КАДРОВЫЕ САМОХОДНЫЕ ЖЕЛУДКИ 4
О командирах полка Макаров написал выше: «На командиров полка нам определенно не везло», - и этим всё сказано. Однако о командирах семёновцев, с которыми Макарову пришлось воевать, - выходце из немцев, И.С. Эттере и выходце из французов П.Э. Тилло, - надо всё же написать.
«…за несколько месяцев до начала войны, которую как водится у нас никто не ждал, полк наш принял Иван Севастьянович Эттер. Высокий, с бородкой под царя, элегантный блондин, он принадлежал к самому большому Петербургскому свету, и по себе, и по жене.
…В небольшом кругу большого Петербургского света, где все друг друга знали с детства, искони было принято сохранять на всю жизнь за людьми их детские имена и прозвища. В литературе знаменит «Стива Облонский». В мое время пожилая графиня Шувалова всю свою жизнь называлась «Бетси». Высокий и грузный генерал-адъютант Безобразов носил кличку «бебэ». Жердеобразный Врангель ходил под именем Пит Врангель. На том же основании Эттера называли «Ванечкой». Из Пажеского корпуса, где Ванечка учился неважно, — был ленив, — он вышел в полк, которым несколько лет командовал отец. …Он был скромный, воспитанный юноша, с прекрасными манерами и с хорошими средствами, что всегда ценилось в гвардии. Свободно говорил по-французски и по-английски. Даже на родном российском языке говорил с легким иностранным акцентом. И не с вульгарным немецким, с которым говорило не мало русских немцев на военной службе, а с особенным великосветским, петербургско-английским.
…Когда 19-летний Ванечка вышел в Семеновский полк, было естественно, что его назначили служить в Его Величества роту, самую показную и парадную. Номинально он обучал молодых солдат. В действительности это делали «учителя», бравые и расторопные унтер-офицеры.
…В положенный срок, т. е. четыре года, Ванечку произвели в поручики и он женился. Женился на очень симпатичной, очень доброй, очень богатой к очень знатной девице, графине Клейнмихель.
У Льва Толстого, который написал о войне и о военной жизни необычайные по красоте и правдивости страницы, но который военное сословие теоретически презирал, одна глава начинается объяснением, почему военная профессия так привлекательна. Объяснение — законная праздность. Объяснение это давно устарело. Но в 80-х годах прошлого столетия, когда Ванечка начинал службу в Семеновском полку, оно было еще в полной силе.
…С производством в поручики служить стало еще легче. От времени до времени караулы или дежурства по полку. Раза четыре в неделю в полк можно было не являться вовсе.
…На 11-й год службы Ванечка был произведен в капитаны. Это было не очень приятно, так как ротному командиру в роту, хотя бы на час, но полагалось являться каждый день. Были такие, которые и этого не делали, но границ общепринятого приличия Ванечка ни в чем и никогда не переступал. И вот, между 10–11 часами утра, к калитке 1-го батальона стал ежедневно подкатывать серый полу-рысак, и в санках офицер с бородкой и в николаевской шинели. В роте Ванечка принимал рапорт дежурного и здоровался. Дневальный почтительно снимал с него шинель, после чего он прямо проходил в канцелярию, где садился к столу и закуривал папиросу. Старый, умный и насквозь знавший Ванечку фельдфебель становился напротив и начинал докладывать. …После каждого доложенного случая, фельдфебель поглаживал бороду и говорил: «Я полагал, бы, Ваше Высокоблагородие поступить так...» И солидно излагал свое мнение. И как всегда решение это было самое разумное и как всегда Ванечка с ним соглашался. За этим следовало: «Вот, Ваше Высокоблагородие, извольте подписать...» И Ванечке подавались на подпись списки, ведомости, рапортички, требования... В мирное время в полках Российской армии любили канцелярщину. Все четвертушки бумаги Ванечка аккуратно подписывал, а стоявший рядом ротный писарь хлопал по ним ротной печатью. Дело шло как по маслу.
