Наверно, сейчас самое время подвести некоторые итоги неслучившейся в России «революции белых ленточек», которая, конечно, и не могла никак случиться нынешней зимой, но надежды все же были – из иррационального, а вдруг…
Реально революционный подъем (не путать с революцией или даже революционной ситуацией по Ленину) наблюдался в очень краткий период с 10 декабря по 23 число того же месяца – за сутки до митинга на Сахарова, который еще воспринимался в качестве развития ситуации, а на самом деле был ее сворачиванием, причем в полуручном режиме управления.
10 декабря, после феерических разгонов акций 4-го, 5-го и 6-го числа, с превентивными арестами, пыточными автобусами, чудовищными судами, привлечением масс полиции и масс проплаченной кремлевской молодежи, почти стотысячный митинг «на Болоте» реально напугал власть – ответом на репрессии стал первый по-настоящему массовый протест за последние 20 лет.
Напомню, именно на первом «болотном» митинге звучали самые радикальные лозунги – отставки Путина и Медведева, роспуска незаконно избранной Думы, амнистии всем политзаключенным. Именно на этом митинге на трибуне находились только «уместные» люди, вопрос выступлений не был заорганизован – организаторы сами находились в не меньшем изумлении от происходящего, чем власть. Я это от первого лица говорю, поскольку тогда меня еще числили в организаторах вместе с другими радикально настроенными людьми.
Но власть начала очухиваться от первого шока, пожалуй, пораньше, чем оппозиция – уже на следующий день был оглашен приговор Удальцову, чем власти дали ясно понять, что ни о каком освобождении политзаключенных и речи не идет, про остальное – тем более.
В этот момент, точно по Ленину, надо было наращивать радикальность требований – вместо этого вдруг занялись созданием пустых структур и надуванием вождей. Где сейчас наш президент Навальный? В последний раз его видели в толпе на митинге 5 марта, где он боролся… с флагом РНДС. Где великий писатель и властитель дум Акунин-Чхартишвили, где Парфенов? Где вообще все эти люди?
Уже накануне митинга 24 декабря на заседании Гражданского совета все стало ясно – после того, как Навальный вообще отказался рассматривать резолюцию митинга, а прочие участники его в этом поддержали. На следующий день все стало ясно даже слепым – на сцене протестного митинга появились крестная дочь Путина Ксюша Собчак и его многолетний подельник, бывший министр финансов – Алексей Кудрин. Говорили, что выступления с трибуны продавались взявшимся вести переговоры с властями оппозиционером Пархоменко за наличные – при виде честных лиц, заправлявших на митинге, в это нетрудно поверить. Как и в то, что, участвуя в демонстрациях, эти лица преследовали сугубо карьерно-финансовые цели, по достижении которых их оппозиционность куда-то улетучивалась.
Случайно ли бежал господин Акунин, когда нашлись спонсоры для экранизации его «Алмазной колесницы» и «Шпионского романа»?
Почему взявшийся вести площадь Кудрин столь же стремительно испарился, едва пошли слухи о его отправке губернатором в родной Петербург?
Что ж, дело привычное. В этом северном городе еще в начале девяностых Путин и Кудрин рука об руку работали замами у папы Собчак, а потом все вместе фигурировали в уголовном деле № 144128. Речь шла о передаче комитетом Кудрина миллионов долларов компании, из которой деньги были выведены в заграничные оффшоры и бесследно пропали. Под жестким давлением вертикали власти дело Кудрина было прекращено сразу же после первой инаугурации Путина, так что, став министром, этот герой проспекта Сахарова сумел безнаказанно заняться выводом алмазных активов госхолдинга «АЛРОСА» в структуры лично близкого банка «КИТ-Финанс», официально нагревшего бюджет на 130 с лишним миллиардов рублей.
С кудриными на трибунах угрюмо коммерческий характер стали принимать даже документы, озвучивавшиеся с этих трибун. В список политзаключенных, которых надо немедленно освободить, попал обвиняемый в мошенничестве бизнесмен Козлов, в политике проявивший себя только как муж Ольги Романовой, в свою очередь, известной в одной-единственной политической роли – казначея (!) оргкомитета митингов.
Ничего, что Козлов вел бизнес с «единороссом» Слуцкером, не помышлял о бунте против репрессивной вертикали власти, а был ее составной частью. На момент своего ареста он являлся помощником председателя комитета Совета федерации по международным делам от «Единой России» Михаила Маргелова, который позорно отстаивал в ПАСЕ кремлевские репрессии против нацболов. Ничего, что Козлову вменяется в вину не политика, а банальные хищения, и доказательства защиты не всегда убедительны. Настолько, что даже друзья Романовой, например Юлия Латынина, сами признают – Козлов действительно взял чужое.
Несмотря на все это, защита супруга «кошелька оппозиции» подменила требования митинга Болотной – то, что Кремль их не выполнил, на фоне трагедии коммерсанта как-то незаметно отошло на второй план.
