Либеральные оппозиционные блогеры и комментаторы ликуют: партия Зюганова резко увеличила своё присутствие в городской думе Москвы. На этом фоне не стоит обращать внимание на такие мелочи, как украденные губернаторские выборы в Петербурге, на успех кремлевских кандидатов в других регионах, где им прочили как минимум серьезные проблемы, на жесткий разгон митинга в Улан-Удэ, на критически низкую явку, на спад протестной активности и на то, что ребята, арестованные по делу о воображаемых «массовых беспорядках» 27 июля, продолжают сидеть за решеткой. Всё это мелочи на фоне главного события: с помощью «умного голосования» Алексея Навального удалось резко увеличить число депутатов, избранных по списку КПРФ.
Единственное, что вызывает некоторое подобие дискуссии, это очередная неудача социологии. Правда, на сей раз подробные данные исследований не публиковались, но целый ряд оценок, сделанных на основании социологических данных, оказались опрокинуты событиями 8 сентября. Поскольку эти оценки публиковал, среди прочих, и я (и даже строил на их основании тактику своей избирательной кампании), надо разобраться, в чем были ошибки, и почему они имели место. Хотя, забегая вперед, замечу: а так ли ошибалась социология со своими данными? Может быть просто замеряли не то, что следовало?
Итак, для начала выясним, кто собирал данные и для чего.
Виноваты ли социологи?
Исследованиями занимались ФРГО, ВЦИОМ, ЦРРП, ряд команд, нанятых кандидатами, а также замеры организовывали столичные префектуры. Никакие данные полностью не публиковались. Поскольку наша команда не имела средств для собственных исследований, мы пользовались утечками или узнавали новости через коллег, привлекая связи в профессиональном сообществе. И вот первая неожиданность: социология не только не ошиблась, предсказывая неудачи самовыдвиженцев, но и показала картину серьезного электорального кризиса для партии власти.
В середине и в конце августа были обнародованы прогнозы ФРГО и ЦРРП. Оба прогноза оказались в целом обоснованными. ФРГО предсказывал проблемы для кандидатов власти в 20 округах, а ЦРРП в 23 округах. В реальности кандидаты власти потеряли 20 округов. Забегая вперед, заметим, что пронозы, сделанные по социологическим данным до того, как начало работать «умное голосование», показывали для власти картину хуже, чем после того, как оно начало работать. Почему это именно так, и социологи не ошиблись, мы увидим ниже.
ЦРРП впервые показал неожиданно высокий рейтинг кампании Кагарлицкого в округе 42. Естественно мы воспользовались этим источником в своей агитации. Замеры, которые делались другими службами, включая ФРГО, показывали примерно то же самое. Беда в том, что по тем же замерам более половины людей, готовых идти голосовать, не определилось с кандидатами. Таким образом по факту опросы фиксировали не столько уровень будущей электоральной поддержки, сколько видимую публикой активность участников кампании. На тот момент активную работу на улицах вели только мы, а портреты кандидата от власти Кирилла Никитина висели на каждом углу. Добавим, что в опросах обычно называли имена кандидатов, а не партии (это отчасти вызвано тем, что сама же власть старалась деполитизировать и персонализировать кампанию). Это, как потом обнаружилось, очень сильно исказило картину. При низкой явке на участках значительная часть «возрастного» электората проголосовала просто за привычную партию, даже не выясняя фамилии кандидата. Однако тут как раз мы сталкиваемся с первой действительной проблемой социологии: на основании ответов людей пронозировалась явка не менее 40% (а с учетом колеблющихся — до 60%). Предварительные опросы всегда завышают явку, но на сей раз заявления респондентов о готовности идти голосовать накладывались на реальное политическое возбуждение в столице, вызванное протестами и арестами активистов. Это давало основание думать, что на сей раз к заявлениям о готовности пойти на выборы стоит относиться серьезно. Ожидался приход значительного протестного электората. Разворачивая нашу кампанию, мы исходили именно из этого прогноза. Мы ошиблись. Массового протестного электората на выборах 8 сентября не обнаружилось.
