Менты оказались местными, толстыми и улыбчивыми, почти с сочувствием расспрашивали нас о том, как мы попали в плен. Не смотря на поздний час (ужин уже давно прошёл), дали нам булку вкусного мариупольского белого хлеба и открыли консерву с килькой, которая была с собой у Валеры. Трёхместная камера, матрасы с одеялами и подушками, тусклая лампа за стеклом над дверью. Всё, как и везде. ИВС…
Я уже общался с некоторыми ополченцами в Донбассе. Это были казаки из Донецка. Но не было времени поговорить о личном, о том, почему они пошли на войну. Только разговоры о работе, о технике. Теперь же я впервые столкнулся с самым настоящим ополченцем из окопов, местным, донецким. Сорок девять лет, но выглядит старше. Он был полностью одет в камуфляж, причём в нашу российскую «цифру».
- Это из гуманитарки. Там ещё бирка была «Гуманитарная помощь Донбассу. Россия». Оторвали, когда поймали. Зато очень тёплая. И брюки тёплые, на набивке. Когда укры били по ногам, гасили удары, синяков почти нет.
Нетрудно понять, почему он так хвалит форму: он в НОДе (Народное ополчение Донбасса) с сентября, подразделение Мираж. Направлен был на блокпост в сторону Новоазовска. И в дождь, и в холод на посту, в том числе и в окопах. А земля не греет, греет хорошая форма… Вот, дословно, почему пошёл в ополчение:
- Я долго думал, уже везде шли бои. Но однажды утром вышел из дома и прямо у железнодорожного вокзала, где живу, увидел разбитую миной молочну. Стало до боли обидно: укры попали не в магазин хозтоваров управы, не в ларёк с сигаретами слева, а именно в молочный магазин. Эта разбитая молочна и решила всё, пошёл и записался в НОД.
Кто-то воюет «против хунты», кто-то «за русский мир», а этот мужик пошёл «за молочну». Его молочну, на его родной земле.
- А куда мне деваться? В России никого нет, всю жизнь прожил тут. И не хочу никуда бежать. Это не мы к ним, а они к нам пришли.
Эту последнюю фразу я слышал в Донбассе уже не один раз.
Валера рассказал, что у него есть взрослый сын и старенькая мама. Пенсию ей Украина не платит с лета, живёт на гумпомощи. В ополчении всё же платили какие-никакие деньги, по 150 долларов в месяц и бесплатный паёк. Поэтому помогал ей деньгами, а тушёнку из пайка менял у местных на картошку и на всё, чего ей не хватало.
Я спросил, неужели не менялись на патроны и БК? Мол, у нас в Чечне это было в армии обычным делом. Нет, говорит, БК у них был полный – и патроны, и гранаты, и выстрелы к РПГ. Но это там есть у всех, никому не нужно, а вот на тушёнку поменяться можно, еда – дефицит.
Выслушав мою, но рассказал и свою историю плена, в чём-то схожую. Я заехал случайно, а он ехал в отпуск на лечение, и вместо Новоазовска, находящегося под контролем ДНР, заехал в сторону Мариуполя, в укрблокпост. Прямо в этой самой форме, где, конечно, был избит и переправлен в СБУ. Таких случаев будет много, я бы сказал – большинство среди тех, кого я встречу тут. Пленных из боя я видел очень мало.
Мы вместе перекусили хлебом и килькой. Хороший мужик, простой, из работяг. В отличии от меня, он ни разу не сидел.
- Нас тут они считают всех наркоманами и уголовниками, «ватниками». Я готов был к расстрелу, но за что восемь лет тюрьмы? Лучше пусть расстреляют. За что восемь лет? За то, что я защищал свою землю?
И он, и я и все другие ополченцы стандартно обвиняются по 258-й статье – терроризм, часть 3. А это как раз от 8 до 15 лет.
Он нервно курил, одну за одной. Поговорив ещё, мы легли спать на свои нары. Уже как нормальные арестанты, а не пленные «подвалов».
- Укры рано не встают.
Эти слова Валеры подтвердились. Утром мы успели съесть принесённый охраной завтрак (каша с рыбной котлетой, хлеб), посидеть-поговорить, прежде чем нас заказали без вещей. Всё тот же конвой, наручники, «газель». Теперь через щель виден свет неба и тени деревьев. Нас уже трое – заводят ещё одного человека. Он еле заходит, видно – сильно избит. При каждом толчке машины стонет от боли. Скоро останавливаемся.