Ясно, что наличие козловых в списках политзеков позволило властям публично поиздеваться – и увеличить число политзаключенных еще на несколько человек. Скажем, прямо в день митинга на Пушкинской был Мосгорсудом утвержден приговор Григорию Торбееву, активисту Левого фронта, приговоренного за мнимые телесные повреждения сотруднику полиции во время одной из протестных акций. Власть вообще любит символичные жесты – в тот же день, например, суд удовлетворил ходатайство о заключении под стражу Толоконниковой. Как ни относись к этому, «панк-молебен» точно был политической акцией.
Но судьба скромного музыканта и политического активиста Торбеева, до приговора уже отсидевшего 6 месяцев в СИЗО, мало интересует гламурную элиту – другое дело, миллионер Козлов.
У масс настроения совсем иные. Вот пишет Аркадий Бабченко: «Алексей Козлов мне совершенно не интересен. Пусть его бизнес сто раз законен – я с людьми, входящими в долю с властью жуликов и воров, выпивать никогда не сяду и руку не подам. Мне такие типажи интересны не в большей степени, чем тараканы под мойкой. Мне интересен вопрос – зачем на митинге за честные (!) выборы поднимать на флаг человека с, мягко говоря, не самыми высокими моральными принципами? Почему меня, когда я пришел на митинг за честные выборы, по факту поставили на одну ступень с сомнительным бизнесменом, якшающимся с жуликами и ворами, против которых я и пришел бунтовать?»
И в самом деле – почему? А ведь этот вопрос задавали себе, наверно, очень многие.
Естественно, подобные вопросы никак не способствовали росту протестных настроений, особенно когда ответом на них был пустой треп или просто молчание.
Прямым следствием стало выстраивание стены между Москвой и провинцией, причем московская оппозиция участвовала в возведении этой стены совершенно сознательно.
На эту тему я писал, говорил, срывал голос, пытался воздействовать собственным примером – во время второй акции на Болотной специально поехал в Воронеж и митинговал там. Поддержал это начинание, мне кажется, один только Николай Николаев, очень здорово поработавший в Нижнем Новгороде и даже однажды похищенный оперативниками – с нанесением телесных повреждений. Но это в масштабах страны, конечно же, было каплей в море.
Власть преуспела больше, канализировав протесты в качестве локального выступления «бесящихся с жиру» московских хипстеров, ельцинских воров и деятельниц легкого поведения. Этот образ был спровоцирован вполне сознательно, реально вся Россия ненавидела Путина, но протестующему народу ему подсунули тех, кого Россия не любит еще больше.
Более того, теперь у Путина, избранного той самой провинцией, которая, по идее, должна была ненавидеть его куда сильней, чем «зажравшаяся» Москва, появился серьезный аргумент: смотрите, в какой тяжелейшей борьбе с оппозицией вырвал он победу на президентских выборах! Мы-то прекрасно понимаем, что боролся он с собственным народом и победил он собственный народ, но разве теперь что-то докажешь?
При этом протестные настроения в провинции, пожалуй, мотивированы еще сильней, чем в обеих столицах. Во всяком случае, давно не припоминаю, чтобы, увидав мой московский номер, на бензоколонке или в придорожной кафешке в каком-нибудь Богучаре или Каменске-Шахтинском, опознав смутно знакомое лицо, ко мне подходили самые простые люди и говорили: «Вы молодцы, москвичи, держитесь там, мы вас поддержим!» А ведь принято считать, что Москву не любят…
«Болотный» финал, не был, конечно, неожиданным – о том, что общедемократический протест наступит на все «грабли» расставленные по дороге, и выдохнется после президентских выборов, люди с достаточным политическим опытом предупреждали еще в декабре-январе.
«…На повестке дня оппозиции с 5 декабря стоит реализация проекта "мирное отстранение от власти группы Путина". Нужные для осуществления проекта массы стали прибывать уже с 5 декабря, и были в избытке уже 10-го декабря. Но буржуазным вождям боязно, и опять и опять поэтому одну и ту же пластинку заводят», писал Лимонов в то же примерно время.
Здесь стоит внести поправку. Посетители VIP-трибун, – конечно, буржуазные, но отнюдь не «вожди». Они всего лишь случайные прохвосты, социальные элементы режима, топившие протест из своих бизнес-соображений или по прямому поручению кремлевских компаньонов. Буржуазным вождем был революционер Дантон, поднимавший народ на штурм французской вертикали власти, так Дантон и не был откупщиком, обиравшим французских крестьян с санкции Людовика XVI.
Тот факт, что подобные деятели предали первую революционную волну, никого не должен вводить в заблуждение. Сами протестные настроения никуда не делись, и объективная ситуация в стране, государстве и обществе явно не улучшается для того, чтобы считать инцидент исчерпанным. Просто формы протеста и – главное – их движущие силы станут другими. Изменятся цели – с общедемократических, «за все хорошее протии всего плохого», они обретут вполне классовый, определенный характер. Это подтверждает уже начавшийся рост забастовочной активности, перемещение протестной деятельности в регионы, переход от общедекларативных заявлений к конкретным требованиям трудовых коллективов.
Общество приобрело одну очень важную вещь – опыт. События последних месяцев, полагаю, на будущее сильно затруднят процесс манипулирования массами как для власти, так и для оппозиции – народ ведь не осел, которого можно бесконечно водить за подвешенной перед его носом морковкой.
|
|
