Сейчас нет недостатка в мифах о том, что царские генералы – это светлые гении военного искусства. А советские генералы – сплошь хамоваые мясники, не умевшие воевать. Но изучение документов Первой мировой показывает, что царские «лампасники» практически ничем не отличались от своих советских аналогов. Причины болезни лежат явно глубже.
КАК НАМ ГОВОРЯТ
Что обычно говорят? Что советское командование никогда не считалось с потерями («Бабы новых нарожают!»), бросало войска в кровавые лобовые атаки. При этом совершенно не умея охватывать или обходить фланги противника, проявлять гибкость на поле боя. Что генералы СССР не умели организовать взаимодействие разных родов оружия, боялись проявить инициативу и вообще были безграмотными в военном деле. А когда враг наседал на соседей, они им не помогали. Мол, нас не трогают – и хорошо. Зато генералы при угрозе окружения именно генералы с их штабами первыми ударялись в панику и бросали управление войсками. Об этом, кстати, говорят и великолепные книги Юрия Мухина, начиная с труда «Война и мы».
Если ты читаешь доклады комиссий, посвященные проверкам наших войск в 1930-е и сейчас, если изучаешь итоговые документы расследователей военных неудач нашей армии во время боев на Хасане и Халхин-Голе, в катастрофический период Великой Отечественной, в Афганистане 1980 года или в Чечне 1994-1995 годов, то кажется, будто перед тобою – один и тот же документ. Слабая обученность войск, неграмотность командиров, неумение читать карты и ставить задачи, скверная связь. Неумение бойцов окапываться, стрелять, метать гранаты, умело пользоваться техникой. Пьянство и безответственность комсостава.
А эти подробные приказы Сталина и вообще советского командования, напоминающие лекции в военном училище? Как правильно использовать танки, артиллерию, пехоту, как организовать наступление и взаимодействие? Сколько над ними издевались: мол, учились генералы на жизнях миллионов русских солдат. И снова – атаки в лоб. Одна за другой. В одну и ту же точку…
«Что касается боев за аэропорт. Вот, признаться, я никак не пойму - какой дебил нарушает все законы военного искусства, первый из которых в отношении организации атаки требует, чтобы она осуществлялась максимально неожиданно для противника? Между тем, именно здесь ВСУ ждут атаки и получают ожидаемой раз за разом. Все эти месяцы боев за аэропорт были не более, чем "мясорубкой" (с Верденом, конечно, не сравнить, но для масштабов войны - вполне себе годится). Обе враждующие стороны "толкаются" на относительно маленьком пятачке, не имеющим ровным счетом никакого военно-стратегического значения. Для украинской стороны удержать аэропорт важно с точки зрения "престижа", однако имеется и вполне логичный мотив - ВСУ превосходит ополчение по численности и количеству техники, поэтому даже равные потери идут "в пользу" ВСУ. А если учесть ограниченный потенциал ДНР в по-настоящему боевых силах, то и двойная разница будет более выгодна ВСУ, которые легко могут ротировать свои подразделения хоть каждый день. Для ВСН никаких вразумительных причин, кроме того же самого "гола престижа" не просматривается вообще (иначе с самого начала атаковали бы Пески и Авдеевку, которые имеют по-настоящему тактическую ценность и обладая которыми можно совершенно заблокировать аэропорт и вынудить его гарнизон к сдаче). Ну, возьмут, допустим, ВСН возьмут сегодня развалины Нового терминала. И что дальше? Укры подтянут танки, нанесут массированный артудар и отобьют что-нибудь (как уже не раз делали)... и бодяга продолжится дальше... Можно подумать, что нет более важных точек, за которые стоит класть солдат. Зла не хватает... Не война, а один сплошной голимый ПиАр... на крови..."
Это – Игорь Стрелков в январе 2015-го по поводу боев за аэропорт Донецка. Все – то же самое.
Но в СССР ли все это началось? Если мы откроем документы Первой мировой, то не увидим разницы между царскими и советскими генералами. О чем, кстати, пишет и Ю.Мухин. Но покажем это на фактах.
НЕУЧИ С ЛАМПАСАМИ
22 июля 1915 г. Приказ по IV армии.
