было получить очередное звание или должность, дающее право на это звание, пока такое звание и должность не получат все, поступившие в полк до тебя.
Ну, вот в цитатах выше можно было обратить внимание, как медленно рос по службе будущий командир семёновцев Эттер, хотя он начинал службу в полку под командованием своего отца и имел мощные связи в высшем свете. Да и по Макарову это видно.
Ротой командовали капитаны или штабс-капитаны, у них были помощники, должность которых называлась «младшие офицеры рот», - это поручики и подпоручики (в военное время и прапорщики). Макаров ушёл из полка в запас поручиком где-то году 1908 или 1909, и начал служить по части министерства иностранных дел, к 1914 году он в этом министерстве уже был надворным советником, что соответствовало 7 классу «Табели о рангах» и было равно чину подполковника в армии. Но при возврате из запаса в полк, ему присвоили звание только штабс-капитана, которое он, похоже, сохранил до конца войны. Это чин всего 9 класса. Такое понижение означает, что в Лейб-гвардии Семёновском полку было ещё полно офицеров, поступавших на службу раньше Макарова, которые не получили звания «капитан», а не получили его потому, что ещё не имели должности под это звание, - не командовали ротой.
Вот, к примеру, лучший офицер полка Феодосий Александрович Веселаго:
«Кончил он Пажеский корпус в 1898 году, и как только была объявлена японская война, подал рапорт о переводе в действующую армию. Пошел он не в штаб, а в первый Верхнеудинский полк Забайкальского казачьего войска, с которым и проделал всю войну, командуя первой сотней, сначала в чине подъесаула, а потом есаула».
Звание «есаул» соответствовало майору в нынешней армии, капитану в царской и штабс-капитану в царской гвардии.
«Верхнеудинский и Нерчинский казачьи полки составляли украшение отряда ген. Мищенко, одного из немногих генералов, который в ту войну, без всякого очковтирательства, стяжал себе хорошую боевую репутацию.
За японскую войну Веселаго заработал себе все боевые награды от «клюквы» (орден Анны 4-й степени) до Владимира IV степени и по единодушному свидетельству всех наших, которые были с ним на войне, держал себя выше всякой похвалы. Когда кончилась война, Веселаго вернулся в наш полк в чине штабс-капитана и стал по списку на свое место. Иначе возвращаться в гвардию было нельзя. В 13-м году он поступил в Военную академию и когда началась германская война, был на 2-м курсе. На войну он вышел командиром 6-ой роты и капитаном с пятилетним старшинством».
То есть, ротой уже пять лет командовал капитан Веселаго, который уже 16 лет служил и, мало того, отвоевал войну. То есть, перед капитаном Веселаго была ещё толпа капитанов, ставших капитанами раньше Веселаго, не имевшая должности подполковника, и посему не повышавшаяся в звании.
Тогда вопрос. Если в полку было столько офицеров, что Макарову не давали звание «капитан», если офицеры, как и Макаров, с началом войны возвращались в полк из запаса, то почему на фронте ротами командовали подпоручики и роты не имели комплекта офицеров? Почему таких офицеров в тылу было полно? Ведь сам Макаров описывает их, к примеру: «…8-ая была худшая рота в полку. Лет 7 ею командовал, или, вернее, над ней «шефствовал», капитан Семен Ив. Назимов, личность во многих отношениях анекдотическая. Человек богатый и с большими связями в чиновном и в придворном мире, приятель знаменитого очковтирателя генерала Воейкова и Нововременского журналиста Меньшикова, он занимался правой политикой, биржевой игрой, устройством делишек своей многочисленной родни, одним словом, всем, чем угодно, только не своим прямым офицерским делом. Он мог легко устроить человеку получение ордена, место с приличным складом, или придворное звание… На войну Семен Назимов вышел полковником без определенных занятий и первое время болтался при полковом штабе. Вскоре он исчез и мы о нем больше не слыхали. Надо думать, что он растворился в бесчисленной массе тыловых штаб-офицеров. На войне несчастная 8-ая рота, которая носила громкое имя «Суворовской», т. к. когда-то в 8-ой роте фельдмаршал начал службу, переменила несколько командиров, один другого неудачнее, и среди других рот, в смысле боевой надежности, пользовалась самой плохой репутацией».
