На выходные постараюсь закончить обсуждение мемуаров белогвардейского офицера Ю.В. Макарова «Моя служба в Старой Гвардии. 1905–1917. Мирное время и война».
О чём бы автор ни писал, он всегда пишет о себе, - это объективное свойство литературы, не относящейся к науке и технике. Действительно, по тому, как автор смотрит на те или иные явления, можно много сказать об авторе даже романа. И уж тем более, как на ладони становится виден мемуарист.
Что интересно в этих мемуарах Ю. Макарова, и о чём я буду говорить, - в мемуарах этого царского офицера начисто отсутствует даже малейший интерес к собственно военному делу - к победе над противником в возможной войне.
Начиная с детства и кадетского корпуса, в мемуарах нет и намёков на тот интерес к военному делу, которым отличалось детство ещё одного семёновца - будущего генералиссимуса А.В. Суворова. Нет и намёка на игру в солдатики или иную игру на военные темы. Все годы учёбы кадетом и юнкером, ни у кого из описываемых Макаровым персонажей не было ни малейшего интереса к тому, как им надо будет воевать, если вдруг начнётся война. То же самое было и в лейб-гвардии Семёновском полку, и это весьма показательно, поскольку Макаров поступил в полк за несколько месяцев до того, как Российская империя позорно сдалась в Русско-Японской войне.
Тут уместно сравнение с немецкой армией.
Через полтора десятка лет, в 1918 году по итогам Первой мировой войны сдалась Германия, победители запретили ей иметь полноценную армию и Генеральный штаб. С 1920 года командующим 100-тысячными остатками немецкой армии был генерал фон Сект, и американский историк Д. Корум так пишет о том, чем, под руководством этого генерала, занялись немецкие офицеры, испытавшие горечь поражения в войне.
«Спустя неделю после официального роспуска генерального штаба и набора сотрудников в Войсковое управление, фон Сект инициировал всеобъемлющую программу по сбору и анализу информации о событиях Первой мировой войны с целью разработки новой военной доктрины для Рейхсвера. В директиве, предназначенной вниманию Войскового управления, Управления вооружений, инспекций родов войск и всех основных ведомств Рейхсвера, а также отдельным офицерам, Сект обозначил программу создания 57 комитетов и подкомитетов из офицеров, с целью объединения исследований в области тактики, инструкций, вооружения и военной доктрины. Как написал Сект, «абсолютно необходимо собрать и широко осветить опыт войны пока еще свежи впечатления, полученные на поле битвы, и пока значительное количество имеющих боевой опыт офицеров занимает руководящие должности». Офицеры, назначенные в состав комитетов, должны были написать «небольшие, сжатые исследования практического опыта недавней войны, и рассмотреть следующие моменты: а) какие новые ситуации возникли в войне, которые не изучались перед войной? б) насколько эффективными оказались наши довоенные представления, столкнувшись с данными ситуациями? в) Какие новые тенденции появились с использованием новых видов вооружений? г) какие новые проблемы, выдвинутые войной, еще не нашли своего решения?».
Директива Секта сопровождалась списком из 57 различных аспектов войны, которые должны были быть изучены — от вопросов военного правосудия до вопросов морали боевых подразделений, применения огнеметов, форсирования рек и военной метеорологической службы».
Как видите, профессионалам поражение было обидно, и они пытались найти способы, как выиграть следующую войну. Профессионалам…
Как царь и будущий первый главнокомандующий русской армией в Первой мировой войне великий князь Николай Николаевич использовали в манёврах опыт поражения в войне я чуть выше показал на примере манёвров гвардии. Но это начальство, однако и внутри кадрового офицерства русской армии не возникло ни малейшего желания хоть как-то совершенствовать армию и тактику боя по итогам проигранной войны. Ни малейшего желания даже думать об этом.
В Собрании лейб-гвардии Семёновского полка была библиотека с поступающими военными изданиями, но в мемуарах Макарова нет и слова о конкретном примере того, что эти издания им или другими офицерами хотя бы просматривались, не говоря уже о том, чтобы обсуждать даваемые в литературе материалы на военные темы. Ни слова о том, что офицерами обсуждалась тактика японцев, приведшая к победам, или тактика русской армии, вызвавшая поражение.
