Победитель

Не календарный — настоящий ХХ век был открыт фигурой Ленина, прошел под знаком поклонения ему доброй половины человечества и завершен беспрецедентной хулой в его адрес. 

Так бывает. Как сказал продолжатель его дела: "после смерти на мою могилу нанесут горы мусора, но ветер истории развеет их". И мы видим, что уже развеивает. 

Разочарование людей, обнаруживающих под маской "самого человечного" бога вроде бы вполне обычного человека, с романами, болячками и ошибками, безмерно — и понятно. Не зря ведь сказано "Не сотвори себе кумира". И я совершенно не готов оспаривать конкретные обвинения, выдвигаемые в его адрес, — начиная с того, что в свободное время он возился не с абы какими детьми, а с детьми высокопоставленных коммунистов, и кончая тем, что он якобы отдавал приказы об убийствах детей. В конце концов, мне приходилось видеть аналогичные по значению приказы, отдаваемые не 90 лет назад, а совсем недавно, здравствующими ныне, благополучными, уважаемыми и влиятельными людьми. 

Работа с изнанкой истории воспитывает цинизм. И в рамках этой статьи я готов, в отличие, думаю, от большинства читателей, принять все обвинения. Просто потому, что для истории, как это ни печально, важен результат. 



ВЕЛИКИЙ ПРАГМАТИК 

Первое, что бросается в глаза в фигуре Ленина, — тактическая гениальность. 

Способность быстро, почти мгновенно оценить ситуацию, расставить приоритеты, с железной волей следовать им, продавливая через все и всяческие препятствия, — а потом, увидев, что ситуация поменялась, резко и беспощадно к мешкающим и не понимающим развернуться хоть на 180 градусов и решительно двинуться в новом направлении. 

"Решительно" в ленинском стиле означает с железной последовательностью, стремительностью и изобретательностью, позволяющей за счет тактической гибкости опережать более мощных противников и обтекать казавшиеся вроде бы непреодолимыми препятствия. Именно за эту беспощадную и всепоглощающую последовательность, не останавливающуюся ни перед какими внутренними или внешними препятствиями, его назвали "мыслящей гильотиной". 

Как писал Р.Рождественский: "Повороты бывали всякие, пробирающие, как озноб. Даже самых сильных пошатывало, слабых — вовсе валило с ног". 

Однако даже слабые, за редким исключением, не бросали его и не отбрасывались им, получали возможность оправиться и вернуться в строй — и в результате качественно усиливали ленинскую организацию. Причина этого — в ленинском характере, в хрестоматийном "он к товарищу милел людскою лаской", во внимании и заботе к своим соратникам. 

Ленин далеко не всегда поддерживался ими, часто был в меньшинстве, а часто вызывал насмешки — достаточно вспомнить реакцию руководства партии на кажущиеся сегодня хрестоматийными "Апрельские тезисы". Однако не свойственная времени и среде человечность, проявляемая им, качественно усиливала его политический ресурс, создавала дополнительный, невидимый ни друзьям, ни врагам "запас прочности". 

А "не отступать, не сдаваться", через любые препятствия и любыми маршрутами идти к сияющей путеводной звезде, не теряя ее из виду, помогала колоссальная личная энергетика. 

Один из очевидцев событий 1917 года вспоминал, как пришел на митинг с участием Ленина, который проходил в цирке. Автор мемуаров сидел на верхних рядах, а внизу, на арене, что-то кричал, почти бегая по ней кругами, маленький рыжеватый и лысоватый мужчина. Микрофонов не было, акустика была плохой, и не только слов Ленина, но и общего смысла произносимого им невозможно было разобрать. Но человек запомнил это выступление на всю жизнь не потому, что выступал Ленин, — в то время отношение к нему было значительно проще, чем в фильме "Ленин в Октябре", и обычные люди часто не выделяли его особо из общего ряда большевистских вождей. Он запомнил Ленина потому, что был потрясен колоссальной позитивной энергией, буквально распиравшей этого маленького человека, — энергией, которая заполнила и воодушевила всех — даже тех, кто просто не слышал ленинских слов. 