…После часа напряженной работы в ротной канцелярии, Ванечка вынимал из золотого портсигара вторую папиросу, потягивался и усталым голосом говорил:
— Ну, это все? Больше ничего нет?
— Никак нет, Ваше Высокоблагородие, пока нет больше ничего...
— Ну, так я поеду.
— Так точно, Ваше Высокоблагородие, счастливо оставаться, Ваше Высокоблагородие...
…Внизу другой дневальный отстегивал полость санок и помогал Ванечке удобно усесться. Бородатый кучер поворачивал голову и почтительно спрашивал:
— Домой прикажете?
— Домой, — бросал Ванечка и крепче закутывался в шинель. Рабочий день его был окончен.
…Читал Ванечка много и охотно на трех языках. Ничего головоломного. Мемуары, биографии, романы. Все те книги этого сорта, которые в данное время «делали шум» и о которых говорили в том кругу, где он бывал, Ванечка считал своей обязанностью прочесть.
…На 19-ый год службы Ванечка получил чин полковника и в командование 1-ый батальон.
…В 1906 году в Российской армии подуло свежим ветром. Переменилось высокое начальство. Наехали генералы с Дальнего Востока, герои Японской войны. Первую гвардейскую дивизию получил генерал Лечицкий.
Для командира 1-го батальона Л.-Гв. Семеновского полка полковника фон Эттера генерал Лечицкий был столь же чуждое и непонятное существо, как и Семеновские солдаты, все эти Остапчуки, Еременки, Сидоренки и т. п. С той лишь неприятной разницей, что Ефименки стояли перед ним, полковником фон-Эттером, смирно, а тут ему приходилось стоять смирно перед неизвестно откуда взявшимся маленьким генералом, с седыми усами и с царскими вензелями на погонах. Как и следовало ожидать, у полковника фон-Эттера с генералом Лечицким сродства душ не оказалось.
…Лечицкий к нему:
— Вы сами когда-нибудь стреляли с колена?
С высоты своего роста Эттер любезно-удивленно смотрит на маленького Лечицкого и со своим петербургско-английским акцентом цедит:
— Я, Ваше Прев-во, с колена... Никогда.
После этого короткого, но выразительного разговора, отношения между генералом и полковником установились твердо и навсегда. Останься у нас Лечицкий дольше, аттестацию на командира полка он бы Эттеру не пропустил. К сожалению, через год Лечицкому дали повышение, а следующий начальник дивизии Мрозовский, старший офицерский состав своих полков знал плохо.
…Когда в полку узнали о назначении нам командиром Эттера, некоторые старые его сослуживцы по 1-му батальону обрадовались, другие не очень. Как никак, чтобы командовать полком в городе Санкт-Петербурге и в лагерях под Красным Селом, Ванечка имел свои достоинства. У него были прекрасные связи и импозантная внешность. Он был «свой» и по-своему очень предан полку.
…И все это было бы ничего, если бы с Ванечкой пришлось нам проходить церемониальным маршем на Марсовом поле, или в крайнем случае атаковать Пулковскую обсерваторию…».
Но под Ванечкиной командой полк целый год участвовал в боях, и сняли генерала Эттера только «в конце июля 15-го года. Он оставил полк на отходе, когда все более и более долгими ночными маршами мы старались оторваться от наседавших на нас немцев.
…Кто-то из военных авторитетов, чуть ли не сам Наполеон, сказал: «Лучше стадо баранов, предводимое львом, чем стадо львов, предводимое бараном». С соблюдением всех пропорций, можно сказать, что в 1914–1915 году наш полк представлял из себя вторую, менее выгодную комбинацию».
Правда, и остальные кадровые офицеры были те ещё львы, но тут Макаров ведёт сравнение с ними и, соответственно, с собой, и, надо думать, компетентно. Ну и последний командир полка, которого Макаров видел на фронте.
«…в июне 16-го года, у нас был новый, последний назначенный царем, командир, генерал-майор Павел Эдуардович Тилло. Это был еще молодой, 45-летний мужчина, сухощавый с квадратной бородкой, выше среднего роста.