Макаров свой полк, безусловно, хвалит за храбрость: «И все-таки полк ни разу не бежал, в плен попадали только тяжело раненые, которых не было возможности вынести, отходили неизменно в порядке и воинского вида не теряли ни при каких обстоятельствах и ни при какой обстановке», - но при этом забывает эпизоды, им же и описанные. К примеру.
«С начала войны 6-ой ротой командовал Феодосий Веселаго и младшими офицерами у него в это время были прапорщик барон Типольт и подпоручик Михаил Тухачевский, впоследствии маршал. Тухачевский был смелый юноша. В первый месяц войны, при преследовании австрийцев он отличился, забрав два пулемета. Молодой человек был с большой амбицией. Тухачевский пожелал получить за это Георгиевское оружие, но так как он не мог доказать, что пулеметы были «действующие», а главное, так как давать большие награды молокососам было против полковых порядков, был он представлен всего лишь к Владимиру. Близкие его товарищи рассказывали потом, что когда он узнал, что Георгиевского оружия не получит, от огорчения и злости будущий маршал расплакался».
В это верится, поскольку в 1920 году, когда вверенный Тухачевскому Западный фронт Красной армии поляки начали громить под Варшавой, Тухачевский, сидевший в Минске, вместо того, чтобы выехать к терпящим поражение вверенным ему войскам и попытаться их организованно отвести, заперся в своём вагоне и два дня никого не принимал.
Ну, а Макаров сообщает: «Веселаго схватил винтовку и довольно долго отбивался, но, наконец, упал, получив одну пулевую рану и две штыковых. С ним вместе бешено отбивались человек 30 его верных солдат. И все они полегли рядом со своим командиром. Человек 40 с прапорщиком Типольтом, раненым в руку, отстреливаясь, успели отбежать назад и присоединиться к полку. Человек 30 были забраны в плен и вместе с ними Тухачевский».
Как видите, мы имеем и безусловно отважных и преданных долгу офицеров, но имеем и трусов, сдающихся в плен при малейшей угрозе для жизни. Однако если говорить о кадровых офицерах, то разве дело только в гвардии?
21 августа 1915 года без боя сдалась крупнейшая русская крепость Новогеоргиевск - целый укрепрайон площадью более 200 квадратных километров, 33 мощных железобетонных форта с 1204 орудиями и более миллионом снарядов к ним. «Осада» Новогеоргиевска продолжалась всего 10 дней, начавших осаждать крепость немцев было в полтора раза меньше численности гарнизона, а артиллерийских орудий у немцев вообще было в 10 раз меньше, чем в крепости. Гарнизон мог выйти и перебить осаждающих, но 19 августа комендант крепости генерал от кавалерии Н. Бобырь удрал из крепости и сдался немцам. За ним сразу же сдались 23 генерала, 1200 офицеров и 85 тысяч солдат. Мало того, все укрепления, оружие и боеприпасы были переданы немцам в целости и сохранности. Из всего гарнизона крепости Новогеоргиевск только пять офицеров прорвались из крепости и вышли к русским войскам в районе Минска.
Для примера, в марте 1915 года, после полугодовой осады, полностью исчерпав запасы продовольствия сдался австрийский гарнизон крепости Перемышль, причём, перед сдачей австрийцы взорвали форты, орудия и остатки боекомплекта.