Жестокие и часто внезапные тактические повороты Ленина никогда не были, как это кажется иногда при чтении по диагонали учебников враждебно настроенных к нему авторов, беспорядочными, суетливыми метаниями. Они были всецело подчинены, как движение парусного судна галсами в условиях встречного ветра, достижению стратегической цели, которую он понимал на всем протяжении своей сознательной жизни четко и однозначно. 

Уникальность Ленина — именно в сочетании тактика и стратега. В этом отношении он был универсалистом, обычным в эпоху Возрождения и столь редким для специализированного ХХ века. 

Не потерять из виду стратегическую цель на протяжении всей жизни он смог только потому, что, помимо политика, был еще и разносторонним учёным-политэкономом, круг интересов которого простирался от экономической статистики до философии. 

Наука имела в ленинской системе ценностей, безусловно, второстепенное значение и была, как и всё остальное в жизни, подчинена цели построения нового, более справедливого общества. Именно это обусловило пламенную односторонность ряда его исследований — но никакой практический интерес не убивал в нём учёного, не отвлекал от поиска и нахождения истины. Ветер века дул в его паруса: научная истина открывала перед ним дорогу в будущее. 

Мышление Ленина, в отличие от мышления многих тогдашних и сегодняшних профессиональных кликуш от политики, было осознанно-диалектичным; рассматривая значимые явления (речь, конечно, не идет о публицистике "на злобу дня"), он последовательно проводил свою мысль через отрицание отрицания, не останавливаясь вплоть до фиксации перехода количества в качество и не стесняясь (когда это, естественно, не противоречило текущим политическим нуждам) признавать единство борющихся противоположностей. 

Именно сознательное следование "по диалектическому маршруту" вкупе со стремлением максимально полно и всесторонне рассмотреть изучаемое явление обусловило знаменитое спиральное движение ленинской мысли, вбивающее студентов, конспектирующих его работы, в глухое отчаяние. 

Именно потрясающая дисциплина мысли наделила Ленина и его последователей "пугающим интеллектуальным превосходством" над своими противниками, которое вынуждены были признавать даже последние. 

И отнюдь не личная трагедия, но научное изучение своего общества показало Ленину, что царизм нереформируем, что его невозможно улучшить "изнутри", — и, следовательно, ему невозможно помочь: его можно только победить. 

Он укреплялся в понимании этого, видя, с какой неизбежностью, а порой и жестокостью избавлялся царизм от всех профессионалов, способных повысить его эффективность, — включая самых верных и близких вроде Плеве и Столыпина. 

И это — в сочетании с колоссальной энергетикой буквально клокочущих масс — вселяло в него веру в неизбежность революции. 

Конечно, руки опускались, и отчаяние брало за горло, и вырывалось, что революция в России будет не при его жизни. 

Что с того? — как и все великие люди, он работал на будущее, а не на поздний вечер текущего дня. 

Он видел цель не для себя — для всей страны, а в конечном счете и для всего мира — и только это позволило ему дойти до нее. 

Согласитесь: в настоящее время здоровые силы России находятся в пугающе похожем положении. 



УПРЯЖКА ИЗ ДВУХ ЗАЙЦЕВ 

Россию называют страной с самой непредсказуемой историей. Она фантастически открыта для общемировых тенденций. Никакой "железный занавес", никакая гордость, никакие победы над Западом не могут помешать тенденциям общеевропейского (а теперь уже и глобального развития) проявляться в нашей общественной жизни — часто раньше и более ярко, чем в остальном мире. 

В результате этой открытости развитие России определяется двумя в долгосрочной перспективе равнозначными факторами: внешним влиянием и внутренними процессами собственного развития. 

В результате идеологизация — профессиональное заболевание большинства историков — позволяет им видеть лишь половину общественного развития. "Почвенникам" унизительно признаваться, что проклятый загнивающий Запад влияет на Россию столь же глубоко и серьезно, что и сама она, а "западники" точно так же не способны признать, что "холопы" и "быдло" способны определять свою судьбу ничуть не в меньшей степени, чем блистательные ясновельможные паны и просвещенные масоны. 