Ну, к примеру, описывая уже Первую мировую, Макаров пишет: «Еще в японскую войну тактика под обстрелом была такая: как бы ни стреляли, сиди и ни с места. В Великую войну практика показала, что иногда нужно шевелиться. Часто немцы довольно интенсивно обстреливали узенькие, шагов в сто участки. Тогда, не иначе конечно, как по приказанию офицеров, люди раздавались в обе стороны и этим избегали ненужных потерь».
А почему после японской войны вы не обсудили целесообразность «сидеть и ни с места»?
Японская война явила пулемёты, мало этого, Лечицкий и добился введения в состав полков пулемётных команд, а Макаров сообщает: «Лечицкий собирался ввести обязательное обучение пулеметному делу для всех офицеров в полку и большинства унтер-офицеров. Из проекта этого, увы, ничего не вышло. Пулеметному делу, каждый за свой страх, мы учились уже на войне». А почему??
Да и утверждение, что они учились пулемётному делу во время войны, тоже сомнительно.
И война учила плохо
Вот Макаров второй раз появляется на фронте. И сразу же:
«Июль 1916 года Штаб Особой армии ЮЗФ
Налетело 15 аэропланов. Сбросили до 50 бомб. И хотя потери были и в офицерском составе, и среди солдат, но в общем не превышали 20 человек. Материальная порча — совершенно незначительная. Железнодорожный путь целехонек. И все это при условии, что не только наши аэропланы не пытались им мешать, но по налетчикам не было дано ни одного выстрела.
Спускаясь так низко, что можно было видеть фигуры людей, немцы бомбардировали штаб армии с таким же удовольствием безнаказанности, как какую-нибудь польскую деревушку далеко за фронтом...».
Мало этого, немецкие самолёты отбомбились и по штабу корпуса, когда Макаров туда приехал, мало этого, и когда раненый Макаров следовал в лазарет, немецкий самолёт и тут по нему отбомбился.
Как так? Война идёт два года, но нет ни малейших попыток научиться борьбе с немецкой авиацией?? Чёрт возьми! Почему не стреляли хотя бы из пулемётов и винтовок? Ведь самолёты тогда летали со скоростью 100 км в час и были вполне доступны ружейному огню.
И вот испытавший все эти бомбёжки Макаров принимает в полку 12-ю роту и начинает её учить. Чему? Как вести огонь по воздушным целям? Отнюдь!
«В окопах и в резерве роты проводили по 4 дня. В резерве, начиная со второго дня, полагалось производить занятия не изнурительные, не более 2-х часов, только чтобы не разбалтывались.
Начали мы с гимнастики и бега, потом отдание чести, просто и становясь во фронт, явки, рапорты и т. д. Затем без ружей сомкнутое ротное учение и кончили церемониальным маршем».
Как видите, занятия не изнурительные и для войны очень-очень полезные.
Что тут сказать? Кадровый офицер и рад бы чему-то полезному научить солдат, а вынужден был учить только тому, что сам умел.
Их служба
Последним начальником 1-й гвардейской дивизии царской армии был граф Н. Н. Игнатьеве, а его кузен, А. А. Игнатьев в своей книге «50 лет в строю» отзывается о нем весьма презрительно, называя его «толстым Колей» и обвиняя в бессмысленной гибели гвардии под Стоходами. Защищая гвардейцев, Макаров, в свою очередь лягнул этого Игнатьева тем, что высмеял название его книги: «Недавно мне попалась в руки, изданная в Советском Союзе, книга графа А. А. Игнатьева «50 лет в строю». При ближайшем рассмотрении оказалось, впрочем, что в строю им было прослужено 4 года, а 46 лет в штабах, в управлениях и заграницей».
Строго говоря, сам Макаров «в строю» был ещё меньше времени, но нам интересно, в чем заключалась служба кадровых царских офицеров «в строю». Младшим офицерам рот ещё надо было если и не учить солдат, то время от времени присутствовать в ротах, когда унтер-офицеры учили солдат, да пару раз в год сходить в караул. Остальным офицерам и это было необязательно. Я выше уже давал цитаты, показывающие службу будущего командира полка Эттера, а вот Макаров, стыдливо не называя фамилию, описывает службу офицера, который и соблазнил его поступить в лейб-гвардии Семёновский полк.
«Капитан П-в был примечательная личность главным образом потому, что всю свою жизнь никогда ничего не делал и никогда не имел ни минуты свободного времени. Когда-то он кончил Московское Александровское военное училище, но к тому времени, как я его узнал, ни московского, ни военного, кроме военной формы, у него не осталось ни одной черточки.