«За весь истекший период войны, особенно во второй его половине, приходится постоянно убеждаться, что наши войска ведут, лишь за редкими исключениями, чисто пассивную оборону. Более или менее отстаивая занятое расположение, наши войска почти никогда не пытаются переходить в контратаки, забывая одно из основных правил, что только активная оборона может быть успешна.
…Резко выясняется во всех наших столкновениях, что немцы на наше наступление всегда отвечают контратакой и, не боясь окружения, стараются, хотя бы малыми частями, прорвать наше расположение. Мы же на всякий прорыв и частичный неуспех отвечаем отходом на всем фронте, тогда как энергичный переход в наступление соседних частей и участковых резервов можно поставить самого противника в тяжелое положение. Если все это возможно немцам, то почему это невозможно для нас?
…При занятии наших длинных оборонительных линий является затруднительным определить, куда неприятель направит свой главный удар. Но этому может помочь деятельная, усиленная и постоянная разведка, вдумчивое отношение к занимаемой нами и противником местности, соответствующее расположение резервов и своевременный их подвод…»
19 ноября 1914 года. Телеграмма главнокомандующего Юго-Западного фронта генерала Иванова командующему IV армией.
«Из очередных донесений усматриваю, что частные атаки против участков укрепленной позиции в большинстве случаев не удаются. Причиною этому служит отсутствие основательной подготовки, сосредоточения к избранному пункту тяжелой артиллерии, сочетания ее огня с огнем легких пушек и постепенного занятия пехотою линии, с которой нужно броситься в атаку. Инспектора артиллерии в корпусах должны брать на себя руководство по сосредоточению и действию артиллерии, согласуясь с работою пехоты. Близкое соприкосновение с противником дает полную возможность хорошо изучить подступы и препятствия, чтобы широко применять ночные атаки, при удаче которых нужно немедленно закреплять за собой захваченные окопы.
Другою не менее важною причиною служит то, что наши атаки обыкновенно сводятся к фронтальным ударам, которые при силе современного артиллерийского, ружейного и пулеметного огня, в особенности на укрепленные длинными линиями позиции, крайне трудны и, несмотря на доказанное мужество наших войск и презрение к большим потерям, в большинстве случаев приводят к неудачам. При невозможности же удара во фланг, тщательное изучение местности дает возможность обнаружить слабые пункты и соответственно распределить по фронту войска…»
Из приказа по Х армии, 20 декабря 1914 г.
«Главнокомандующий обратил внимание на общий недостаток в действиях войск за период последних боев на варшавском фронте, а именно: большую пассивность войсковых частей, расположенных на неатакованных участках фронта. Обыкновенно противник, сосредоточив на одном из участков значительно превосходные силы, настойчиво атакует наши войска и стремится, во что бы то ни стало, прорвать наше расположение. А в то время, как на атакованном фронте войска изнемогают в неравной борьбе и несут тяжелые потери, соседние с ними части, вместо того, чтобы бросить свои резервы для атаки во фланг наступающему, остаются на своих местах и ожидают приказаний. В лучшем случае оказывается содействие лишь огнем артиллерии.
Главнокомандующий требует, чтобы командиры корпусов, соседних с атакованным участком, оказывали бы ему поддержку не только огнем артиллерии, но и активными действиями своих резервов, проявляя при этом широкую инициативу в соответствии со сложившейся обстановкой, и отнюдь не ожидали соответствующих приказаний командующего армией, так как необходимые для сего сношения отнимают много времени, и благоприятный для оказания содействия момент может быть упущен…»
Телеграмма генерала Алексея Эверта, командующего Западным фронтом, 1,2,3, 4 и 10 армиям 25 сентября 1915 г.
