Три с лишним года тому назад, к началу второго процесса Ходорковского-Лебедева, я написал эссе, в котором сравнил этот процесс с делом французского капитана из разведотдела Генштаба Дрейфуса, поскольку его целью было предотвратить естественную ротацию элит. Во Франции конца XIX века связанная с католической церковью и ненавидящая республику промонархическая аристократия не хотела пускать в ряды офицерства выходцев из либеральных кругов среднего класса (это делало установление республики необратимым).
Кроме того, нужно было показать, что причиной слабости перед лицом Германии является именно ненадежность секулярного среднего класса. Я описал две возможные развилки, связанные со знаменитым выступлением Золя «Я обвиняю!…», судом над ним и появлением первого в истории Запада движения интеллигенции за гражданские права: первый вариант - статья Золя выходит на год раньше (тогда не появляется сионистское движение); второй вариант – она не выходит вообще или не имеет общественного резонанса (французских евреев принимает Германия, что через 16 лет помогает ей быстро выиграть у руководимой монархистами Франции Первую мировую войну).
Второе дело Ходорковского имело целью придушить в зародыше возможную «медведевскую оттепель». Развилка марта 2009 года была такой. Если либеральная интеллигенция консолидируется вокруг поддержки Ходорковского – мы получаем сравнительно массовое протодиссидентское движение. В противном случае – без задержек вползаем в фашизацию режима.
Сейчас я хочу напомнить ещё один судьбоносный судебный процесс – дело управляющего киевским кирпичным заводом Менахема Менделя Бейлиса, обвиненного в «ритуальном убийстве» 12-летнего ученика духовного училища Андрюши Ющинского (на теле подростка было 47 ранений шилом, он был раздет до белья и связан). Скорее всего, он стал жертвой маньяка, хотя его убийство связывали с боязнью обитателей шалмана (воровского притона), что мальчишка разболтает о криминальных визитерах мадам Чибиряк, которых, кстати, очень скоро арестовали. То, что в годы (1911-13), когда уже была создана теория относительности, открыта радиация, радио и полноценная авиация, гособвинение (генеральная прокуратура) настаивало на «ритуальной» антисемитской версии, что воспринималось как провал в самое дикое Средневековье, повергло в шок российскую и мировую общественность. Тактическая задача властей – сорвать обсуждение в Госдуме закона о равноправии евреев (чего очень не хотел царь) – была решена. Заодно власть снова подтянула к себе поддержку крайне правых, разочарованных столыпинским разрушением общины и общим быстрым развитием «буржуазности», с их точки зрения, необратимо подрывающем «исконные основы» самодержавия. Но ценой этого был стратегический проигрыш – либеральные круги вдруг поняли, что после смерти Столыпина власть окончательно оказалась у каких-то опасных буйно-помешанных. Тогда, как и сейчас, у общества было мало иллюзий относительно отечественной юстиции, но увидеть в кресле генерального прокурора ожившего инквизитора – стало для многих настоящим шоком.
Отмечу, что 100 лет назад православной церкви хватило ума не поддержать прокурорского изуверского антисемитизма – обвинению пришлось обойтись католическими «спецами по еврейству», да истериками ультраправых интеллектуалов, как и в наши дни, сдвинутых на теме «сионских мудрецов». После оправдания Бейлиса опорой царизма остались только полиция и охранной отделение. И в марте 1917, не получив указаний от кураторов из жандармерии, ни один черносотенец не вышел на защиту «обожаемой монархии».
Почти полным аналогом дела Бейлиса я считаю дело Алехиной-Толоконниковой-Самуцевич. Этот «Второй Хамовнический» процесс, грозящий ввести название суда в анналы мировой истории, и сделать выражение хамовническое правосудие «еще более» нарицательным, чем басманное,так же мобилизует в поддержку властей самые тёмные силы, играет на самых изуверских предрассудках, и также создаёт непреодолимый ров между цивилизованными кругами общества и отечественной юстицией. Я категорически не согласен с теми, кто называет членов панк-группы «безмозглыми дурами». Они -нормальные молодые интеллектуалки и выступили с адекватными политическим манифестом, который стал логичным ответом на прямую поддержку Моспатриархией кандидата Путина. В смысле протестной тактики, лучше бы они выступили после выборов (их акция напугала многих из тех, кто мечтал спастись от бесплодия, пробежав под ларцом с «поясом Богородицы»*, дав какие-то лишние настоящие голоса в чуровскую копилку), но то, что освещено народной карнавальной (в бахминском понимании этого слова) «маслиничной» традицией, недопустимо во время поста. Но стратегически они – героини, высветившие всю бездну подлости и глупости фашизированного крыла церкви и фашизированного крыла власти. Если в соборе можно вести предвыборную агитацию, то там же можно обличать в стихах и в прозе чекистов в рясах и без оных. Собственно, назвать мафию черносотенных стукачей-педофилов «Сранью Господней» - это ещё очень деликатно выразиться. Мария, Надежда и Екатерина – это отважные партизанки, морально взорвавшие бастион государственно-клерикального лицемерия.
