Пережив 10 парламентских выборов за 28 лет, немудрено, что соотечественники преисполнились мудрого презрения к демократии…
Только удивительно, как в неё верят народы, пережившие их многажды больше… «Ведь всем известно», что политики, депутаты, журналисты, министры и президенты – лгуны, приспособленцы и жулики… Всем манипулируют сильные мира сего, а история – это хроники соперничества фанатиков и мошенников за право «резать или стричь стада», которым «ни к чему дары свободы», как написал гениальный русский поэт. Не просто никогда не видевший оных, но и даже никогда не бывший в странах, где они при нём существовали…
Он не был даже в Царстве Польском или Великом Княжестве Финляндском, где при жизни Пушкина уже были избираемые органы власти – сеймы и суд присяжных…
Пытался я понять, почему два года, но чаще – один – предельный срок существования любой значимой инициативы, построенной на ценностях, на убеждениях… А потом – скандальные расколы, решительные размежевания, склоки, внешне очень комическое идеологическое сектантство… Но тут объяснение какое-то есть – любое ценностное объединение строится на интеллигенции, а её хлебом не корми, дай устроить на ровном месте схоластический «глубоко идейный» спор…
Однако в нормальных странах в партиях и движениях также полно людей, которых в бывшем СССР сочли бы интеллигенцией, но они разбавлены совсем другими активистами, подпадающими кто под определение «средний класс», а кто «пролетариат», и это не позволяет превратить даже самую горячую и принципиальную дискуссию – в раскол и пафосную междоусобицу.
Почему в постколониальных Африке и Азии, в только сбросивших диктатуру странах Латинской Америки, в посттоталитарных государствах Восточной и Южной Европы, в Грузии, в странах Балтии, в Украине и Молдове есть уважаемые партии, свободные профсоюзы, гражданское общество, а в России – швах?
В чём причина отмечаемой всеми социологами необычайной социальной атомизации российского общества, почти полное отсутствие доверия не только к институтам, но и к кругу общения, выходящего за самые узкие семейно-дружеские рамки.
Плодом моих размышлений - как положено для либерала-западника – стала формула «и в это виноват сталинизм».
Люди сами очень мало что выдумывают. Значительно чаще они используют старые социальные практики в новых условиях.
Как известно, в истории Европы было два периода Тёмных веков – один был описан Гомером, а второй – Артурианой и Ведами. Именно после этих периодов варваризации и архаизации и появляется демократия* как государственное (субгосударственное) устройство – полисная в Элладе и на Аппеннах, сословная (кортесы) и магистраты – в Западной Европе.
Дело в том, что вторжением дорийских племён в Восточное Средиземноморье и германских в Западноримскую империю снесло сложившиеся там имперские и деспотические социумы.
При этом, имперская традиция ещё была слаба (не Египет или Вавилон), и вновь возникшая государственность исходила из архаических представлений о военной демократии («вождитизме») и общинно-племенном самоуправлении.
В крестьянских социумах колониальных стран также сохранялись и традиции местного самоуправления (хотя бы выборы сельского старосты, сельские сходы) и традиции независимости религиозных структур от государственной (феодальной) власти.
Поэтому, когда на обломках колониальных систем и отживших монархий стали возникать сперва вполне себе имитационные подражания европейским демократическим институтам – парламент, партии, суды присяжных, профсоюзы, то у формирующих их были не только навыки горизонтальной консолидации и взаимодействия, но, что не менее важно, многовековая традиция, легитимирующая такое социальное структурирование и его независимость. Был эмбрион демократического идеализма.
Если бы не сталинский ультратоталитарный переворот конца 20-х, уничтоживший не только традиционное, вполне самоуправляющееся село, но и самоуправляющиеся артели и настоящие кооперативы, а также пусть и зачаточную фракционность в партии и среди творческих профессий, то прижатая большевиками демократическая традиция могла прорасти, как трава сквозь камень…
Но всё было уничтожена в коллективизацию. Более того, интенсивная перекачка, преимущественно послеармейской молодежи, в виде оргнаборов, совершенно разрушила в России сложившуюся городскую социальную среду. Память о «военной демократии» сохранилась только в криминальной субкультуре, опирающейся на архаические догосударственные народные представления. Чем эта субкультура и привлекательна, особенно для молодых.
Там, где эти гигантские «социальные насосы» не были запущены или были запущены не на полную мощность – Украина, Балтия, Южный Кавказ, независимое гражданское общество стало появляться из воспоминаний существовавшей общинности…
На Востоке эти процессы сдерживали религии, сдерживающие развитие автономной личности. Но ни о какой Исламской революции не могло быть и речи, если бы не мощнейшая традиция независимых от властей религиозных объединений, духовных судов улемов, контрастирующих с государственным правосудием судей-кади, противостояния шариата – адату (обычному народному праву), султанским и ханским установлениям.
Примерно так же стало появляться гражданское общество на Западе. Были церковные общины. Часто не просто независимые от государства или конфессии большинства, но находящие в этой независимости опору своей идентичности. Были цеха, гордящиеся своим самоуправлением, независимостью от феодалов и князей (монархов), своим участием в формировании магистратуры, своими кварталами и слободами.
Когда секуляризация и промышленное развитие уменьшили организующую роль общин и цехов почти до нуля, навыки коллективной социализации были перенесены на партии и профсоюзы.
Западные партии были и остались «секулярными» католическими или протестантско-диссидерскими общинами (у миллионов евреев Восточной Европы был опыт объединения в товарищества-хаврут – похоронные и иные благотворительные ассоциации взаимопомощи), а профсоюзы - цехами.
Поэтому в западном профсоюзе не может состоять работодатель (иначе этот профсоюз - гангстерский, «вертикальный»), поскольку мастером цеха в идеале может быть только тот, кто способен полностью самостоятельно изготовить изделие. От этого и западная привычка заставлять наследников владельца компании проходить все этапы работы в своей фирме.
Демократия и доверие к ней появятся в России только когда люди опять, как и век назад начнут доверять друг другу и научатся совместно решать общие проблемы…
Парадоксально, но «операция «Реновация», очевидно, призванная, среди прочего корыстного, расколоть общество, пусть только и в столице, и перенацелить быстро растущие протестные настроения, перенести агрессию с власть имущих на соседей (точно также как это сделала столыпинская аграрная реформа), прямо на глазах кристаллизирует столичный социум, один из самых атомизированных в стране.
* Об этом очень интересно у В.М. Хачатурян в работе "Вторая жизнь" архаики: архаизующие тенденции в цивилизационном процессе" (Москва: ACADEMIA, 2009)
|
|