Но вместо СБУ нас ведут в обычную поликлинику, все редкие посетители глазеют на нашу троицу, окружённую конвоем. Ведут через холл регистратуры в рентгенкабинет. Снова записывают в журнал наши данные. Это тоже обычная процедура для арестантов – «сделать флюшку», для профилактики туберкулёза. Раздеваемся до пояса и по очереди заходим в комнату с аппаратом. Я вижу огромные синяки на боках и спине нашего третьего, помогаю ему снять свитер – каждое движение причиняет боль. Ему повезло меньше, чем мне.
Врачи смотрят на нас – кто с сочувствием, кто с безразличием. Наверное, такие пациенты тут не редкость. Выходим на улицу, день солнечный, и я с наслаждением поднимаю голову вверх, смотрю на небо, вдыхаю полную грудь свежего воздуха, прежде чем скрыться в тёмном чреве воронка. Трясёмся дальше. Скоро нашего избитого забирают – видимо, в какой-то отдел милиции, а нас везут в СБУ.
Теперь я попадаю в камеру, сделанную из бывшей оружейки. Там было две двери – сплошная и решётка, вдоль стен – стеллажи. Наверное, раньше на них хранились ящики с макаровыми и патронами. А теперь разбросаны пустые бутылки из-под воды. А на полу и столе расстелены пары матрасов, ведь некоторых пленных держали здесь сутками.
Там был ещё человек. Евгений, 39 лет, мариуполец, но родился в Костроме. Сидел уже 4 месяца, с сентября, за 9 мая – штурм ОВД в Мариуполе. Один из нескольких по этому делу. Как раз тт случай, когда долго не меняют.
- Вон, в углу, посмотри.
Сразу предупреждал он: в углу под потолком была закреплена на стене миниатюрная камера видеонаблюдения, поэтому говорить нужно было, думая, о чём говорить. Пока мы знакомились, открылась дверь, и маска приволокла нового пленного со стянутыми за спиной руками. На его голове была не просто маска, а белый полиэтиленовый пакет, примотанный скотчем. Парня бросили на пол в угол.
- Кто с ним заговорит, получит п***ы! Не подходить!
Маска ушла. Пленный молча сидел на корточках, скрючившись и опустив голову на согнутые колени. Не шелохнувшись. Я такого ещё не видел. На следующий день я ещё увижу этого молодого ополченца, он будет шутить и смеяться. Но сейчас это был сломленный и замученный человек. Только пакет поднимался и опускался от дыхания на лице, где был рот.
- Подвинься назад, там стена, обопрись, - сказал Евгений.
Он осторожно подполз по полу и прислонился спиной к стене. Мы молча, с сочувствием разглядывали парня. Каждый мог быть на его месте.
Так прошёл почти час. За мной пришёл следач и повёл в наверх в кабинет продолжать вчерашний допрос. Теперь вопросы касались файлов с флэшки, но повторяли то, что было в «заявлении», написанном в отделе милиции. Ксерокопия этого «заявления» была на его столе.
Из-за необходимости вести протокол на украинском, а потом переводить на русский язык, дело тянулось долго. Была вызвана даже переводчица – женщина средних лет, испуганно ютившаяся в углу кабинета. Когда все бумаги распечатали, она только поставила свою подпись. Это тоже необходимая формальность, когда допрашивают иностранца, хотя все присутствовавшие прекрасно понимали русский язык. В кабинете так мало было места, что назначенный мне адвокат простоял рядом весь допрос. Я рассказал ему немного о себе: что моими адвокатами были Маркелов и Аграновский. Увы, этот мариупольский защитник ничего не слышал о своих коллегах из России, даже таких. Все подписанные распечатки следователь сложил в обычную папку со скоросшивателем и пообещал уже завтра перевести меня в СИЗО после суда по мере пресечения. Меня спустили в подвал.
Продолжение следует
От редакции: Суд на Андреем отложили до неизвестного адвокату срока. По обвинениям ему грозит от 8 до 15 лет лишения свободы за волонтерскую работу в декабре 2014 в Донецке. Он обвиняется СБУ в информационной помощи минобороне ДНР (консультации по производственным вопросам на заводе "Топаз" г. Донецка). Ни в терактах ни в участии в вооруженных действиях он не обвиняется. В плен попал 16 декабря на блокпосту ВСУ 37 (п. Красный Партизан, под Горловкой), когда ехал на своей машине с российскими номерами.
Две недели держался в "подвалах" (тайных тюрьмах в п. Новоградовка и г. Волноваха), где под угрозой применения пыток были получены "доказательства" его вины. И только 29 декабря был перевезен в г. Мариуполь, в СБУ. Сейчас он отрицает все обвинения. Еще с января находится в списках на обмен, но украинские власти не спешат его менять как других пленных, он гражданин РФ. А в последнее время процесс обмена совсем остановился. И вот дело было направлено в суд.
Яндекс-кошелёк, рублёвый: 410011044758415.
Материалы по теме:
|
|