Завершая разговор о докладе ЦРРП, надо добавить, что его публикация вызвала бурю возмущения со стороны прокремлевских экспертов, поскольку именно там предсказывлось, что у власти будут не просто «проблемы» в половине округов (как писали специалисты ФРГО), но речь идет прямо о возможности поражения. Из всех прогнозов, именно этот оказался ближе всего к истине, что может проверить любой желающий, пройдя по ссылке: http://www.crrp.ru/news/moscow_elections_2019_analyz/?fbclid=IwAR1Oc99AbWnMOweuHUaJqbrGN-PjeP3ZKuIPn_L0NbAVMLN_slSbq10jmIc. О чем не преминул написать и руководитель центра Илья Гращенков, отметивший, что выборы в МГД-2019 можно считать «спрогнозированными довольно точно, несмотря на то, что некоторые коллеги накануне критиковали наш доклад, полагая, что в сумме оппозиция не получит более 5 мандатов. Стоит отметить, что если бы явка была существенно выше (35-40%), число мандатов у оппозиции могло бы увеличиться как минимум еще на 10 мест». См. https://www.facebook.com/igraschenkov/posts/2471100776287893.
Так что выстраивая свою линию кампании на основе этого прогноза, мы действовали вполне обоснованно. И тем не менее, мы потерпели неудачу. Что случилось?
Случилось «умное голосование».
«Умное голосование» и «казус Юнемана»
Начнем с того, что избирателю, вступившему в систему УГ, не требуется следить за выборами, анализировать программы и выступления кандидатов, их шансы, даже знать их имена. В нужный день к нему на телефон просто приходит смс-сообщение с нужной фамилией. Дальше следует просто пойти на участок и выполнить запрограммированное действие. По сути мы тут уже говорим не о гражданской мобилизации или даже о политтехнологии, а просто о разновидности робототехники. С того момента, как человек вступает в систему и признает её логику, он отказывается от политической субъектности и собственного мнения, превращаясь в электорального робота.
Такая технология в некотором смысле идеально соответствует состоянию фрагментированного, деполитизированного и лишенного солидарности общества, где каждый сам по себе. В этом смысле она не просто эффективна как инструмент воздействия на выборы, но и является потенциальным фактором углубляющим атомизацию и социальное разобщение людей.
Важная харктеристика дистанционно программируемых электоральных роботов состоит в том, что в них превращаются по большей части те, кто никогда ранее не голосовал (по возрасту, по убеждениям или просто из-за отсутствия интереса к выборам). Понимания специфики электоральной борьбы не только не требуется, но напротив, оно противопоказано.
Но была же и более требовательная публика, которую роль электоральных роботов не в полной мере устривала? Безусловно. Для неё публиковался полный список. На первых порах он вызвал скандал, поскольку на три четверти совпадал со списком КПРФ. Потом он был немного скорректирован, но суть не изменилась. Спровоцировав дискуссию среди либеарально-оппоизционной общественности, список Навального расколол её на две группы: тех, кто был деморализован и не пошел голосовать, и тех, кто скрепя сердце присоединились к электоральным роботам, поскольку пришли к выводу, что плетью обуха не перешибешь, нужно пойти вместе с большинством. В обоих случаях достигалась одна и та же цель: оппозиционный электорат концентрировался. Но не против власти, а против тех кандидатов, которые не попали в систему УГ.
Сконструировав своих электоральных роботов, создатели системы Алексей Навальный и Леонид Волков теперь могли рассчитывать не только на тех, кто будет голосовать по смс-кам, но и на относительное большинство либерально-оппозиционной общественности. Другое дело, что, как мы видели, это большинство было сконструировано не политически — через публичную дискуссию и открытые переговоры, а механически и тайно.
