С понятием правозащита в нашей стране творится совершеннейшая фантасмагория. С одной стороны, слово «правозащитник» стал главным ругательством в устах вовсе не сторонников путинизма, как это было, например, ещё лет пять назад, но – для рьяных обличителей путинизма с праволиберальных и консервативных позиций. И лучший тому пример - либерал-фашистка Юлия Латынина.
Примечание. Термином либерал-фашизм (по другому – Фашистский либерализм) я обозначаю доктрина, которая предполагает, что достижение признаваемых либеральным обществом целей, как-то: борьба с коррупцией, с наркоторговлей, с незаконной миграцией, с уличной или организованной преступностью, педофилией и прочее – возможно добиваться с использованием методов, не признаваемых либеральным обществом, как-то: пыток, тотальной слежки, дискриминации по этническому или имущественному признаку, отказа от демократических процедур, внесудебных расправ, коллективных наказаний и т.д. Часто употребляемый термин «либеральные фашисты» я считаю в таком контексте неправильным, поскольку, строго говоря, он относится к наиболее умеренным приверженцам фашистских доктрин.
С другой стороны, в правозащитники – и у нас, и за рубежом – стали записываться люди, приверженные вполне тоталитарным взглядам на личные права и их гарантии, но настроенные чётко оппозиционно к властям, обвиняя их в нарушении прав человека.
Попробую обозначить свою позицию по данной теме.
Прежде всего. В современном мире ситуация с правами человека отброшена на полвека назад. Причина – «четвёртая мировая», объявленная «международному терроризму». Эта «война», начало которой датируется 11 сентября 2001 года, но которая фактически началась 20 августа 1998 года – ракетными ударами США по Афганистану и Судану, политически и психологически вернула Запад к «комфортабельному» положению 50-х, когда тотальная борьба с коммунизмом полностью развязывала руки для любых тайных операций, интервенций, подготовки переворотов, самых свирепых полицейских мер и союзов с самыми людоедскими режимами (лишь бы они были «правыми»).
Помню, как 12 или 13 сентября 2001 года меня попросили поучаствовать в подготовке проекта обращения правозащитников к властям США. Я написал приблизительно так: Америка в современном мире – эталон высоких требований к правам человека. Очень многие недовольны теми стандартами в этой сфере, которые стали возникать со времён окончания Холодной войны и падения коммунизма. Если США позволит себе сейчас отойти от норм международного права в своём преследовании террористов и стран, их поддерживающих, в том числе, на военное нападение, то сработает эффект мультиплицирования – планка разрешённого рухнет и власти разных стран с радостью откажутся от вынужденного соблюдения минимума гражданских свобод. Заявление – с подписью большого числа статусных российских правозащитных организаций – вышло. Знакомые американцы огорчились – за кого вы нас принимаете?...
Но жизнь показала правильность моего горького предчувствия: войны, тайный ГУЛАГ для подозреваемых в терроризме, концлагерь в Гуантанамо, хитро расположенный вне зоны любого американского гражданского правосудия… И слишком хорошо известно то, что произошло в ответ у нас, как поменялся тон Запада по отношению к фактически тоталитарным аравийским монархиям и всяким другим «антитеррористическим» диктатурам.
Теперь о самом понятии права человека. Исторически оно сложилось как переплетение двух, ранее совершенно различных традиций западной цивилизации – гуманистических и демократических.
Логически эти наборы ценностей почти не связаны – общество может создать систему, когда политика точно отражает мнение большинства и гарантирует свободную и честную конкуренцию за власть, но при этом очень жестоко к преступникам, меньшинствам и противникам, крайне нетерпимо – к инакомыслию… И наоборот, может быть режим вполне авторитарный, но атмосфера в обществе – очень терпима к философским дискуссиям и различным сексуальным изыскам, нет никаких этнических гонений, юстиция – снисходительна… Ведь никакой взаимосвязи между правом создавать партии и участвовать в выборах и правом быть избавленным от голодной смерти не существует.
Если мерить веками, то западное представление о гражданских правах сложилось, когда после ожесточенное соперничества таких наследий, как римское право, иудейско-христианской традиции (Пророки и Нагорная проповедь) и древнегерманское право, они образовали нерасчленимый комплекс. Постепенно аристократические и академические привилегии распространились на третье сословия, а затем и широкие массы.
В послевоенное время произошёл как бы диалектический синтез вектора гуманизации и вектора демократизации, что и нашло своё отражения во Всеобщей декларации прав человека (10 декабря 1948 года). Но главное, что объединило все права – это постулаты об индивидуальной ответственности и индивидуальной свободе.
Доктрина прав человека рассматривает каждого человека как суверена в распоряжении своими правами. Вина – может только личной (или группы конкретных личностей), поэтому никакой «коллективной ответственности» всей социальной группы за, допустим, неэтичное или криминальное поведение представителей данной группы не может быть. Невозможно оправдание захвату заложников или ударов по мирному населению – для запугивания его и государства (что и есть терроризм). Следовательно, недопустимо и коллективное наказание.
Я убеждён, что любой, кто говорит о плохих качествах личности только на основе её принадлежности к социальной группе – не может называться правозащитником. Социальный конструкт должен исходить из приоритета права и достоинства личности.
Любой, кто утверждает, что цель личности - служить государству, религии, нации, партии и т.п. – не может называться правозащитником.
Любая социальная группа «собирается» из людей, поэтому их права выше её, а не наоборот, «атомом» (неделимой базовой частью) человечества является личность, а вовсе не нации, цивилизации, культуры, церкви. Любой сторонник доктрины, утверждающей обратное, не может считаться в полной мере сторонником правозащитных ценностей.