Любой сильный жест коробит чьи-то чувства. Поэтому подсудимые правильно извинились за этически резкий тон своего протеста. Но глупо считать это признанием уголовной вины. Проблема в том, что тоталитаризм, принципиально не разделяющий публичную и приватную сферы, внушил, что можно уголовно карать за неэтическое поведение. Чекистская правящая верхушка с удовольствием реанимировала советское представление о государстве-воспитателе. И все жмущиеся к государству робкие души искренне считают, что власть – это родитель, должный заставлять вести себя правильно. В их средневековом сознании камера следственного изолятора – это заменитель отеческой порки. То, что власть не имеет права карать неэтические поступки, точно также как она не имеет права на телесные наказания – ими ещё не осознано.
Если когда-нибудь в нашей стране сложится великий союз левых и либералов, его главной задачей будет посадить государство на цепь, приучить людей четко разграничивать области, в которых действует власти, и в которых – только сами люди, внушить необычайную ценность автономии личности.
Второй процесс, о котором я хочу сказать несколько слов – это так называемое «дело 6 мая» или «дело о Болотной». То, что там не было массовых беспорядков, поймёт любой, изучивший официальные комментарии к соответствующей статье уголовного кодекса. Это знает и юрист Путин, и юрист Медведев, и юрист Чайка, и тем более, юрист-международник Бастрыкин, рассказавший, что купил в Праге квартиру, чтобы было проще мотаться между Сорбонной и Эдинбургским университетом.
Но, я, оторвавшись от темы процессуальной вины арестованных по делу 6 мая, хочу взглянуть на эти события с точки зрения истории и права.
Я убежден, что через несколько лет в нашей стране (в той её части, где будет Москва), 6 мая станет государственным праздником. Например, «День Сопротивления». Будет стоять памятный знак. Будут приводить школьников и рассказывать про гордых и храбрых. А мужчины и женщины – с медалью «За гражданскую доблесть» на груди – будут показывать им, как и где они давали отпор карателям.
Это – не бред, но попытка проведения исторической аналогии. Национальным праздником Казахстана стало 16 декабря. В память о событиях 1986 года, когда студенты выступили против назначения русского первым секретарем республике (в их сознании – это было вызывающей ликвидацией уже сложившегося национального квазисуверенитета). Поверили бы избитые внутренними войсками и брошенные на три года в тюрьму молодые ребята, что через несколько лет в центре Алма-Аты им будет поставлен памятник? Могли ли представить очевидцы штурма советскими войсками Баку в 1990 году, что погибшим в ту страшную ночь на 20 января поставят памятник – «Аллею Шахидов» и через 10 лет президент России возложит к нему венок?
Историк скажет, что 6 мая на Болотной площади демонстранты впервые не разбегались от полицейских дубинок, но пытались дать отпор. Именно это полностью поменяло моральный климат в обществе - 6 мая стало нашим микроскопическим взятием Бастилии. Разумеется, для власти отпор – это всегда мятеж. Поскольку в кодексе нет понятия «безоружный мятеж», пришлось подводить дело под «беспорядки».
Если анализировать события 6 мая с точки зрения права, то в западной цивилизационной традиции право на сопротивление деспотизму священно и признается уже более двух с половиной тысяч лет, т.е. ровно в 10 раз старше, чем естественнейший для современного человека принцип свободы совести. Попробуйте мысленно назвать Брута киллером, а Гармодия и Аристогитона – террористами.
События на Болотной – это проявление гражданской конфронтации. Кстати, не последнюю роль в переходе общества в это состояние сыграл арест PussyRiot – власть стала восприниматься как абсолютное, «беспредельное» зло.
У гражданской конфронтации свои, пусть и неписанные законы, отход от которых наказывается самим обществом лишением «провинившейся стороны» поддержки.
Среди этих законов попробуем выделить основные: 1) инициатива насилия должна исходить от власти; 2) ответное применение силы должно быть адекватным, соразмерным и служить только защите беззащитных жертв или охране существенных общественных интересов; 3) не вовлеченные в конфронтацию (мирные обыватели) не должны использоваться как живой щит, а их собственность не должна захватываться или разрушаться; 4) недопустимы провокации или захват заложников и прочее.
Если общество дошло до стадии гражданской конфронтации, задача сторонников гуманистических и демократических ценностей – не допускать эскалации насилия, кровопролития, варварства.
Поэтому если у власти хватит решимости дойти до той грани политического безумия чтобы устроить мегапроцесс по делу 6 мая, то она, вне зависимости от стремления адвокатов, получит суд, на котором сама станет главной обвиняемой. Причем в глазах всего цивилизованного мира, для которого слова «общественный договор» - это не пустой звук.
*Зная традиционное еврейское почтительное отношение к матерям, я боюсь себе представить, что чувствует основоположник христианства, наблюдая как и зачем таскают пояс его матушки.
|
|