…На русской службе вообще, а на военной в частности, служило множество потомков людей всевозможных национальностей. Надо полагать, что, как и Соваж, Тилло был происхождения французского. Но если Соваж получил от своих предков «острый гальский смысл» и много французской живости, Тилло от своих не унаследовал ровно ничего. По характеру и по натуре это был типичнейший «хохол», ленивый и невозмутимый. Самое излюбленное его времяпрепровождение было лежать на бурке у себя в палатке, в блиндаже или в землянке, смотря по тому, где ему быть полагалось, и курить. По стилю надлежало бы ему курить трубку, «люльку», но он почему-то курил папиросы. Когда надоедало спать или просто лежать, он читал французские романы. Кутузов на войне тоже читал французские романы, но то был Кутузов. За свое постоянное лежанье пластом, от офицеров он получил прозвание: «пластун». Когда ему надоедало читать и «отдыхать лежа», он занимался ловлей мышей в мышеловку и на стене в землянке отмечал крестиками количество жертв.
В делах службы Тилло держался старой гвардейской традиции, без приглашения к подчиненным не являться и зря не беспокоить ни людей, ни себя. Строевым обучением полка он совершенно не занимался. В противоположность Соважским временам, если что-нибудь в этом направлении и делалось, то делалось исключительно батальонными и ротными командирами по собственной инициативе.
В мой последний приезд на войну я командовал ротой около полутора месяца. И ни разу ни у себя, ни в соседних ротах я командира полка не видал. Не видал его и в окопах.
...Самым большим и пожалуй единственным ценным военным качеством Тилло было его олимпийское спокойствие и невозмутимость при всяких обстоятельствах. Смутить его душевный покой было совершенно невозможно. Помню, в конце августа, на походе, когда прекрасным осенним вечером мы остановились на лесной лужайке на привале и все офицеры сели обедать, немецкий летчик бросил на нас бомбу и по счастью не попал. Бросать бомбы тогда еще не научились. Снаряд упал в ста шагах от нашего стола. Все офицеры вскочили, некоторые с открытыми ртами. За столом остался сидеть один командир полка».
Главный военный вождь России
Рыба гниет с головы.
По самому смыслу абсолютной монархии главным военным вождём являлся царь, к 1904 году население Российской империи составляло более 142 миллионов человек при наличии практически всех минеральных ресурсов в неограниченном количестве. К этому времени население Японии составляло 46 миллионов человек при практически полном отсутствии минеральных ресурсов. И к 1905 году Российская империя Николая II с треском и позорнейшим образом проиграла войну с Японией, причём, трусость и неумение воевать продемонстрировали и флот, и армия.
А в 1856 году император Николая I проиграл войну (Крымскую) Османской, Британской, Французской, Австрийской империям, королевствам Пруссия и Сардиния и Шведско-Норвежской унии, то есть, противникам многократно более сильным только численно. И действительно, есть вероятность, что Николай I, не выдержав позора, отравился. В любом случае, Николай I вёл аскетический и здоровый образ жизни, не курил, не употреблял крепких напитков, много ходил пешком, строго следовал распорядку дня. При такой жизни нужно было иметь веские причины умереть на 58-м году жизни.
Казалось бы, что от такого неслыханного поражения и Николай II имел все основания отравиться или, по меньшей мере, забыть обо всём и лично заняться совершенствованием армии и флота. Ну, Николай II и занимался армией, но как!
Макаров, к тому времени лично участвовавший в манёврах войск, проводимых царём и дядей царя, Председателем Совета Государственной обороны России и, одновременно, главнокомандующим гвардией, великим князем Николаем Николаевичем, так описывает это совершенствование царской фамилией русского военного мастерства после поражение в Японской войне.
