Оппозиционные интеллектуалы (действующие; бескорыстные: так я отсёк созерцателей и рвачей) в основе своей натуры разделяются на «воинов» и «чиновников». И эти категории совершенно не зависят от отношения к идеологическим расколам.
Только за минувший ноябрь мы стали свидетелями буквально парного (случайно или нет, но объединённых общей темой) появления тем, буквально поляризовавших и всю общественность, или её узкий либерально-оппозиционный сегмент. «Трампошок» и «Крымский спор» (Муждабаева-Ходорковского) – народовластие или правовые устои; «дело Улюкаева» [удар по либерализму или кармическое возмездие за службу режиму] и «псковская трагедия» [«ритуальное детоубийство» или трагедия провинциальной бездушности] – тут общий знаменатель отношение к силовикам; историческая роль Кастро и раскаяние потомков палачей – роль террора в реконструкции социума. Последнюю историческую тему «заполировала» пара фигуристов Навка-Бурковский, чтобы лишний раз напомнить о спекуляции путинизма на теме войны и о попытках использовать правящими в Эрэфии антисемитами темы Холокоста в качестве универсального «дипломатического оружия». Если бы либеральная общественность вспомнила в ответ хотя бы о российской части Голодомора, о 87-летии начала сталинского коллективизации! Но, увы, участь миллионов погибших от голода и эпидемий, расстрелянных или отправленных в лагеря крестьян РСФСР (и трагическая участь свыше миллиона казахов при искусственном голоде Ашаршылық и терроре войск ОГПУ против протестующих - тогда КазАССР входила в РСФСР), была заслонена обсуждением только жертв Большого террора.
Но вернёмся к вспышкам идеологических битв. Такие расколы и размежевания – имманентное свойство интеллигентской среды. И это не только проявление «сектантства», хотя интеллигенция, как квазиклерикальная среда («секулярное духовенство») просто не может не продуцировать бесконечную схоластическую полемику. У идеологических расколов есть вполне объективные причины.
И это отнюдь не распределение по ролям защитников интересов различных социальных (марксисты сказали бы «классовых») групп, согласно предельно вульгаризированному советскому марксизму, в котором Базис так же руководит и направляет Надстройкой, как звонок из отдела ЦК КПСС (или президентской администрации) кардинально разворачивали ход научной, творческой или публицистической дискуссии.
Поскольку любое значимое общественное движение является следствием цивилизационного «фазового перехода» социума или культурного взаимопроникновения соседних цивилизаций, например, русской и европейской, то возникновение и разбегание парных социокультурных флуктуаций – это неизбежное следствие таких процессов. В результате идеологические размежевания среди политизированных интеллектуалов, в первую очередь, оппозиционеров – это естественное отражение на феноменологическом плане глубинных, сущностных (онтологических) «вихрей».
На этом фоне призывы во имя консолидации перед лицом врага отбросить расхождения так же нелепы, как гипотетическая попытка призвать ранних христиан оставить богословские споры, «сосредоточившись на главном».
Единение как раз обеспечивал император Константин I, который, как опытный администратор, отлично понимал важность монолитного единства будущей госидеологии и потому собрал Первый Никейский собор. Навязанное единство привело к замене постоянного бессистемного брожения и атмосферы непрерывных споров к последующему уходу почти всех христиан Юго-Востока в лоно куда более толерантного раннего ислама. Смертельному расколу православных по вопросу иконопочитания, затем – расколу всего христианства (Великая Схизма). А потом - к капитуляции восточного христианства перед османами и к кровавому расколу западного христианства.
Великий знаток и любитель расколов Ленин своим тезисом о размежевании как необходимой предпосылке объединения хотел сказать вовсе не то, что понимали под его словами и, обильно цитируя, вовсю применяли впоследствии. Речь не шла о важности блюсти ортодоксию и вышвыривать «уклонистов» (еретиков). Наоборот, смысл был в идеальной технологии создания из полуклубной интеллектуальной тусовки фанатичного ядра дисциплинированного антисистемного движения.
Метод простой – идеолог несколько раз меняет свою «принципиальную» позицию. Все, кто, находясь в плену верности принципам общей доктрины, начинают упрекать идеолога за оппортунизм, немедленно подвергаются с его стороны шельмованию – либо за примитивизм, либо – за заумность и путанность их построений.
К травле присоединяются верные адепты идеолога, убежденные, что сегодня главное быть ему верными, а не погружаться в схоластические препирательства. Так отбраковываются все слишком критически мыслящие и считающие себя – как минимум – не глупее идеолога, а вокруг идеолога собираются уже не коллеги, но преданная паства, идеально подходящая для популяризации путём примитивизации его учения.
«Интеллектуал-чиновник» (во всём диапазоне от претендента на идеологическое канцлерство до скромнейшего Акакия Акакиевича при «единственно верном учении») очень нервно воспринимает все идеологические «неровности». Для их сглаживания наготове всегда пара надёжных рецептов, вроде советов (сперва – рекомендаций, потом установок) не углубляться в спорные вопросы и искать компромиссные формулировки. Такой «чиновник» не понимает, что «замотав» один принципиальный вопрос, он тут же налетит на следующий, вытекающий из той же коллизии, что и предыдущий.
Например, «крымский вопрос», вдруг вспухший среди оппозиционеров, как на ровном месте. Его можно договориться не поднимать – хотя бы до выборов в послереволюционный парламент.