«Я уже указывал, что, вследствие недочетов управления, постоянно повторяются случаи, что войска наши, занявшие позиции противника, затем огнем его или контр-атаками принуждаются к отходу. Необходимо добиться, чтобы войска умели прочно удерживать раз занятое. Для этого нужно, чтобы наступающие не только продвигались вперед, а и принимали бы меры к закреплению пройденного. Их начальники должны зорко следить за ходом дела и не упускать времени поддержать резервами развивающийся успех, подкрепить наступающего пулеметами, снабдить артиллерией для сопутствования наступающей пехоты, сосредоточить огонь другой части артиллерии по противнику, переходящему в контр-атаку, или по его артиллерии, взявшей под обстрел наступающего. Наконец, соседи успешно продвигающихся частей также обязаны помогать им всем, чем возможно: огнем артиллерии, пулеметов, своим наступлением и даже, если необходимо, своими резервами. Только при условии, что все начальники и войска проникнутся сознанием необходимости сделать все для развития и закрепления успеха, возможно достижение крупных и прочных результатов…»
Хреновато было в царской армии с чувством боевого товарищества…
То же негодование по поводу бездействия соседним с атакованными частей видно и из приказа по VIII армии от 26 августа 1915 г.
«…Мне совершенно непонятно, …что соседи атакуемого участка как бы рады, что их не трогают, и остаются пассивными зрителями, в особенности, если это части другой дивизии, а тем более, другого корпуса. Выходит не выручка товарища в бою, а применение пословицы: «Моя хата с краю». Результатом такого образа действий является необходимость отвода частей назад для возстановления фронта армии, т.е. отступление, всеми нами ненавидимое, но неизбежное при таком образе действий…
Еще раз настоятельно приказываю:
1. При атаке противником какого-либо участка фронта армии соседям нмедленно переходить в быстрое наступление, как бы слабы эти соседи ни были. Помнить, что противник не может знать подробно всех наших сил, и такой переход в наступление даже при дальнейшем неуспехе отвлекает внимание и решимость ввести все собранные силы в атаку.
2. Я уже многократно напоминал, что мы все составляем одну русскую армию, и потому мы все обязаны помогать друг другу всеми силами и средствами, отнюдь не считаясь перегородками чужого полка, дивизии, корпуса. Чужих нет, мы все родные друг другу. Один пострадает – на всех отзовется.
3. Иметь неизменное стремление равняться по передним, а не по задним.
…Напоминаю, что начальникам, умеющим искусно управлять войсками, прорывы не страшны – они всегда ликвидируются маневром, и фронт выравнивается по передним, и начальники, широко понимающие боевую обстановку, никогда не должны бояться своего выдвинутого положения на фронте армии, так как важно, чтобы они только прочно держались, а я выровняю фронт армии движением вперед…»
Приказ командующего IV армией от 9 июля 1915 г.
«Раз навсегда прошу не высчитывать, кто сколько раз из соседей отскочил, забывая при этом свои отскочки. Все усилия надо употреблять, чтобы не отскакивать, а если сосед в трудном положении, ему помогать. Мы делаем общее дело и обязаны делать его дружно, а не заниматься взаимными попреками…»
Эти документы не требуют никаких комментариев. Они словно одним человеком писаны. Нам говорят, будто советские генералы смертельно боялись ответственности, что их по рукам и ногам связывал ужас перед палачами НКВД, которые могли с ними расправиться за неудачное решение. Простите, но тогда какой НКВД довлел над царскими генералами в 1914-1915 годах? Видимо, не в комиссарах и не в Берии дело, а в самих генералах. Иногда кажется, что будь у нас НКВД в 1914 году – глядишь, и войну бы могли выиграть. Мне понятно, почему Сталину пришлось приставлять «органы» к высшему комсоставу: чтобы вот такого не повторилось.
СЛЕПЫЕ
Как царские генералы «умели» пользоваться разведкой и поддерживать связь с другими частями, тоже видно из документов. Итак, самое начало войны, 7 августа 1914 г. Пишет командующий IV армией: «В происходящих столкновениях отбитый противник, даже при наличии большого числа кавалерии, уходит незамеченным, преследование не применяется, и часто теряется даже соприкосновение с ним…»
Приказ по той же Четвертой армии, но уже 13 декабря 1914 г.