Да, и в Первую мировую не все было однозначно, были и сражения, и бои, в которых русские войска показывали исключительную доблесть. Три штурма выдержала Осовецкая крепость, и хотя перед нею ставилась первоначальная задача задержать немцев всего на 48 часов, крепость, под командованием генерала Шульмана, а потом генерала Бржозовского, держалась год. Немцы вели по крепости мощнейший орудийный огонь, в том числе, из 16 200-мм, 16 300-мм и 4 400-мм орудий (последние стреляли снарядами весом в 800 кг), по некоторым данным немцы выпустили по крепости до 400 тысяч снарядов всех калибров, провели газовую атаку по гарнизону, не имевшему противогазов. И не смогли крепость взять, понеся тяжелые потери, в том числе русские артиллеристы уничтожили и два немецких осадных 400-мм орудия. Гарнизон крепости отошел по приказу, вытащив на себе из крепости все орудия, все оставшиеся боеприпасы и оружие, и взорвав уцелевшие оборонительные сооружения.
И при всем этом, эти подвиги части русских солдат и офицерства нивелировались тем, что офицеры и генералы не видели себя одним целым с солдатами, и при возникновении тяжелых ситуаций (в которых эти же офицеры и генералы, не умеющие воевать, и были виноваты), бросали командовать вверенными им войсками и пытались спастись сами.
Вот, скажем, известный в нашей истории генерал Л.Г. Корнилов весной 1915 года был начальником 48-й пехотной дивизии, в составе которой находились овеянные славой Румянцева и Суворова 189-й Измаильский, 190-й Очаковский, 191-й Ларго-Кагульский и 192-й Рымникский полки. Сначала Корнилов не выполнил приказ и завел дивизию в окружение, затем послал два полка в атаку на пулеметы без какой-либо поддержки их артиллерией, затем, когда положение стало критическим, вместе со штабом удрал в горы, а там оголодал и спустился, сдавшись австрийскому разъезду. Его обезглавленная дивизия частью пробилась из окружения, частью сдалась
Мне не раз приходилось приводить в пример наблюдения противника - начальника оперативного отдела, а затем и начальник штаба Восточного фронта в Первой мировой войне генерал Гофмана: который писал о начальных сражениях (о Восточно-прусской операции) той войны:
«На этом сражение было закончено. Окруженные русские отряды не предприняли каких-либо серьезных попыток прорваться на юг. Я считаю, что в случае окружения русскими германских войск последним все-таки удалось бы прорваться. Ведь на всей линии Мушакен — Вилленберг на протяжении 50 километров мы имели в нашем распоряжении всего только около 29 батальонов. Для сравнения я хотел бы указать на единственный случай, когда русским удалось окружить германские войска — у Бржезан в Польше. Но там германское командование и германские войска поступили как раз наоборот, — генерал фон Лицман стал во главе окруженных войск и прорвался вместе с ними. Русские же бродили по кольцу окружения без всякого руководства, вразброд атаковали окружающие войска, но каждый раз вновь отступали перед огнем наших слабых отрядов и, в конце концов, тысячами сдавались в плен гораздо более слабым германским частям. Так, один батальон 43 полка взял в плен 17000 человек. Утром 30-го генерал фон Шметтаз донес, что его слабые силы у Вилленберга до сих пор взяли в плен 11 000 человек и не знают, куда их девать. Только гораздо позже, уже во время операций в Южной Польше, главное командование узнало, что всего было взято в плен 92 000 человек».
Почему «русские же бродили по кольцу окружения без всякого руководства»? Потому, что генерал Самсонов, командовавший этими войсками в Восточно-прусской операции, увидев тяжелое положение своей 2-й армии в результате немецких ударов, сначала обезглавил армию, бросив ею командовать, а затем пытался выйти из окружения сам, но, в конце концов, застрелился. Были разбиты пять корпусов вверенной Самсонову 2-й армии, в боях были убиты 10 русских генералов, а 13 сдались в плен. И это еще высокий показатель боевой стойкости русских генералов, поскольку по итогам всей Второй мировой войны были убиты, пропали без вести и умерли от ран 35 русских генералов, а в плен сдались 73. Немецкие генералы лично выводили вверенных им солдат из окружения, а русские генералы во множестве удирали от своих солдат и от своей обязанности командовать ими в тяжелых боях, чем обезглавливали русские войска, помогая противнику добить их.