Оборотной стороной медали стало сокращение явки. Значительная часть протестного электората ушла с выборов. Насколько велик был эффект деморализации, сказать трудно. Но одновременное сворачивание уличной протестной активности (синхронно, как навльнистами, так и КПРФ) и отказ части избирателей «голосовать за никому неизвестных людей» из списка УГ работали на возвращение к «нормальным» показателям явки. Иными словами, на её сокращение. А чем меньше общее число избирателей, тем больше вес организованного меньшинства. Всплеск интереса к выборам, зафискированный социологами, оказался не равен готовности участвовать в голосовании. Мотивация пойти на участки для большей части представителей рабочего класса и среднего класса столицы была явно недостаточной.
Средняя явка на выборах депутатов Мосгордумы на 23:00 составила 21,45%. Причем эти показатели дстигнуты за счет аномально рекордной явки в Новой Москве — 37-38%. Что неминуемо вызывает вопрос о возможных приписках (причем не только по явке, но и по распределеню голосов между кандидатами).
Итак, явка провалена. Ситуация вернулась к норме… но не совсем.
На протяжении десятилетий в обществе воспитывалось чувство политического бессилия и недоверие к институтам власти. Хотя в долгосрочной перспективе эти тенденции уничтожают не только гражданское общество, но и государство, в краткосрочной перспективе они работают на власть. Апатично-пассивный обыватель ей удобнее, чем сознательный и деятельный гражданин. Только, как мы обнаружили, пользоваться этой пассивностью научилась не только власть.
Интересный аспект УГ состоит в том, что оно невидимо для социологии. Люди не знают имени своего кандидата и не называют его. Для опросов эти избиратели остаются неопределившимися. На самом деле, их голоса уже распределены и направлены нужному кандидату, но об этом пока не знают ни они сами, ни исследователи.
Как мы уже говорили, уже и без «умного голосования» прогноз для самовыдвиженцев от «Единой России» был неутешительным. Хотя эксперты возможность влияния УГ на выборы учитывали, в условиях потенциально высокой явки оно не воспринималось как фактор, который может радикально изменить расклад. Сам Навальный оценивал потенциал УГ в 2-3%, подчеркивая, что его действия могут переломить ситуацию в «подвешенных округах» с неопределенным исходом. В данном случае он рассуждал в полном соответствии с англо-американской политологией, которая как раз для таких случаев концепцию smart voting и разработала. На практике же 8 сентября мы наблюдали лишь один случай, когда УГ изменило соотношение сил между «самомедвеженцами» и официальной оппозицией… в пользу кандидата от власти. Это случилось в округе №30, где с незначительным перевесом «самомедвеженка» Маргарита Русецкая победила независимого кандидата Романа Юнемана. Возможно здесь имела место фальсификация. Но если бы система УГ сработала в пользу Юнемана, переломить исход несколькими сотнями голосов через «электронное голосование» всё равно не удалось бы. Юнеман явно лидировал в округе, однако команда Навального упорно отказывала ему в поддержке, делая ставку на экономиста Влада Жуковского шедшего от КПРФ. В результате работы УГ голоса оппозиционного электората были потеряны и округ достался кандидату мэрии.
Казус Юнемана отнюдь не случаен. Он выявляет действительный смысл «умного голосования». Вопреки заявлениям её создателей Алексея Навального и Леонида Волкова, эта система направлена не на достижение перевеса над кандидатами власти, а на перераспределение голосов между кандидатами оппозиции. Проанализируем эту ситуацию на примере нашего 42 округа.
Случай 42 округа
Кандидатом от власти здесь был экономист Кирилл Никитин, а оппозиция была представлена Екатериной Енгалычевой от КПРФ, Борисом Кагарлицким, выдвинутым от СР и Михаилом Меньшиковым, кандидатом «Яблока» на прошлых городских выборах, на сей раз выдвинувшимся без поддержки партии. Общая явка совпала примерно с уровнем 2014 года, иными словами была критически низкой. В прошлый раз Ольга Батышева от ЕР набрала 14 тысяч голосов, кандидат КПРФ немногим меньше 7 тысяч, кандидат СР примерно 3 тысячи, а Меньшиков в качестве официального кандидата «Яблока» около 5 тысяч. На сей раз ситуация с информированием населения была куда хуже — общих дискуссий и дебатов не проводилось, выборы прошли 8 сентября (против 14 сентября в прошлый раз). Таким образом значительная часть избирателей с кандидатами была не знакома и ориентировалась по названиям партий. Логично предположить, что базовый электорат в 2019 году примерно совпадал. Однако итоги оказались совершенно иными за счет, с одной стороны, обвального падения электората власти, а с другой — перераспределения голосов через систему УГ.