«12 декабря с наступлением темноты обнаружилось общее наступление противника с запада и юго-запада на Уральскую каз. дивизию, которая начала отходить, а вслед за ней и 45 дивизия отошла. При этом отходе было совершенно утеряно соприкосновение с противником, и в 11 часов утра 13 декабря ни в штабе 14 корпуса, ни в штабе 45 дивизии не было никаких сведений о противнике, которого в этот день предстояло атаковать. Вновь подтверждаю войскам вверенной мне армии о необходимости самой деятельной разведки и безусловной необходимости поддерживать установленное с противником соприкосновение при всех боевых положениях, как сдачу часового…»
3 октября 1914 года, главком Северо-Западного фронта генерал Рузский:
«Замечено, что даже такие крупные начальники, как командиры полков, не всегда бывают осведомлены об общей цели действий тех более крупных частей, к составу коих они принадлежат, к составу коих они принадлежат, а также в сведениях о неприятеле. А баталионные и ротные командиры, не говоря уж о нижних чинах, идут в бой совершенно вслепую…»
18 ноября 1914 г. командующий III армией пишет о том, что начальники всех степеней не ориентируют своих подчиненных в обстановке. Зачастую пехотный полк в авангарде может совершенно не знать о том, что в нескольких верстах от него бьется конная дивизия. При этом они «не только не имеют сведений о взаимном расположении, но иногда не стараются даже узнать о своей близости друг к другу, забывая сделать простое сообщение о своем расположении и обменяться сведениями о противнике».
«При таких условиях, конечно, разсчитывать на своевременную взаимную поддержку или на согласованность действий соседей нельзя, незнание же обстановки вообще облегчает предвзятость в оценке положения и затрудняет какое бы то ни было проявление инициативы…»
4 декабря 1914 года тот же командующий с возмущением издает приказ, где говорит: ни черта не исполняется, «войска все еще продолжают играть втемную». Офицеров не ориентируют в общей обстановке, войска не знают, что вообще происходит.
16 сентября 1914 года. Командующий I армией тоже издает приказ (сохраняю неприкосновенным корявый язык документа):
«Несмотря на все мои постоянные требования мирного времени относительно поддержания связи и составления донесений, это важное дело поставлено совершенно невозможно. От всяких штабов, даже корпусных, даже от командиров корпусов поступают донесения, совершенно неудовлетворяющие элементарным сведениям. Сегодня, при наступлении после боя, поступают донесения о занятии своими войсками таких-то пунктов, но ни слова не говорится о противнике, вообще об обстановке, как будто это односторонний маневр без обозначения противника. Это вынуждает меня напомнить всем под служебной ответственностью более обдуманное и внимательное составление донесений. Даже высшие начальники и их штабы весьма часто не указывают места и времени отправления. Поэтому еще раз приказываю в начале текста в телеграфных донесениях писать место отправления, затем число месяца и часы, а только после этого текст донесения…»
22 октября 1914 г. приказ по Первой армии вопиет: ряд офицеров, коим поручено было обеспечивать «локтевую связь» с соседними частями, своих обязанностей не выполнили своих обязанностей и отданы под суд.
Ну, а теперь вспомним, как советских «лампасных» костерили за любовь руководить войной из безопасного тыла, по телефону. Итак…
ЗЕРКАЛО ДЛЯ «ГЕРОЕВ»
16 февраля 1916 года начальник штаба царской Ставки (в Могилеве) генерал Алексеев пишет отчаянное письмо председателю Государственной Думы М.Родзянко.
«Глубокоуважаемый Михаил Владимирович, я думаю, вы не посетуете на меня, если изложу вас свой взгляд на возможные мероприятия для улучшения нашего положения:
1) Необходимо оградить нашу армию и Россию от лживых донесений. Здесь не место доказывать, как распространено это явление, как оно выгодно для «лиц» и как невыгодно для дела. Средство для уничтожения лжи: посещение позиций и боев начальниками всех степеней и их агентами из числа вполне подвижных и добросовестных генералов. Всякая умышленная ложь должна караться безпощадно, о чем следует объявлять в приказах по всем армиям и по всем частям войск.
2) Начальники не должны сидеть в тылу, в 10-20 верстах от позиций, а подвинуться вперед и посещать войска в траншеях и в боях. В решительные моменты начальник должен быть на главнейшем пункте и буквально жертвовать собой. На телефоне должен остаться начальник штаба; телефонная и другая связь имеется и на позициях. Маршал Ояма (японский командующий, одержавший победы над нашими войсками при Ляояне, Шахэ и Мукдене в Русско-японскую войну – М.К. ) не имел нужды удаляться от своего телефона, ибо верил донесениям своих подчиненных, да и дела его шли хорошо.