Расписание дня его было приблизительно такое. Вставал никогда не раньше 9-ти и около часа, в своей прекрасной белого дерева спальне, мылся, брился, причесывался и наводил на себя красоту. Тут же в спальню ему подавался кофе. Иногда, часов в 11 он отправлялся в роту, на часок, но еще чаще оставался дома, т. к. в нездоровом петербургском климате выходить по утрам из дому без крайней нужды не любил. Тогда наблюдалась такая картина. В спальню входил деньщик и докладывал:
— Вашесродие, фельдфебель пришли!
— Позови его сюда.
Через минуту в дверях показывалась фигура огромного молодца сверхсрочного фельдфебеля.
— Вашесродие, разрешите войти?
Фельдфебель входил осторожно и почтительно становился в пяти шагах за стулом, на коем в белом, пушистом халате, сидела тонкая офеминированная фигура «барина», внимательно отделывавшего себе ногти. Через голову капитана, в большое трехстворчатое зеркало на туалетном столе, фельдфебель мог любоваться породистыми чертами капитанского лица.
— Здравствуй, Кобеляцкий! — говорил «барин», чуть-чуть шепелявя.
— Здравия желаю, Вашесродие! — отвечал фельдфебель, из уважения к месту в четверть голоса.
Фельдфебель Яков Кобеляцкий был в 3-ей роте полный и неограниченный хозяин и был умнее своего капитана по крайней мере раз в пять. Но он не понимал ни белого пушистого халата, ни хрустальных флаконов на диковинном стеклянном столе, ни приятного запаха, исходившего от капитанской особы… А так, как людям свойственно питать уважение к тому, что они не понимают (закон обожествления непонятного), то и фельдфебель Кобеляцкий, помимо велений воинской дисциплины, искренно почитал капитана П-ва и признавал его существом другого, высшего порядка. Это, конечно, не мешало ему вертеть ротным командиром, как ему было угодно.
— Ну что, в роте все благополучно?
— Так точно, Вашесродие, все слава Богу.
Засим начинался доклад ротных дел, деньщик приносил из кабинета серебряную чернильницу и тут же, без лишних разговоров, на туалетном столе, капитан все подписывал.
— Так я сегодня не приду. Скажи поручику, чтобы продолжали занятия по расписанию.
— Слушаюсь, Вашесродие, счастливо оставаться, Вашесродие».
Даже если не принимать во внимание этого безделья (а не принимать его во внимание нельзя), то и тогда вся эта «служба» имела вид чего-то ненастоящего. Ведь если кадровые офицеры не стремились к ВОЕННОМУ совершенству – к тому, чтобы стать такими профессионалами, которые могут разгромить любого врага, - то зачем все эти их телодвижения, обозначавшие «службу в строю»?
Вся эта служба в строю» превращалась в какую-то никчемную игру, по сути, не нужную ни царю, ни самим играющимся.
Что их увлекало
Но если в книге гвардейского офицера ничего нет о военном деле, то о чём Макаров пишет почти на 500 страницах? Чем пытается удивить потомков?
В целом - о бытовых подробностях службы, которые сами по себе интересны, но которые трудно перечислить даже в общих чертах. К примеру, о денежном содержании и о стоимости жизни и службы - от цены на форму и эполеты до мельчайших подробностей экипировки – этом любимом деле генералитета русской армии во все времена.
«В 1908 году военный министр Сухомлинов, человек пустой и легкомысленный, убедил императора Николая II, которого убедить во всем, что не касалось ограничения самодержавия, было чрезвычайно легко, ввести в войска старые формы времен Александра II. Казалось бы, в то время имелось в нашей армии немало других нужд, которые следовало спешно удовлетворить и много других вопросов, которые требовали скорого разрешения. Можно было бы, например, заняться увеличением числа тяжелой артиллерии или пулеметов, но с этим решено было повременить. Было спешно приступлено к переодеванию всей армии и сколько на этот маскарад было зря выброшено казенных денег — страшно подумать. У солдат хоть нижняя часть туловища осталась неприкосновенной. Офицерам же всю парадную форму пришлось переменить с ног до головы. На головы вместо барашковых шапок надели кивера с белыми султанами, которых единственное оправдание было то, что они были исторические. «Кто кивер чистил весь избитый»... и «веют белые султаны как степной ковыль»... Но ведь историческими были в свое время и петровские треухи и павловская пудра и косы... Туловище одели в тесный, короткий двубортный мундир, с двумя рядами пуговиц. В парадных случаях на этот мундир нацеплялся красный лацкан. Старые мундиры всем пришлось выбросить, т. к. переделывать их на новые было невозможно. Пришлось выбросить и шаровары. При старой форме они носились очень широкие. При новой — это были почти рейтузы. Пришлось выбросить и сапоги».