Электорат власти коллапсировал. Никитин получил 6,9 тысяч голосов, не дотянув даже до половины базового электората. Енгалычева начинала со стартовых позиций КПРФ и до второй половины августа не было заметно существенного выхода за эти пределы. Но 8 сентября получила она 14 тысяч голосов. Иными словами, в два раза больше. Резонно предположить, что прирост на 7 тысяч голосов (т. е. вдвое) является результатом работы УГ. А теперь посмотрим, что было бы, если бы УГ сработало в пользу любого другого из оппозиционных кандидатов. И Меньшиков и Кагарлицкий получили по 3 тысячи голосов. Если бы любой из них оказывался в системе УГ, он набирал бы около 10 тысяч голосов. В этом случае распределение мест было бы даже более катастрофическим для кандидата от власти, он уходил бы на третье место, а Енгалычева с 7 тысячами на второе.
Представим себе, однако, что указаний от Навального электоральным роботам бы не поступило. Скорее всего голоса бы размазались в той или иной пропорции между оппозиционными кандидатами. В таком варианте всё равно побеждает либо Енгалычева, хоть и с меньшим перевесом, либо тот из оппозиционеров, кто смог бы концентрировать на себе голоса протеста. Никитин гарантированно на 2-3 месте.
А что было бы, если бы всё осталось так же, но электоральные роботы Навального на участках вообще не появились бы? Ответ очевиден: с небольшим перевесом опять побеждает кандидат от КПРФ.
Аналогичную ситуацию можно проследить и по ряду других округов, где кандидаты КПРФ победили, но имелись и другие претенденты на победу. УГ позволило оттеснить их на задний план, дав перевес представителям КПРФ. Наиболее скандально это проявилось, как мы видим, в казусе Юнемана.
При этом допущение, будто голоса УГ могли бы перераспределиться в нашу пользу, являясь арифметически корректным, политически невозможно. Логика отбора кандидатов командой Навального была совершенно последовательна и безупречна: они всегда выступали, во-первых, против независимых левых (будь то Анастасия Удальцова, которую на первых порах пытались даже представить кандидатом от ЕР, Георгий Федоров или Борис Кагарлицкий), и во-вторых, против любых заметных и самостоятельных политиков, способных использовать платформу городской думы для развития собственной деятельности. И в качестве инструмента по борьбе с инакомыслящими или потенциальными соперниками в оппозиционном лагере система УГ проявила свою безупречную эффективность.
Проблема нашей кампании, конечно, состояла не только в том, что мы не учли масштабов ущерба, который нанесет нам УГ, но и в том, что недооценили уровень общественной демобилизации, наступившей к концу августа. Работа уличных агитаторов и пропаганда строилась на ожидании повышенной явки и на лозунге «мы не делим старый электорат, мы создаем новый». Этот лозунг, однако, мог сработать лишь при повышеной явке и лишь в том случае, если бы на участки пришли люди среднего возраста, принимающие рациональные самостоятельные решения. Их оказалось катастрофически мало. Доминировали пенсионеры и молодежь, с радостью игравшая роль электоральных роботов.
Остается, однако, ещё один вопрос. А куда делся электорат власти?
Учитывая, что явка осталась прежней, а голоса перераспределились, можно было бы предположить, что он ушел к КПРФ или другим оппозиционным кандидатам. Но, судя по всему, это не так. Значительная часть избирателей, голосовавших за власть в 2014 году (кроме тех, кто умер от старости), была деморализована пенсионной реформой, другими мерами последнего времени, а потому на выборы не пришла. Статистически их заменили электоральные роботы Волкова и Навального. Другая часть проголосовала за Раменского — кандидата от ЛДПР, что тоже стало некоторой сенсацией: социология его вообще не видела, также как не был он виден и на опросах, которые проводились среди участников групп в Интернете. Результат оказался не просто неожиданным, но и плачевным для нас — Кагарлицкий и Меньшиков спустились, хоть и с незначительным отрывом на 4 и 5 места соответственно.