Отдельно идут представления о коллективных правах, например, праве наций на самоопределение. Кажется, что его идея противоречит идеи верховенства индивидуальных прав. Но это не так. Согласно современным социологическим теориямименно государство создаёт нацию – за счёт индоктринирования, политики культурной унификации и прочее. Поэтому стремление к созданию собственного государства – это защита от социально-культурного растворения. Если ввести понятие «право на защиту социально-культурной идентичности», то стремление к созданию государства должно рассматриваться как метод реализации этого права. Другое дело, что часто достаточно автономной государственности внутри демократического плюралистического государства для реализации такого права, и требования любой ценой получить суверенное государство может считаться излишним и неоправданным.
По аналогии с правом народов защищаться от дискриминации и принудительной ассимиляции, добиваясь образования собственной страны, я бы причислил к безусловным коллективным правам и право на сопротивление собственному деспотическому правительству, праву сопротивляться государственному терроризму и праву на гражданское неповиновение в случае невозможности легальной реализации демократических свобод.
После принятия Декларации, а также Женевских Конвенций 1949 года, довольно быстро сложилась своеобразная пирамида «прав».
В самом начале – гуманитарное право. Тут к человеку требуется отношение как к животному – его нельзя убивать, мучить, необоснованно лишать свободы, надо заботливо кормить, лечить, давать жильё, предоставлять возможность развиваться.
Следом идут требования применять на войне рыцарское отношение к противнику – стараться не задевать мирное население, не убивать и не разрушать «больше необходимого», не убивать, не пытать и не порабощать пленных…
Этажом выше – гражданские права и свободы. Это – демократический набор, включая в него право на справедливое правосудие (суд равных себе). Затем, политические права – прямое и косвенное участие в управлении государством.
Следом идёт то, что я для себя объединяю под общим названием «обеспечительные права» - те, реализация которых гарантирует личность от «унасекомления» и «роботизации». Это социальные и права (право жить в достойных условиях и иметь возможность для саморазвития), экономические свободы (право иметь возможность обеспечивать себя и своих близких своим свободным трудом и своими талантами), а также культурные свободы (право быть причастным к вершинам человеческой цивилизации и быть свободным в духовном и интеллектуальном поиске). Социальные права явно имеют своим источником гуманизм, а экономические и культурные свободы – демократию (хозяйственная и духовная суверенность).
Уровень признания прав и свобод с каждым годом объективно расширяется, что вызывает ярость консерваторов, убеждённых, что «планка разумности», якобы достигнутая западной цивилизацией на своём пике в XIX веке, давно пройдена, и ненависть «реакционных романтиков», мечтающих перечеркнуть всю духовную эволюцию четверти тысячелетия, последовавшего за эпохой французских энциклопедистов и англосаксонских либералов, и в том или ином случае, вернуть общество в средние века.
Если разобрать оба главных компонента прав человека, то можно попытаться представить общую направленность эволюции прав человека.
Для гуманизма – это полный отказ человека от преимуществ, получаемых им во внутривидовой борьбе (идея профессионального биолога Сергея Ковалёва). Имеется в виду, что общество должно поддерживать проигравших в межличностной конкуренции вплоть до полного нивелирования её результатов.
Для демократии – это полное снятие отчуждения между личностью и государством, максимальное участие каждого в выработке политики на локальном и общем уровне.
Вывод из этого такой - правозащитником не может в полной мере считаться не только сторонник революционной диктатуры или апологет терроризма (включая государственный, например, сталинизм или маоизм), или поборник клерикализма и дискриминации женщин и подростков, но и тот, кто отстаивает социальный дарвинизм и призывает отсечь «простых» людей от формирования государственного управления.
От редакции: Марксист не может не понимать необходимости революционной диктатуры, в частности, диктатуры пролетариата при смене общественных формаций. Другое дело, что марксизм (в т.ч. и сталинизм, и маоизм) не считает диктатуру как таковую своей целью - цель марксизма в освобождении человека от эксплуатации, в достижении степени свободы, недоступной буржуазному обществу. Таким образом, конечно, занятие буржуазной правозащитой для марксиста вполне противоестественно.
Но это совсем не значит, что правозащита в буржуазном обществе, особенно в обществе, семимильными шагами идущему к от буржуазной демократии к буржуазной диктатуре (фашизму), не нужна. Она просто необходима, и правозащитникам нужно всячески содействовать в их борьбе с буржуазной фемидой.
Не надо забывать, что в русском языке слова "правосудие" и "справедливость" совсем не синонимы, а иногда и просто противоположны по смыслу. А в английском, например, это просто одно слово "justice". Естественно, в обществе, где есть разрыв между правосудием и понимаемой обществом справедливостью, правозащита всегда будет иметь точку приложения. В обществе же, где отправление правосудия сопряжено с общепонимаемой справедливостью, потребность в правозащите вполне удовлетворяет и адвокатура.
Марксисты не должны пытаться стать правозащитниками, но помощь правозащите и даже временами правозащитные функции - бывают необходимы, и не надо чураться ни этой важной общественной задачи, ни ее исполнителей. Мы должны всячески помогать правозащите, и вправе надеяться, что помощь нашим товарищам будет осуществляться независимо от их взглядов и убеждений.
Полагаю, что даже в период революционной диктатуры правозащита должна помогать компенсировать неизбежные издержки революционного правосознания. А уж в период разгула реакции необходимость правозащиты очевидна, и помощь правозащитникам должна быть максимальной.
А.Б.
|
|