Да, кадровый генералитет во все времена любил и обновлять гардероб, нынешние генералы Рашки тому пример, но особое внимание уделялось этому вопросу у царских офицеров. И у Макарова вы узнаете, что офицеры любили высокие воротники на кителях, а начальство требовало не выше двух пальцев, в результате, богатенькие офицеры для службы имели кителя с низким воротником, а для дам – с высоким. И много подобных подробностей, скажем: «Забыл еще сказать, что по военным канонам красная подкладка на мундире и на сюртуке должна была быть не шелковая, а шерстяная, кашемировая. Это было очень неудобно, так как благодаря этой подкладке при ходьбе, особенно в шашке и в пальто, полы сюртука неукоснительно сбивались наперед и их постоянно приходилось обдергивать. Но ничего нельзя было поделать. Таково было неписанное правило. И когда раз из Москвы к нам приехали молодые офицеры с шелковыми подкладками на сюртуках, им их велено было переменить».
Вообще, переодевание армии – «это наше всё». И в конце Первой мировой войны, на фоне дико убогих поражений на фронтах, царь решил переодеть армию, для чего начали шить миллионы комплектов формы и головных уборов (известные «будёновки»), которую потом использовала Красная армия.
Есть, конечно, у Макарова и интересная информация, которую я раньше не встречал. К примеру, в составе 2-й гвардейской дивизии был лейб-гвардии Финляндский полк, в котором «все солдаты и офицеры были финны и где все разговоры велись по-фински. По-русски подавались только строевые команды. Царя они величали «высочеством», так как для них он был «Великий князь финляндский»». Или к примеру, совершенно непонятная мне традиция (не закон, а традиция в ранге закона!), по которой вышестоящий командир в гвардии не имел права являться в полк без приглашения. Лучшего за всю историю командира гвардейской дивизии, генерала Лечицкого многие семёновцы не любили именно за это – выходец из армии, он никаких гвардейских традиций не знал, и являлся в полк не по приглашению, а когда сам считал нужным.
Но в целом, вы будете читать о том, как, когда и что Макаров ел. Вот уж о чём вы узнаете досконально! Начиная от вида закусок и размера закусочного стола, кончая тем, что вино семёновцы заказывали бочками во Франции. Не военную литературу, а вино! Что смешно, даже описывая, скажем, своё хождение в караул, Макаров разницу караула в Зимнем дворце и Государственном банке видит не в каких-то особенностях караульной службы, а в том, что в Зимнем дворце офицеров караула кормили из царской кухни и давали по две бутылки вина в сутки на каждого офицера (солдатам привозили еду из ротных кухонь полка), а в Госбанке офицерам давали только чай.
Я сделал небольшую статистику мемуаров этого кадрового офицера Российской империи, благо, современный компьютер позволяет данные для неё легко подсчитать. Так вот, в мемуарах этого военного понятие «винтовка» упоминается 50 раз, понятие «пулемёт» (во всех смыслах – от «пулемётного огня» до «пулемётной команды») – 46 раз, понятие «пушка» - 5 раз, понятие «снаряд» - 22 раза. А понятие «чай» упоминается 62 раза, «завтрак»- 75 раз, «обед» - 166 раз, понятие «ужин» - 39 раз. Причём, описания приема пищи даются, как вы выше должны были понять, с мельчайшими подробностями – даже с цветом рюмок для рейнвейна.
Именно то, как и что ели кадровые военные, счёл необходимым сообщить потомкам кадровый военный русской императорской армии. Ничего более интересного из той деятельности, за которую ему царь платил деньги, кадровому военному не вспомнилось.
Так «служить в строю» не сложно, это вам не в поле или на заводе работать. А в тяжёлой войне ещё и воевать вместо этих кадровых офицеров.
Осталось поговорить о стойкости и качества русской армии под командой таких кадров. Но об этом в окончании.
(окончание следует)
|
|