Политические итоги
Главными победителями выборов оппозиционные блогеры и журналисты дружно объявили Алексея Навального и КПРФ. И в самом деле, Навальный успешно обкатал новую политтехнологию, которая теперь может ФБК тиражироваться в регионах и стать своеобразной «валютой», в обмен на которую можно привлечь поддержку и даже средства региональных элит. КПРФ получила большую фракцию в городской думе. Правда, в этой бочке меда есть и своя ложка дегтя. В думу не прошел генеральный спонсор московской КПРФ Вадим Кумин. А ведь ради него всё и затевалось. Кумин не скрывал амбиции стать спикером или на худой конец вице-спикером столичного парламента. Он сообщал об этом как о деле решенном на своих плакатах и стендах.
Однако Кумин перехитрил сам себя. Хотя сделка между Навальным и КПРФ была слишком очевидной, чтобы её не заметили (см. например, выступление Михаила Делягина: https://delyagin.ru/articles/191-materialy-mgd/71302-jeto-uzhasno-o-zakulisnoy-sdelke-naval-nogo-i-kprf), на всякий случае самого Кумина предпочли в список УГ не включать. Вместо него там оказалась Дарья Беседина, которую никто не воспринимал всерьез. К тому же в округ не выдвинули кандидата от власти, так что итог казался заранее предпропределенным. Но жители округа решили иначе. Беседина, которая вела кампанию, доказывая, что она борется «против смертей в ДТП», не пользовалась здесь ни уважением, ни авторитетом. Только вот Кумин вызывал раздражение. Голосовали не за неё, а против него. И вкупе с умным голосованием вышел результат, лишивший всю сделку КПРФ-ФБК изрядной доли смысла. Кумин не прошел.
А вот мэрия и Администрация президента, хоть и потеряли в процессе часть своих кандидатов, вряд ли могут считаться проигравшими.
Во-первых, техническое большинство в думе они всё равно сохранили. Придется, увы, уступить КПРФ несколько второстепенных комиссий, но это всё, что они теряют. Зная состав новоизбранных депутатов от зюгановской партии, можно с уверенностью говорить, что серьезных проблем у мэрии с новой думой не будет, предложения Сергея Собянина никто не станет блокировать, борьба за власть в городе не начнется. Зато политический кризис, развернувшийся в столице летом, удалось полностью свести на нет. По этому поводу Илья Гращенков ехидно заметил: «20 оппозиционеров в Мосгордуме спасут Собянина от новых протестов» (см. https://m.ura.news/articles/1036278800). А Геннадий Гудков, напоминая, что голосование в столице было лишь эпизодом более масштабной истории, высказался ещё более жестко: «Снова практически везде победила действующая власть. Она оставила за собой все важные и ключевые посты. <…> Выборов в стране как не было, так и нет, но к ухудшению политической ситуации добавилась полицейская диктатура и полный запрет на уличные акции. При всем уважении к локальным успехам «умного голосования», народ опять „развели“. Правда, большинство россиян в выборы не верит (и это правильно), поэтому оно молча проголосовало „ногами“, просто не придя на участки для голосования» (См. https://rtvi.com/opinions/cho-govoryat-o-vyborakh-v-mgd/). В общем, оборотной стороной символической победы оппозиции оказалась политическая победа власти. И дело не столько в партийной принадлежности победителей, но прежде всего в том, что среди них нет ни одного политика, который хотел бы или мог использовать Мосгордуму как трибуну и платформу для серьезной борьбы.
А что левые?