Ленин виртуозно использовал оба фактора развития России, за что его порицают усиленно и, с моральной точки зрения, вполне справедливо. 

Не будем лишь забывать реалий того времени. Так, во время русско-японской войны японская армия, по некоторым сообщениям, покупала лучшие в то время винтовки — трехлинейки Мосина — производимые даже не на казенных заводах, а на заводах, находившихся в собственности царской семьи. Да, покупки осуществлялись, разумеется, через третьи руки, но для заинтересованных лиц были секретом Полишинеля; и чудовищность этого была такова, что даже большевики после прихода к власти просто застеснялись (при всей своей легендарной беспардонности) предавать огласке соответствующие факты. Таким образом, получая деньги от японцев, революционеры, вероятно, просто следовали примеру царской семьи. 

С другой стороны, рассуждения о том, что партия большевиков пользовалась-де неким покровительством царской охранки, как правило, не сопровождаются объяснением поведения последней. А ее мотивы были просты: большевики (в том числе просто из-за своей слабости) не вели, в отличие от эсеров, масштабного террора против государства, — и уже поэтому воспринимались как относительно конструктивная группа, являющаяся вполне приемлемой альтернативой оголтелым террористам. 

Сегодня мы просто не можем себе представить ожесточения революционного террора. Общее число его жертв в 1901-11 годах составляет 17 тысяч человек. С февраля 1905 по май 1906 года, по официальным данным, было убито 8 губернаторов и градоначальников, 5 вице-губернаторов и советников губернских правлений, 4 генерала и 7 офицеров армии, 8 жандармских офицеров, 21 полицмейстер, уездный начальник и исправник, 57 урядников, 79 приставов и их помощников, 125 околоточных надзирателей, 346 городовых, 18 агентов охраны, 85 гражданских чиновников, 12 священников, 52 представителя сельских властей, 51 землевладелец, 54 фабриканта и старших служащих на фабриках, 29 банкиров и крупных торговцев. А в 1907 году, после провала попыток вооруженных восстаний, в среднем убивалось до 18 человек в день. 

Власть, выстоявшая под этим кровавым смерчем, была прочной и во многом самоотверженной, но её представителям было страшно, и большевики, шедшие на преступления преимущественно ради грабежа, были если и не "социально близкими", то, во всяком случае, более приемлемыми. 

Кроме того, не будем забывать результата этого сотрудничества: революции, едва не принесенной в Германию на деньги ее Генштаба, и одного из высших жандармских офицеров, уволенных во время Первой мировой войны за настойчивые указания на большевистскую опасность, а затем возвращенного из эмиграции и успевшего еще в 30-е годы потрудиться консультантом Сталина по некоторым деликатным вопросам. 



ТРАГЕДИЯ ВЫБОРА 

Ключевой момент жизни каждого политика — приход к власти. 

Для Ленина это 1917 год: между Февральской революцией и разгоном Учредительного собрания. 

Февральская революция была демократической революцией в полном смысле этого слова. Объединенные лидеры буржуазии, интеллигенции и военных, вдохновленные помощью Запада (представителям которого нужно было разрушение империй для расширения рынков сбыта; процесс закончился лишь с распадом Британской империи), свалили самодержавие, принудили слабовольного царя к отречению в пользу младшего брата, который заведомо не хотел царствовать и отдал им власть, и… 

И позорнейшим образом провалились во всех сферах общественной жизни. Они сумели только развалить: армию, государство и саму повседневную жизнь, смытую не столько митинговой стихией, сколько начинавшейся разрухой. Это ничего не напоминает вам, друзья мои, пережившие демократическую власть в начале 90-х и наблюдающие либеральное информационное наступление сейчас, в начале 2010-х? 

Временное правительство, состоявшее из исключительно умных, цепких и талантливых по отдельности людей, оказалось коллективным ничтожеством. По очень простой причине: оно не имело никакой содержательной позитивной программы. Его члены хотели политических свобод — и взяли их, и дали их народу, — и оказались в полном недоумении перед тем простым фактом, что народ хотел не столько свободы слова, сколько хлеба, работы и мира. 