«Нужно заметить, что вообще гвардейские «малые маневры» в период до и сразу после японской войны, были сплошной анекдот. Первые три, четыре дня войска занимались передвижениями, совершая переходы иногда довольно утомительные. Все это была подготовка к последнему дню «генеральной атаки», которая с двух сторон, в определенный час начиналась и велась всегда на определенный и заранее всем известный пункт — царские экипажи, около которых разбивалась царская палатка. В последнюю минуту, вблизи этой палатки, стоя обыкновенно на пригорке, в самом центре сражения, с биноклем в руках, Государь Николай II мог любоваться, как с двух противоположных сторон на него идут густые цепи рослых гвардейцев, готовясь к финальной сшибке. Приблизительно за 100 шагов до экипажей, офицеры, размахивая шашками, с криком «ура» увлекали свои войска в лаву и люди, смыкаясь с начальником, самоотверженно бросались вперед. Очень увлекаться и набегать на царские экипажи со штыками на перевес, впрочем, тоже не рекомендовалось. В самый решительный момент, когда вот-вот произойдет свалка, царь подавал знак. Стоявшие рядом с ним два лейб-трубача конвоя подымали свои серебряные рожки и раздавались мелодичные звуки «отбоя». Войска останавливались, как вкопанные, и маневр, к общей радости, был кончен. Минут 20 занимал «разбор маневра», на который вызывались старшие начальники, а затем, никогда не позже 2-х часов дня, самое обеденное время, все большое начальство, включая командиров полков, шло закусывать в царскую палатку. Для прочих г. г. офицеров, около палатки, на траве, расстилались скатерти, на которых были расставлены тарелки с хлебом, ветчиной и холодным мясом и бутылки с пивом и вином. Чины питались из своих походных кухонь. В этот день холодным завтраком царь угощал больше 1.500 офицеров. Кстати сказать, разборами маневров не всегда все начальство оставалось довольно. Рассказывали, как раз один большой генерал был до глубины души возмущен тем, что по распоряжению какого-то рьяного генштабиста, ему пришлось радикально изменить план наступления вверенных ему частей.
— Я каждый год, — сердился генерал, — вот уже 15 лет наступаю с северной стороны на Большие Рюмки (было такое село), а теперь какой-то молокосос велит мне делать чёрт знает что!».
Надо сказать, что в ходе этих «манёвров» не только царь тратился на угощения, в расходы вводились и офицеры гвардии, которые были обязаны за свой счёт содержать офицерские Собрания - нечто вроде офицерских полковых клубов. Макаров пишет:
«На маневры наш полк выступал имея, кроме законного обоза, по крайней мере 30 вольнонаемных крестьянских подвод. На них ехали офицерские собственные палатки и Собранье, т. е. огромный шатер-палатка на 100 человек, а затем кухня, повара, столовое белье, серебро, посуда, хрусталь, столы, складные кресла и стулья, а главное целый погреб вина, причем главное место в этом погребе занимали ящики шампанского. Когда останавливались на ночлег, то первым делом разбивался шатер и накрывались столы. Обед подавался, как всегда, из 4-х блюд, тарелки с полковым вензелем менялись после каждого блюда, также как и ножи и вилки, и перед каждым прибором, с красиво сложенной белоснежной салфеткой, стояло пять стаканов разной формы и величины и между ними, — трогательная подробность — одна зеленая рюмка для рэйнвейна. И все это происходило на маневрах, где по-настоящему офицеры должны были бы спать на земле и питаться из солдатских походных кухонь. Как такой разврат мог допускать вел. кн. Николай Николаевич, который, что про него ни говори, был человек военный, — уму непостижимо».
В гвардейском пехотном полку по штату было 45 офицеров (тех, кто оплачивал всё описанное), а палатка, как видите, была на 100 человек - на многочисленных генералов и прочих лиц, ходивших в эти полковые Собрания пировать. Посему: «Расходы Собранья по малым маневрам обходились каждому из наших офицеров от 80 до 100 рублей, иначе говоря, одно месячное жалованье»
Вот так, примерно, царь и его генералы, готовили армию к войне.
А как готовились сами офицеры, обсудим в продолжении.
(продолжение следует)
|
|
