Тест Удальцова

Возможно, через много лет мировая политология обогатится понятием «тест Удальцова». К этому меня привела следующая цепочка рассуждений, с моей точки зрения, вполне логически обоснованных. Прежде всего - две леммы, историческая и политологическая.

Первая. Для любой политической полиции или контрразведки самым «вкусным» является раскрытие заговора, поддержанного враждебным зарубежьем. Ибо именно такие рапорта больше всего любит высшее начальство. Причины этого понятны – сам факт раскрытия такого заговора прежде всего дает новую легитимность власти, ибо подчеркивает как отсутствие у оппозиции внутренней опоры, так и ее сугубую злокозненность, а правителей представляет в качестве истинно национальной силы, чуть было не ставшей жертвой вражеской атаки. И на проницательных и отважных заговорораскрывателей обрушивается щедрый поток наград, внеочередных званий, почестей и славы.

Но для полноценного раскрытия заговора требуются внезапность и умение хранить полученные сведения. Тщательная подготовка – и внезапная операция, приносящая обильные улики и застающая врасплох подозреваемых. Хотя бы как с июньским набегом на сейф Ксении Анатольевны. Или как в феврале 1933 года – сперва немецкая полиция хватает подпольных эмиссаров Коминтерна во главе с Димитровым, а затем уже «привязывает» его к делу ван дер Люббе.

Вторая. Границу между режимом пусть деспотическим, диктаторским, даже тоталитарным, но вменяемым, и режимом полностью «отмороженным» определяет градус обвинений, предъявляемых оппонентам. Комиссия сенатора Маккарти обвиняла американских литераторов и дипломатов в том, что они стали вольными или невольными проводниками враждебной Америке коммунистической (в ее сталинском изводе) пропаганды. В передаче русским атомных секретов или в подготовке по указанию посла Громыко взрыва Белого дома или Капитолия их не обвиняли. После смерти Сталина диссидентов обвиняли в антисоветской (у соседей - антисоциалистической) деятельности, в клевете на «строй», но не в планах штурма Кремля силами перекупленного спецназа, минирования Пражского Града и прочем. Ложные обвинения во «вредительстве» (диверсиях, терроризме) - признак опасно-бешеного режима, принудительно возвращающего подвластное ему общество к глубокой архаике с ее «злыми духами», «оборотнями» и «героями-спасителями».

Когда знаменитый министр Мерабишвили раскрывал очередной «заговор российских спецслужб», то у него уже были и видеопризнания пойманных агентов, и записи тайных переговоров. А уже потом следовали разоблачительные сенсации. Ни ему, ни режиму Саакашвили в принципе не могло прийти в голову вначале крутить по телевидению анонсы разоблачений шпионов и террористов (демонстрируя их лица и отрывки перехваченных бесед), а уже потом отправлять по конспиративным адресам группы захвата. Или самый последний пример. Турецкой разведке не пришло в голову начать с утечки о погрузке во Внуково таинственных контейнеров в сирийский самолет, затем показать интервью с командующим воздушными силами о непреклонной воле остановить военную контрабанду в Сирию, а только в финале давать команду поднимать перехватчики – навстречу самолету, уже спешно избравшему иной маршрут (например, через Иран и Ирак или над Средиземным морем).

Следовательно, навязчивые анонсы очередной телефальшивки, а затем и ее показ, и раскрутка депутатской истерии - до вызова Удальцова в Следственный комитет, по принципу «кто не спрятался – я не виноват» - это безусловное доказательство того, что, исходя из первой леммы, никакого заговора, никакой инспирированной из-за рубежа попытки захвата власти не было. Ибо за неделю навязчивых предупреждений даже самый тупой и ленивый заговорщик «почистил» бы все следы. А «подписывать» Совет Федерации, депутата Яровую и даже вроде бы дорожащего своей профрепутацией адвоката Кучерену всего лишь на «страшное разоблачение» факта встречи Сергея Удальцова с грузинским бизнесменом или (о, ужас!) депутатом - это уже признаки клинического маразма.

Перейдем теперь ко второй лемме. Прежде всего необходимо отметить, что «неотмороженные» режимы имеют шанс на мирную эволюцию к демократии. «Отмороженные» режимы настолько опасны для своего народа и для окружающих, что не нужно никаких иных правовых оснований для того, чтобы более не считать их легитимными и вообще заслуживающими права на существование, а следовательно, их «демонтаж» становится делом и правым, и правовым в высшем смысле понятий права и правды.

И мирным, спокойным путем такие режимы не уходили – даже «сталинскую» фазу советской системы прервал военный дворцовый переворот под руководством маршала Жукова, пускай даже этот военный переворот и был санкционирован высшим политическим руководством страны.

Следствием из второй леммы является то, что реальное выдвижение против Сергея Удальцова обвинений в участии в заговоре с целью мятежа (а не в организации переворачивания биотуалета на Болотной площади 6 мая) будет означать завершение процесса фашизации существующего режима, а значит - утрату им любой морально-политической легитимности.

Если же вся эта грандиозная кампания, сравнимая по размаху разве что с антимакашовской кампанией 14 лет назад, была раздута лишь для того, чтобы бросить на Сергея Станиславовича «грузинскую тень» и тем самым, может быть, понизить его рейтинг на выборах в Координационный совет оппозиции, то участникам этой кампании надо утешить себя тем, что в очень бедных семьях использованные презервативы стирают, сушат и вновь пускают в ход.

Поэтому и войдет в политологию «тест Удальцова» - в качестве критерия отмороженности и, не побоюсь этого слова, беспредельности режима. Как «проба Вассермана» указывает на наличие или отсутствие сифилиса.