Но этот вопрос – отражение четвертьтысячелетнего спора о приоритете права или демократии (народовластия): является ли естественное право, часто неписанное, но отражающее общие принципы цивилизации, более значимым, чем высший суверенитет народа, подобно абсолютистскому монарху, могущему что угодно объявлять законным или запрещать.
При бурнокипении восстановления демократии за «крымским вопросом» немедленно выскочат другие: вопрос о люстрации (громить или подчинять слой номенклатурный слой профессиональных управленцев старого режима), вопрос о статусе национальных республик (если все объявляются русскими, то понятие титульной нации и её административная автономия, естественно, отменяются), вопрос о деприватизации (проводить жёсткую демонополизацию или, напротив, обобществить монополии, поставив их под гражданский контроль) …
И всё это выводится к одному – готова «послетурбулентная» Россия стать частью Европы, соблюдающей принципы Европы, или намерена ещё побыть вновь перелицованной под демократию империей, управляемой альянсом из номенклатуры и олигархии.
Совсем по-другому относятся к расколам «интеллектуалы-воины» (чтобы не сказать слово «аристократы», кстати, Ленин относился именно к их числу, в отличие от его эпигонов и диадохов).
Они отлично помнят, что не было 120 лет назад более люто ненавидящих и порицающих друг друга течений, чем «народники» (будущие эсеры) и тогда единые социал-демократы, заявившие своими размежеваниями, что они:
а) совершенно не намерены строить никакой альтернативной крестьянско-коммунистической цивилизации [сия миссия досталась осваивающим турецкую Палестину евреям];
б) останутся имперцами-русификаторами и поэтому для пребывания в социал-демократической партии «бундовскому» еврейскому пролетариату (3/4, а как бы не 9/10 от общего числа разделяющих социал-демократические идеи 114 лет назад) пора становиться русским [пожелание Плеханова о «еврейском погроме в партии» исполнилось трижды – почти как фарс при уходе «Бунда» и ссоре Ленина с Мартовым; затем – уже как трагедия - при разгроме левой оппозиции в конце 20-х и как потом, заключительным аккордом борьбы с космополитизмом].
Но все жуткие междоусобные раздоры до 1903 года совершенно не мешают всем социалистам вместе обрушиться на царизм в 1905 и уже не выпускать зубов из его загривка вплоть до середины марта 1917 года.
Сущностные противоречия между большевиками и эсерами, даже левыми, по аграрному вопросу (эсеры хотели нечто вроде НЭПа, а большевики «муниципализации земли», т.е. создания самоуправляющихся совхозов размером с волость) совершенно не помешали им создать первое революционное правительство и править коалиционно до июля 1918 года, когда их развели по разные стороны баррикад большевистские продотряды и братская дружба Ленина с кайзером. [Удайся заговор 6 июля и объяви Советская эсеровская Россия вновь войну Второму рейху, то провал германского наступления на Амьен 14 июля и общий переход Антанты в генеральное контрнаступление через четыре дня отечественные историки и по сей день расценивали бы как решающий вклад России в победу в Мировой войне – в этом варианте – единственной: где нет Ленина и Сталина, там нет Муссолини и Гитлера].
«Интеллектуалы-воины» (от подсознательных генералиссимусов до «доктринальных» прапорщиков и даже «резолюционных» унтеров) отлично знают, что все бойцы – разные. Что они постоянно спорят и ругаются; что молодые ненавидят и боятся старослужащих, а те – презирают молодых; что господа офицеры норовят устроить дуэль, а солдаты – пострелять в спину чертовому офицерью… Но в нужный момент все вылезают из блиндажей, занимают окоп и отбиваются, или бегут вместе под пулемётами и шрапнелью и занимают чужой окоп…
Тут тоже есть несколько простых правил:
а) «всяк солдат должен знать свой манёвр» (не просто послан на убой, должна быть иллюзия важности собственной роли);
б) «город на три дня» (каждый должен понимать, что он получит в случае успеха конкретного боя) и так далее.
Поэтому оппозиционеры «военно-аристократического» склада никогда не призывают восстановить единомыслие, они призывают, временно отложив очень содержательные дискуссии (о лучших методах прожарки вшей при помывке, или ускоренного соблазнения баб на побывке, или какой из мобилизованных народов империи более богоизбранный), из точки А (свой окоп) перейти в точку Б (бывший вражеский окоп на очень важной высоте), в которой дискуссии по возможности и продолжить…
Ленин не за то нёс по кочкам Зиновьева и Каменева, что они выступали на большевистском ЦК против Октябрьского выступления [эти мещанствующие интеллигентишки, подобно современным аналитикам, подсчитали, что в Петрограде офицеров-монархистов в три раза больше, чем большевиков, то если офицеры временно отвлекутся от пьянства, то раздавят всех социалистов вместе как клопов; гениальность дворянина Ленина была в том, что он понимал: не только не отвлекутся, напротив, с ханжи перейдут на шампанское], но за то что выдали журналюгам «военную тайну».
Поэтому, пока не трубят к построению, не надо мешать спорам в солдатских землянках и командирских блиндажах. А когда протрубят, тут уже иная забота появляется: как не попасть под вражеский фугас и как попасть в супостата…
|
|
|
Рейтинг: 1.36, Голосов: 14
|
|
|