3) Штабы всех наименований надо уменьшить в 3-4 раза. Что вполне возможно, знаю по личному опыту: я был начальником штаба в двух корпусах и в обоих сделал еще большие сокращения. Сократить штабы можно и должно. Но, конечно, оставшиеся чины должны работать интенсивно, а не слоняться по штабу и городу, как сонные мухи.
Ординарцев, личных адъютантов, так наз. «переводчиков», офицеров «для связи» и прочих ненужных чинов надо отправить на позиции…
4) В связи с сокращением штабов находится и вопрос о сокращении переписки. В коротких словах не разскажешь, какой вред делу наносит это кошмарное явление русской жизни. Достаточно сказать, что оно-то и способствует развращению штабов, их громоздкости, их требовательности в вопросах комфорта; оно-то и способствует «лжи», ибо заменяет дело бумагой.
Надо решительно покончить с этой гидрой. Одна из действительных мер: частные выезды начальников на позиции, в поле.
5) Роскошь и эпикурейство должны быть вырваны с корнем. Если «на войне» можно вставать в 11 часов утра, есть и пить, как на празднике, и до поздней ночи играть в карты, то это – не война, а разврат. Значит, у них много свободного времени, много праздного народа, много излишества, много денег и мало настоящего дела.
6) Обозы штабов и частей войск надо сократить в 3-5 раз…
7) Надо заставить всех военных добросовестно заниматься делами войны, а не … спекуляциями, наживами, наградами, выскакиваниями «в дамки» без риска жизнью и даже без серьезного труда.
Тогда не только не понадобятся все новые и новые «наборы» и «реквизиции», сократившие уже площадь посевов на 50%, но с фронта можно будет взять много праздного люда для обрабатывания полей, без чего Россия существовать не может…»
В БОЮ
Снова обратимся к дневнику прапорщика И.Соловьева, относящемуся к лету 1915 года. Увы, издан он мизерным тиражом в 500 экземпляров.
Уже на фронте (июнь) Соловьев отмечает: патронов не хватает. Он описывает бой, в котором наших выбивают из деревни австрийцы. Как раз потому, что у русских иссякают боеприпасы. А что говорит начальство?
«…Корпусный командир г. А прислал телефонограмму: «Поменьше стрельбы, побольше штыковой работы – этак всегда вернее». Но плохо он, по-видимому, знал это дело. Ведь недостаток патронов и погубил Чешино. Это было одно из весьма кровавых дел…»
Значит, покормить нормально не могут, бьют до крови, патронов не дают, заставляют со штыками переть на пулеметы и яростный винтовочный огонь врага. Вы представляете теперь, откуда такая ненависть солдат к власти и офицерам в 1917-м взялась?
Прапорщик Соловьев тоже пишет о редком огне русской артиллерии. Ибо 1915-й – пик снарядного голода на фронте. Так он описывает бой за Чешино.
«…Под вечер огонь противника прямо засыпал Чешино. Картина была величественной, но находиться там было, конечно, дело не из приятных.
…Начался ураганный огонь противника. Все покрылось смрадом и дымом, лишь яркие разрывы то там, то в другом месте блестели. Здесь мне единственный раз удалось видеть необыкновенные разрывы. Неприятельские снаряды рвались в воздухе с необыкновенной силой, причем разрыв напоминал собою артиллерийский залп; при разрыве снаряд давал густое облако дыма.
Что творилось с Чешиным, сказать было трудно, но вдруг я получил приказание вести свою полуроту в бой: огонь хотя и поутих, но все же, когда еще довольно светло, идти было крайне рискованно. И какую пользу могла принести полурота, в которой было 100 штыков, понять было трудно, но рассуждать было некогда. Получив все нужное, наскоро собрав полуроту и объяснив, что идем на выручку ротного командира, я ускоренным шагом двинулся вперед. Но было уже поздно: около батальона противника, после ужасной артиллерийской подготовки, обрушились на наши полторы роты, и после того, как у нас вышли все патроны, выбили их из окопов. Я вспомнил слова: «Поменьше стрельбы и побольше штыковой работы, - этак всегда вернее».