Решение «Гражданской солидарности» участвовать в выборах в Московскую городскую думу с самого начала провоцировало дискуссию среди левых. Неудивительно, что значительная часть наших критиков реагировали на неудачу кампании с нескрываемой радостью. Однако, с одной стороны, даже полученные нами 10% это недостижимый результат для большинства левых групп, пытающихся принимать участие в электоральной политике (тем более это можно сказать о Георгии Федорове, набравшем существенно больше голосов). А с другой стороны, что можно предложить в качестве альтернативы?
Те, кто возмущаются нашим участием в «буржуазных выборах», отнюдь не являются лидерами, за которыми стоят массы и по команде которых строятся «железные когорты пролетариата». Фактически они делятся на две категории: те, кто сидит дома на диване, ожидая, когда сама собой случится великая революция, и те, кто искренне и серьезно пытается помочь социальной борьбе на местах, поддерживая любой уличный протест и любую забастовку. Увы, в большинстве случаев уличные протесты и стачки оказываются не более успешными, чем избирательные кампании. И причина тому не в ошибках левых, а в состоянии самого общества, которое так же невозможно изменить просто одиночными протестными акциями, как и отдельно взятым актом голосования.
Массового забастовочного движения нет по той же причине, по которой нам не удается мобилизовать массы людей на выборы и привлечь их голоса. И наоборот, если бы у нас было массовое стачечное движение и дееспособные низовые организации трудящихся, то были бы и свои депутаты, причем не один-два человека, прорвавшиеся через систему, а на всех уровнях.
Изменение общества это комплексный процесс, включающий в себя разные формы и разные площадки борьбы. И невозможно оценивать эффективность каждого отдельного способа действия, без учета перспектив и возможностей движения в целом. Естественно, каждый может заниматься тем, что у него лучше получается или тем, для чего есть возможности. Но неприязнь значительной части левых к выборам имеет и другую, гораздо более фундаментальную и серьезную причину. Она по-своему отражает всё тот же процесс деполитизации и фрагментации общества.
Идеологически призывы никогда не участвовать в выборах, а заниматься только поддержкой социального протеста представляют собой современную форму того самого «экономизма», с которым Ленин боролся в работе «Что делать?». Парадокс в том, что обвиняя участников выборов в «реформизме», эти люди не желают видеть, что борьба за выплату задержек по заработной плате или за сохранение сквера является уж никак не более революционной. И ничуть не ставит под вопрос основы существующей капиталистической системы. В лучшем случае это тоже реформизм, но ещё более умеренный, минималистский.
Ленин совершенно справедливо считал именно политическую борьбу высшим проявлением классовой борьбы. И в современном российском обществе участие в избирательных кампаниях является как раз одной из открывающихся для нас форм политического действия. Безусловно — не единственной. И кстати, бойкот выборов тоже может быть серьезным и значимым политическим актом. Но только каждый раз мы должны отвечать себе на вопрос — почему мы бойкотируем именно эти выборы или наоборот — почему участвуем. Если мы изначально говорим, что не хотим участвовать ни в каких выборах и не ходим голосовать, то и лозунг бойкота теряет всякий смысл. Как можно отказаться участвовать в том, к чему всё равно не имеешь никакого отношения?
Азбучной истиной социологии является то, что в условиях затяжной экономической депрессии (какую переживает современная Россия), профсоюзная борьба и социальный протест, не приобретающие политической окраски, оказываются малоэффективными. У собственников и государства просто нет избыточных средств для того, чтобы идти на уступки, а потому репрессивные решения становятся для них наиболее естественными и простыми. Приоритет политики в таких условиях очевиден: надо бороться непосредственно за власть — на том уровне, до которого можно дотянуться.
Мы пока не научились всерьез выигрывать выборы в сложившихся, крайне неблагоприятных условиях. Надо не отказываться от борьбы, а научиться побеждать.
Что делать дальше?