А обеспечить всего этого Временное правительство не могло, ибо в тогдашней ситуации, как и в любом кризисе, для решения содержательных проблем нужно было ограничивать эти свободы, а главное — обеспечивать развитие. 

Не на уровне болтовни о "модернизации", "инновациях", "борьбе с терроризмом" и "войне до победного конца", а на уровне решения конкретных проблем за счет реализации стратегических модернизационных программ. 

То, что потом сделали "тоталитарные" большевики, вся вина которых заключалась в том, что они не путали демократию с импотенцией. 

А ведь для своего времени именно Ленин был главным демократом — человеком, обеспечивающим максимальное участие в управлении максимально широкому кругу людей. И даже диктатура пролетариата, при всех зверствах и жестокостях, с точки зрения учета властью интересов и мнений большинства людей была демократией по сравнению с устройством царской России — да и многих других тогдашних стран. Другое дело, что искренне считающие "людьми" только социальную верхушку всякого общества заметить это по понятным причинам не в силах. 

Коммунизм охватил полмира и стремительно распространился во всем человечестве не из-за подкупа, лжи и спецопераций (хотя мы знаем, что всего этого было в избытке), но прежде всего потому, что в то время именно он был идеологией освобождения и раскрепощения человека, идеологией реальной, а не "суверенной" демократии. Не случайно США, разглагольствуя о свободе и демократии, в своей внешней политике последовательно поддерживали диктаторов и "давили" демократов вплоть до самого президентства Картера, когда Советский Союз, раздавленный гниющей бюрократией, уже не был фактором раскрепощения человека. 

Но при Ленине, при большевиках наша страна была не только одной из самых жестоких и страдающих, но и одной из самых демократичных в мире — если, конечно, понимать под демократией не соответствие формальным правилам, а реальный учет властью интересов и мнений населения. Классическим проявлением этого стал поворот к нэпу: да, всецело вынужденный крестьянской войной, на которую не хватало уже снарядов и газов, — но и демократичный по своей сути. 

Сколько режимов рухнуло именно из-за своей недемократичности, из-за неспособности встать на сторону народа против самих себя вчерашних? 

Второй кульминационный момент взятия власти большевиками (если не брать, конечно, непосредственно самого "Октябрьского переворота") — разгон Учредительного собрания, завершивший этот процесс. 

Мы хорошо помним, что оно было избрано демократически — примерно как последние Верховные Советы СССР и РСФСР, разорвавшие нашу страну. Мы хорошо помним, что большевики, которым де-факто принадлежала власть, были в нем в меньшинстве (из-за чего и разогнали). Однако мы практически ничего не знаем о наказах, с которыми ехали на Учредительное собрание его депутаты. 

А наказы эти были страшными. 

Страна изнемогла в отчаянии Первой мировой войны и демократического безвластия, она умывалась кровью, теряла силы и впадала в отчаяние. 

Веры центральным властям было едва ли не меньше, чем сегодня федеральным, и не только практически все "национальные окраины", включая Украину, но и значительные регионы Сибири дали своим избранникам однозначный наказ добиваться выхода из состава России. 

И те, как честные демократы, добились бы этого, уничтожив Россию, как уничтожили три четверти века спустя Советский Союз, — безо всякой гражданской войны. 

Да, большевики разогнали Учредительное собрание совсем не за это — однако их тактический эгоизм и презрение к нормам умершего на тот момент права, как ни печально для любого юриста, было вполне оправданно с точки зрения национальных интересов России. 

Целью Ленина было построение в условиях уже более чем столетней давности более свободного, более справедливого, более гуманистичного общества. 

И, несмотря на весь ужас, грязь и кровь революционной деятельности и гражданской войны, несмотря на то, что основная часть созидательной работы была сделана уже после его смерти, а во многом и помимо его непосредственных замыслов, она была сделана его людьми и его организацией, любовно собранной и свинченной им буквально вручную — по человечку, по камешку. 

И потому он — победитель.