О ходе боя я узнал от Щекалева. Который с нижним чином попался мне навстречу и заставил меня вернуться. «Все кончено», - сказал он и на глазах его блестели слезы…»
Но особо тяжелым был пушечный обстрел врага, когда русские батареи, не имея снарядов, не могли подавить немецкую артиллерию.
«…Настроение было угнетенное. Я лежал в своей яме, закрыв глаза, и старался ни о чем не думать. Вот ужас войны: весь этот дождь свинца, каждый осколок, несущий неминуемую смерть, давит на человека. Ожидать смерть, ничего не делая – все это приносит непередаваемые муки. Это похоже на убийство…»
Приведу отрывок из статьи в «Эксперте». Это уже свидетельства других офицеров, а не прапорщика Соловьева.
«…Во время крупных фронтовых операций такие бои длились не день и не два, а недели. В этих боях вслед за массированными атаками противника на русские позиции часто обрушивался шквал артиллерийского огня, под которым за несколько дней, бывало, что и за один день, гибли целые роты и батальоны. «Это не война, — писал домой русский офицер в конце декабря 1914 года, — а ад кромешный: прямо засыпают снарядами и морем огня. Эти проклятые немцы как начнут с раннего утра жарить “чемоданами”, так до вечера не перестают.
<…> Наш полк теперь старых солдат вовсе не имеет. Все пополнено частями, присланными из запасного батальона». Артиллерийский обстрел. По свидетельству многих очевидцев, писавших с фронта, не было, пожалуй, ничего невообразимо более ужасного, чем массированная артиллерийская подготовка. Когда ровным счетом ничего не зависит от человека, а ему только и остается, что, вжавшись в землю, ждать конца обстрела, а он все не кончается и не кончается. Интенсивность таких обстрелов достигала такой мощи, что, как писал артиллерийский офицер, «орудийные выстрелы сливались в общий вой, солнце померкло, было видно от лидитного дыму не больше, как на пять шагов». «Идет такой гул, что все дрожит». И вся эта разящая масса снарядов, несущая, казалось, неотвратимую смерть, обрушивалась на русские окопы, в которых «солдаты, близко прижавшись друг к другу, сидели возле нас (офицеров. — Н. П.), некоторые отползли дальше, думая этим спастись. Канонада усиливалась. Слышно, как летит “чемодан” и, перелетев на другую сторону окопа, разорвался в пяти шагах. <…> Наступила жуткая минута … Скрыться некуда, выстрелы чаще и разрывы ближе и ближе, будет что будет. <…> Все ждали только смерти».
Если же позиции обстреливала тяжелая артиллерия калибром тринадцать дюймов и больше, то это становилось тяжким испытанием для всей нервной системы человека, потому что звук летящих снарядов напоминал «приближающийся паровоз, двери и окна зданий, вблизи которых они пролетают, от сотрясения воздуха сами раскрываются, а здания как бы врастают в землю». Другой русский офицер в письме также сравнивал полет снаряда этих чудовищ с поездом: «В своем медленном и тяжелом пути они (снаряды.) так грызут и царапают воздух, что кажется, будто над кислым польским туманом проносится товарный поезд и, сокрушенный собственной своей тяжестью, валится вниз, колебля землю ударом. Звук разрыва неописуем, сила у него космическая, и роет он яму такую, что в ней можно похоронить десяток мамонтов». Бывало, у человека, попадавшего под артиллерийский обстрел, не выдерживали нервы, и тогда, как написал один офицер, «хотелось плакать», и после многие уже никогда не могли слышать вой снарядов и начинали рыдать при очередном обстреле. Вот как об этом состоянии писал один из очевидцев в своем письме: «Этот беспрестанный грохот орудий и разрывы снарядов, от которых нет покоя, окончательно разбивает нервы. Наш полковник Желенин даже плакать начал, как мальчик, нервы не выдержали. Россолюк тоже ревет, как вол». И не следует думать, что это были слабые духом люди, просто в какой-то момент психика человека не выдерживала, у него мутнел рассудок, и он сходил с ума. «Подпоручик Антонюк очень храбро сражался <…> и, не перенесши <…> жестокую артиллерийскую бомбардировку, он столько был душевно потрясен, что потерял самообладание и его пришлось отправить в госпиталь для излечения душевной болезни. При этом нужно прибавить, что подпоручик Антонюк отличался цветущим здоровьем и очень крепкими нервами, что он доказал, участвуя в боях, проявляя полную хладнокровность»…»
http://expert.ru/expert/2014/33/tragediya-rasskazannaya-v-pismah/
Да, читатель, в 1916-м, разворовав сотни миллионов тех рублей, чиновники и частные подрядчики смогли на третьем году войны, наконец, наладить снабжение армии и патронами, и снарядами. Но было уже поздно. Дух армии оказался сломлен. Рядовые солдаты ненавидели и власть, что гнала их на убой без боеприпасов, и офицеров. Не с ума же сошли наши прадеды, когда стали свергать старый режим. Понять их можно, только побывав под обстрелом. Когда доведется побегать со штыком на пулеметы.