Технология дистанционного управления электоратом, примененная Навальным и Волковым на этих выборах, несмотря на заимствованное название, является в значительной мере новаторской и принципиально российской — её невозможно эффективно применить в обществе с развитым гражданским и классовым сознанием. Неожиданностью для нас оказалось, конечно, не это, но масштабы ущерба, которые смогли нам нанести с помощью этих методов. Однако встает вопрос: что мы могли сделать для предотвращения неблагоприятного для нас исхода? Скажу честно: при имевшихся ресурсах — почти ничего. Речь идет, конечно, не только о деньгах (пожертвованиями сторонников было собрано около полумиллиона рублей, что является российским рекордом для кампании, проводимой левыми). Однако наши оппоненты тратили миллионы. Ресурсы в данном случае это ещё люди и время. Мы имели постоянно около 40 человек волонтеров, работавших бесплатно, а потому ограниченных в плане времени (надо где-то работать или учиться). А кампанию мы всерьез начали только в июне, что, конечно, было довольно поздно (наши соперники «окучивали» округ месяцами и даже годами). На этом фоне результат выглядит не таким уж плохим. Но мы должны признать самую главную проблему: неверную оценку развития ситуации. Мы недооценили масштабов угрозы, связанной с появлением УГ, а также переоценили шансы на высокую явку.
Будь наши оценки более точными, изменило бы это исход кампании? Конечно, нет. Но могло бы заставить нас изменить свои задачи.
Кампания может вестись в расчете на немедленный успех и в расчете на перспективу. В первом случае вы должны делать ставку на агитацию, во втором — на просвещение и пропаганду. В первом случае — на кандидата, во втором — на свои идеи и принципы.
Если бы мы правильно оценивали положение дел, то вполне возможно, что вместо раздачи листовок надо было бы за те же деньги печатать и раздавать брошюры и даже книги, заниматься организацией лекций и читательских конференций. Вряд ли это дало бы нам больше голосов, но помогло бы расширить круг читателей и зрителей «Рабкора». И то и другое, кстати, тоже произошло в ходе кампании, но мы могли бы достичь большего.
Однако скорее всего будущее развитие политического кризиса не оставит нам много времени на такую работу. Над готовиться к новым выборам и на борьбу до победы. Как?
Политика клентелы и административного ресурса, на которую опиралось в 2000-е годы господство «Единой России», явно себя исчерпывает. Для этой политики нужен не только кнут (угрозы увольнения и наказания за неявку на выборы и неправильное голосование), но и постоянно раздаваемые пряники. Опыт московских выборов показал, что пряников на всех уже явно не хватает, а обещания не действуют. Так что побеждать ЕР можно, даже если её кандидаты прячутся под иными личинами. Но что можем мы противопоставить технологии использования электоральных роботов, примененной Волковым и Навальным?
Формировать свой собственный критически лояльный электорат. Это масса людей, поддерживающих нашу политику, идентифицирующих себя с ней, но способных критически мыслить, готовых контролировать своих кандидатов и лидеров. Именно так поступали в прошлом все рабочие и левые партии, входившие на электоральное поле в условиях, хоть и отличающихся от наших, но не более благоприятных. Мы должны не просто работать со своими потенциальными избирателями, но и объединять их, содействовать структурированию общества. И в этом плане борьба за сохранение скверов и парков, за выплату людям заработанных денег и за условия труда имеет значение. Но эта борьба тоже (как и выборы) должна быть направлена не на единовременный, разовый успех, а на перспективу совместной деятельности, направленной на защиту и осознание своих интересов. Людей, научившихся мыслить и действовать таким образом, превратить в электоральных роботов не удастся.
Исходя из этой перспективы, можно сделать вывод, что проделанная работа, хоть и не принесла ожидаемого успеха, была небесполезной. Мы сформировали команды, привлекли множество новых людей, установили связи, полезные для нашей дальнейшей деятельности. Увидели свои слабые и сильные стороны.
Это как Нарвская битва для Петра Великого. После поражения надо сразу же приниматься за подготовку новой кампании — более масштабной и важной. Перестроиться, сплотить ряды, сделав необходимые выводы для своей стратегии и тактики.
Что касается лично меня, то кампания дала мне богатый материал как социологу: в конце концов, это был прекрасный опыт включенного наблюдения. И всё что было понято или изучено за эти недели, будет непременно применено на практике.
|
|