Для характеристики боевой стойкости армии есть показатель – количество пленных в расчете на кровавые потери, т.е. количество пленных, соотнесенное к числу убитых и раненых. По русской армии образца 1914 года даже по минимуму этот показатель таков: на 1000 убитых и раненых в плен сдавалось 190 офицеров и 440 солдата. На 10 убитых генералов в плен сдавался 21 генерал.
Выводы
Мне уже приходилось приводить статистику, собранную американским историком Джеймсом Корумом, которому особо вериться потому, что этот историк американец. Поскольку, на мой взгляд, те же французы или англичане приведенных Корумом чисел постарались бы не заметить из патриотических соображений. А Корум их заметил и пишет:
«В течение Первой Мировой войны с 1914 до 1918 год Германия мобилизовала одиннадцать миллионов и понесла потери в шесть миллионов человек. Союзники мобилизовали двадцать восемь миллионов мужчин только против одной Германии и понесли двенадцатимиллионные потери, не считая боевых действий против остальных центральных держав. Полковник Тревор Н. Дюпуи собрал эти и другие статистические данные той войны и разработал систему сравнения военной эффективности. Эффективность германской армии превосходила аналогичный показатель британской в среднем в 1,49 раза, французской — в 1,53 раза, русской — 5,4 раза».
Вдумайтесь в эти числа. В Первую мировую войну, чтобы победить в бою немецкую роту необходимо было (с понятным избытком) англичан или французов две роты. Но русских - аж шесть рот! Шесть рот из армии «поручиков Голицыных»! На одну немецкую роту! Что обуславливала такую вопиющую слабость русской армии, я уже написал, – кадровый командный состав.
Военные специалисты Запада, разумеется, об этих исследованиях знали и если и не соглашались с Дюпуи в оценке французской или английской армий, то, безусловно, соглашались с оценкой русской армии. Теперь можно понять, почему военные специалисты Запада предрекали быстрый разгром СССР немецкими войсками в 1941 году?
Но это пренебрежение русской армией - это только одна сторона вопроса, а ведь есть и вторая – страх русского кадрового офицерства перед могуществом немцев.
И хотя Макаров окончил мемуары 5 мая 1945 года и с гордостью написал, что русская армия взяла Берлин, но одновременно он и сообщил о мнении тогдашнего, 1918-го года, царского кадрового офицерства о немецкой силе.
«То, что через 28 лет, еще при жизни некоторых из этих офицеров, сыновья тех солдат, которых им приходилось успокаивать, уговаривать и упрашивать, возьмут Берлин, никому в голову придти не могло. Человека, который вздумал бы это предсказать, сочли бы за сумасшедшего. То, что тогда творилось кругом, было мрачно, безнадежно и беспросветно. Ясно было одно, что бесчисленные кровавые жертвы принесены даром, что война проиграна, что армия разлагается, что в тылу в России бушует революция, что немцы сильнее, чем когда-либо, и что чем это все кончится одному Богу известно, вернее всего полной победой Германии и разделом России».
Это мнение кадрового русского офицерства – «немцы сильнее, чем когда-либо», - было на конец Первой мировой войны, но ведь затем это офицерство поступило на службу в Красную Армию, внеся с собой всю свою лень, тупость, алчность, нежелание учиться и знать военное дело.
И, одновременно, это офицерство несло с собой в Красную Армию животный страх перед силой немцев!
И именно этот страх толкнул на предательство даже не столько генерала Власова, сколько генерала Г. Жукова, оставившего без проверки распоряжение Генштаба о приведении войск западных округов в боевую готовность, генерала Павлова, сдавшего немцам Западный фронт, генерала Кирпоноса, сдавшего немцам Юго-Западный фронт, генерала Лукина, сдавшего немцам Западный фронт под Вязьмой и потом холуйствовавшего перед немцами. И бравших пример с этих генералов тысяч голов кадрового офицерства уже Красной армии, офицерства, которое в ходе Велико Отечественной войны бросало вверенных им солдат и удирало из боя.
|
|