И тем нынешним «белогврадейцам», что рассказывают нам байки про безупречную царскую армию, стоит почитать вот этот дневник…
И ГДЕ РАЗНИЦА?
Честно говоря, я не заметил большой разницы между советским рабоче-крестьянским, «безбожным» комсоставом и царскими, православно-дворянскими «благородиями». Приказы и письма беру из капиталального и почти неизвестного современному читателю труда штаб-капитана Михаила Лемке «250 дней в царской Ставке» 1920 года издания.
Теперь мне понятно, почему белые армии не могли разгромить красные части так же легко, как французские или немецкие рыцари легко рассеивали и гнали крестьянские повстанческие рати. Белые офицеры не превосходили качественно ни Буденного, ни Ворошилова, ни Чапаева или Фрунзе, ни Котовского со Щорсом, ни своих коллег-офицеров, служивших красным. В маневренной войне (а Гражданская была маневренной войной) офицеры бывшей царской армии оказались практически беспомощными. Сметливые экс-унтеры и вчерашние прапорщики, обладая практической сметкой, оказались сильнее образованных дворян. Увы, потом традиции старого генералитета возобладали и в Советской армии. Красные генералы, конечно, уступали царским по части знания французских вин, по умению кушать устрицы или делать крюшон, они не умели танцевать мазурку, но воевали они так же отвратительно, как императорские «лампасники». И, судя по горьким строкам Стрелкова, то же самое наблюдается и нынче.
На самом деле, если вы изучите документы времен Крымской войны 1853-1856 гг., то увидите: и тогда генералы и офицеры царской армии оказались не на высоте. Именно тогда иностранцы злорадно отмечали шаблонность и безынициативность русских командиров, стремление наступать в лоб плотными массами, неся огромные потери. Тогда они заговорили о плохой подготовке русского солдата и его неспособности к одиночным действиям. Мне понятно теперь, почему Сталин накануне 22 июня 1941 года так силился оттянуть начало войны. Он-то знал, что наши командиры – еще тот «подарок», и что проблемы наша армия к тому времени испытывала добрый век подряд. Ибо к 1941-му у наших архистратигов в «активе» было поражение в Крымской войне, с трудом выигранная у турок война 1877-1878 годов, поражение в Русско-японской 1904-1905 гг., поражения в Первой мировой, поражение в войне с Польшей в 1920-м, очень неудачные бои у озера Хасан в 1938-м, крайне тяжелое начало конфликта на Халхин-Голе в 1939-м и не очень славная русско-финская война 1939-1940 гг. Мне понятно, почему Столыпин так ратовал за неучастие России в войнах. А заодно – и заслуга Сталина в том, что он все-таки победил в Великой Отечественной. Ибо если бы в ней воевали «опытные» генералы времен царя, то понятно, какими бы получились их «успехи».
Да, давно уж наша армия серьезно больна на «командную голову». Что-то не то у нас в системе подготовки офицеров и в выдвижении людей на командные посты. Причем и в Российской империи, и в СССР, и в РФ. Мы продолжим сравнения «отменных» царских генералов и «плохих» советских и дальше.
(Продолжение следует)
|
|
