Исполнилось 25 лет со дня вывода советских войск из Афганистана. В тот момент, в разгар перестройки, само решение о вводе войск в Афганистан в 1979 году представлялось безусловной ошибкой. Об этом писала вся перестроечная печать во главе с "Огоньком". И вот эта ошибка в 1989 году была "исправлена" (и даже с лихвой, когда ельцинское руководство после августа 1991 года отказало президенту Наджибулле во всякой поддержке, и его правительство рухнуло). Хотя сейчас, оглядываясь назад, трудно оспорить, что режим президента Наджибуллы был наиболее светским и свободным из всех, которые сменились в Афганистане за последующую четверть века.
Чем же было продиктовано решение о вводе войск в 1979 году?
Апрельская революция 1978 года в Афганистане стала для Москвы, по многим данным, полной неожиданностью. Всё произошло во многом стихийно. Президент страны - бывший принц Мухаммед Дауд - арестовал некоторых видных коммунистов. Сочувствовавшие им военные подняли мятеж. При штурме президентского дворца Дауд был убит. Рассказывали, что на предложение сдаться он ответил пистолетным выстрелом и гордым отказом:
- Я коммунистам не сдаюсь!
Прославился такой эпизод революции: одного из видных коммунистов Хафизуллу Амина восставшие освободили из-под стражи. Он выступал перед толпой, стоя на броне танка, и в какой-то момент показал всем ещё висевшие на правой руке наручники... Эта яркая сценка вызвала всеобщий восторг.
Новым главой государства стал известный поэт и революционер Нур Мухаммед Тараки. Позднее московские товарищи упрекали его за то, что революция произошла несвоевременно. Тараки отвечал, что революция - как роды, её нельзя отложить. Но и Брежневу приходилось отвечать на неприятные вопросы. В июне 1979 года на встрече в Вене американский президент Картер поднял вопрос об Афганистане. Леонид Ильич в ответ признался:
- Мы услышали о революции в Афганистане тоже по радио. И не мы стимулировали изменения в правительстве этой страны.
В Афганистане, между тем, начались волнения, стало расти вооружённое сопротивление новому режиму. Тараки попросил Кремль прислать войска. В марте 1979 года он встречался с Брежневым в Москве. Рассказывали, что Леонид Ильич на подобные просьбы Тараки отвечал так:
- Войска в Афганистан Советский Союз вводить не будет. Появление наших солдат в вашей стране, товарищ президент, наверняка восстановит большую часть афганского народа против революции...
19 марта Брежнев говорил своим соратникам:
- Мне думается, что правильно определили члены Политбюро, что нам сейчас не пристало втягиваться в эту войну... Участие же наших войск в Афганистане может нанести вред не только нам, но и прежде всего им... У них распадается армия, а мы здесь должны будем вести за неё войну.
10 сентября Брежнев вновь принимал Тараки. Леонид Ильич предупредил собеседника, что в его собственной партии зреет заговор. Во главе заговорщиков - его ближайший соратник Хафизулла Амин.
11 сентября Тараки вернулся на родину. Он произнёс грозную фразу, которая позднее стоила ему жизни:
- Я обнаружил в партии раковую опухоль. Будем её лечить.
Как развивались дальнейшие события? По одной из версий, Амина попытались убить (по другой, он сам устроил это покушение). И уже 16 сентября власть перешла к нему. Тараки сместили со всех постов. Через несколько дней бывшего президента вместе с женой отвели в какое-то новое помещение. Позднее Нурбиби Тараки рассказывала:
"Комната, в которой мы оказались, была абсолютно пустой, если не считать голой жесткой кровати. Пол был покрыт толстым слоем пыли. Всё это очень напоминало тюремную камеру. Я спросила у Тараки:
- Неужели мы совершили какие-то преступления?
- Ничего, - как всегда, философски ответил он. - Всё образуется. А комната эта обычная. Я знаю, что раньше здесь жили солдаты, что ж, теперь мы поживём". Я вытерла пыль. Восемь дней мы провели здесь. Муж вёл себя абсолютно спокойно... Ему было 62 года. Он не болел, только стал совсем седым". Когда супруга спрашивала, не могут ли их убить, он спокойно отвечал:
- Я всю жизнь отдал революции, другой цели у меня не было, и любой это знает. За что же меня уничтожать?
Тем временем Брежнев, обеспокоенный судьбой своего недавнего гостя, срочно направил Амину тайное личное послание. Леонид Ильич просил сохранить Тараки жизнь. Но Амин не послушался совета из Кремля: живой Тараки казался вечной угрозой для новой власти. Его разлучили с женой, а 8 октября поздно вечером - казнили. "Мне рассказали, - вспоминала она, - что опять-таки ночью три аминовских офицера вошли в комнату мужа. Он стоял перед ними в халате, был спокоен. Офицеры предложили ему идти с ними. Он попросил пить. "Не время", - ответили палачи. Схватили Тараки за руки и за ноги, повалили его на пол, а на голову положили подушку. Так подушкой и задушили". Один из офицеров признавался позднее, что "пришлось помучиться не меньше пятнадцати минут".
На следующий день кабульское радио сообщило о том, что Тараки умер: скончался "от треволнений".
"Какой же это подонок - Амин..."
Убитый был ближе Брежневу и по возрасту, нежели его преемник. Начальник охраны генсека В. Медведев вспоминал момент, когда Брежнев узнал об убийстве: "Брежнев был и взволнован, и возмущён, стал вдруг рассказывать о Тараки как о национальном поэте, писателе, просто как о человеке - вспомнил добром". Возможно, Леонид Ильич невольно и на себя примерил происшедшее: как с ним расправляется бойкий молодой соратник. Легко представить охватившее генсека негодование.
"Как же так, ведь я же его предупреждал!" - досадовал он. Он с горечью вспоминал, как совсем недавно, 10 сентября, принимал Тараки, обещал ему поддержку и помощь. Брежнев негодовал: "Какой же это подонок - Амин: задушить человека, с которым вместе участвовал в революции. Кто же стоит во главе афганской революции? И что скажут в других странах? Разве можно верить слову Брежнева, если все его заверения в поддержке и защите остаются словами?". В своём кругу он говорил, что ему нанесена пощёчина, на которую он должен ответить. Андрей Громыко рассказывал: "Брежнев был просто потрясён убийством Тараки, который незадолго до этого был его гостем, и считал, что группировка Амина может пойти на сговор с США". А сам Громыко говорил своим сотрудникам:
- Ни при каких обстоятельствах мы не можем потерять Афганистан... Если сегодня мы оставим Афганистан, то завтра нам, может быть, придётся защищать наши рубежи от мусульманских орд уже где-нибудь в Таджикистане или Узбекистане.
Между прочим, будучи ранее в Москве, Амин встречался с зятем генсека Юрием Чурбановым, тогда - заместителем министра внутренних дел. Речь шла о советской военной помощи, Амин просил её увеличить.
- В этом году, - вежливо отвечал Чурбанов, - мы уже не сможем ничего увеличить.
- Если не поможете вы, - вдруг вспыхнул Амин, - мы тогда купим у ФРГ.
"Тут я сорвался, - вспоминал Чурбанов, - спрашиваю: "А на какие, извините, деньги? У вас нет возможности заплатить нам за оружие, и только поэтому мы поставляем его безвозмездно".
- Не ваше дело, - отрезал Амин.
Его собеседник понял так, что Амин намекает на возможность перехода Кабула в западный лагерь. "Угроза Амина о военной помощи со стороны бундесвера, - писал Чурбанов, - мне надолго врезалась в память. Я незамедлительно рассказал обо всём Леониду Ильичу..."
"По линии КГБ поступили сведения, - писал В. Гришин, - что Амин учинил расправу со всем родом Тараки... Родственников и сторонников Тараки насильственно переселили на пустынную территорию, бесплодную и безводную землю, вдали от населённых пунктов. Они были обречены на голодную смерть... Наши попытки защитить их были отвергнуты".
Убийство Тараки стало последней каплей, предрешившей ввод советских войск. Но окончательное решение принималось 12 декабря 1979 года. Дипломат О. Гриневский приводил такую легенду о поведении Брежнева в этот день. Высшие руководители страны собрались в Кремле, за знаменитым столом заседаний Политбюро. Леонид Ильич выслушал подробную характеристику Амина, весьма нелестную. Затем долго сидел молча. В гробовой тишине прошли минуты три. Потом Леонид Ильич встал, хлопнул кулаком по зелёному сукну.
- Непорядочный человек! - сказал он.
И - вышел из зала. Вопрос о вводе войск был решён.
Позднее, в беседах с западными деятелями, Брежнев возвращался к этой теме.
- Почему мы проявляем столько эмоций?! - восклицал он при встрече с президентом Франции, по мемуарам последнего. - Потому что речь идёт о внутренних проблемах коммунистического мира... И почему вы защищаете Амина, этого убийцу и палача?.. Президент Тараки был моим другом. Он приезжал ко мне в сентябре. После его возвращения Амин его убил. Этого я ему не мог простить.
Президент Жискар д'Эстен вспоминал об этой беседе: "Потом он (Брежнев) обеими руками хватает меня за лацканы пиджака. Его лицо приближается к моему. Мне трудно смотреть на него с такого близкого расстояния, и всё плывёт перед глазами.
- Нужно найти политическое решение, - вновь начинает он. - На самом деле Амин вёл страну к чудовищному насилию. Но мы не должны там оставаться..."
Любопытно, что в перестроечной печати публиковались выдержки из этих мемуаров Жискара д'Эстена (в том числе и в "Огоньке"), но именно этот отрывок тогда не печатался. Хотя как раз он был бы весьма интересен для читателей тех лет. Но, видимо, даже сама мысль о том, что решение о вводе войск в Афганистан принималось из желания предотвратить "чудовищное насилие", было "непроходимым" для тогдашней печати...
|
|
