Как уже сообщал ФОРУМ.мск, в книжном магазине "Фаланстер" сегодня прошел обыск. Помимо так называемой нацбольской литературы искались все новые подтверждения того, что магазин продает "литературную порнографию". Как раз недавно в нем появился восьмисотстраничный роман постоянного автора ФОРУМа.мск "Поэма столицы", на обороте обложки которого есть одно весьма существенное для ищеек пояснение:
"...бас-гитарист леворадикальной рок-группы «Эшелон», делая канвой своего романа изречение Ленина «революция и любовь явления одного порядка», Чёрный откровенно рассказывает о том, что было и смело мечтает о том, что будет на левом фланге молодой российской политики. Радикальный реализм как творческий метод автора преодолевает литературные табу и превращает интимное в более чем эротическое, а политическое - в pulp-fiction."
Вот это "более чем" и могло заинтересовать ищеек, однако они утверждали, что ищут исключительно нацбольский след.
Правоохранители прежде приходили в магазин под видом покупателей, но не нашли интересующие их издания. Тогда они провели контрольную закупку литературы и заявили, что в книгах обнаружена порнография. Спустя месяц, в декабре 2007 года, против Куприянова уже было заведено уголовное дело по статье "распространение порнографии" .
Напомним, в ночь на 22 июля 2005 года магазин "Фаланстер" сгорел после того, как неизвестные бросили в окно гранату и бутылку с зажигательной смесью. Тогда говорили о политической подоплеке случившегося и подозревали след недавно учрежденного движения "Наши".
Сам Дмитрий Чёрный так прокомментировал этот обыск накануне инаугурации Медведева:
- Общество переживает самый пик реакции, и поэтому власти уже демонстративно проводят обыски там, где гнездится оппозиционная мысль. Но все подряд книги нельзя арестовывать - поэтому ищейки ходят не по следу, а скорее для устрашения. Что касается моего романа, который охватывает период жизни нашего общества с 1998-го по 2005-й год, то и там несомненно есть "нацбольский след" - например, сны героя с участием Лимонова, совместный с НБП рок-концерт, который проводила рок-коммуна на Театральной площади в 2002-м году... Тем не менее, вряд ли литературное упоминание такого явления как НБП уже может считаться уликой против автора - живет же и здравствует мой ровесник и коллега по писательскому цеху Захар Прилепин, плоть от плоти НБП, в "раскрутку" которого лично Лимонов вложил немало творческих "инвестиций" в период предвыборной кампании его в Нижнем... В моем же романе, скорее, больше страниц уделено истории другого молодежного движения - СКМ, в котором я состою почти с самого основания. Раскрываются и многие тайны КПРФ, истории и персоналиям которой уделено немало места во второй части. Конечно же, в романе есть и откровенные сцены - так что любой читатель может в нем найти то, чего не нашли поверхностные ищейки...
Несмотря на обыски и аресты несогласных, презентация моего романа состоится в клубе "Билингва" 19 мая в 20-00. В качестве гостей приглашены депутаты Национальной ассамблеи. Презентация пройдет в форме концерта, в ходе которого будут зачитаны фрагменты романа, выступят писатели и поэты, а так же с музыкальными программами выступят группы Вис Виталис (ex-SIXTYNINE) и АНКЛАВ.
Роман "Поэма столицы" - о Москве рубежа девяностых/миллениума. Первая часть романа, по определению автора - лирический индивидуализм. Молодые герои встречаются и знакомятся на улицах летней столицы, здесь же во всех подробностях (на крышах, во дворах) разворачивается их роман, который, правда, не приводит к классическому финалу - сами герои боятся назвать свои отношения любовью... Радикальный реализм описаний их встреч, совместных путешествий может шокировать неподготовленного читателя. Чёрный назвал эту часть "архитектурно-эротической".
Вторая часть романа - становящийся коллективизм, как шутливо определяет его "сухой остаток" автор. Отвергнутый любимой, главный герой (имена и клички которого меняются, но не меняется взгляд) оказыватся в мире, наполенном социальными противоречиями и заново открывает для себя политические смыслы происходящего, ввязывается в общественную кампанию по защите архитектурного памятника от сноса, становится под красные знамена. В ходе развития реалистического повествования героями сюжета становятся депутаты Госдумы (Игорь Игошин, Илья Пономарев), Егор Летов, Геннадий Зюганов, Сергей Удальцов. Роман обретает сходство с дневником и одновременно политической биографией, в которой ни на секунду не прекращается любование столицей - с трибун митингов, с крыш домов, где устанавливаются красные флаги... Описано становление музыкального движения "рок-коммуна", некоторые участники которой (эпизодические герои романа) и выступят на презентации.
Из 2-й части "Поэмы столицы":
...но вернёмся к классическому сюжету с рыжеватоволосой дамой - ведь акустика Егора случилась позже, сохраним хоть тут видимость хронологики.
познать разницу стилей чтоб - надо вписаться в мемуарность, со всеми архаичными ходами и сокрытиями, жеманностями, изворотами языка, направляющими мысль. но даже в воспоминание пытается вклиниться радреал - это бесполезно, радреал вписывает в текст действие, а не воспоминание о приблизительном порядке действий, реконструкция дело не действительное, медлительное, сомнительное.
итак... (эхо: так-так-так-тик-так, не теряй времени, текст тоже имеет границы). она позвала - довольно равнодушно: мол, хочешь, приходи утром, после того как отведу детей (двоих) в садик. да, замужняя, да с детьми, эккуда тебя занесло благословением Пименова, товарищЧ.
Новые Черёмушки, куда ездил заниматься математикой перед поступлением на психфак, осень холод в кончиках пальцев автобус поиск дома-башни. быстро определил, набрал код, голос её ответил. впустила, по лестнице на второй этаж, мимо домашнего прелого духа помойки, дома тоже прохладно. она в лёгком свитере, в полутёмном коридоре - длинный трехэтажный ряд кассет, прокуренная квартирка. отказываюсь от чая - в комнату, где широкая современная, с железными извивами кровать. сразу к делу, она не теряет времени. даже домашнюю её одежду - но надо снять, помогая скидывать и свою. холодно. и чулки стянуть. и дальше.
нет, не тянет влизаться под рыжерусыми кущами открытая видимая цель, скорее сладко дразнит, будит прохлаждающегося молодца целование внутренней мягкости белых её бедёр рядом, в самой близости к пока скромно сомкнутому неспокойному месту в рыжей барочной оторочке, куда зван. да и она не даёт задуматься, требует: «Я хочу тебя». не успевшего распрямиться во весь рост, ещё не готового к прямому натиску, молодца-голубца моего - вправила в себя, жадная ведьма. и понеслось - медленно обжившийся в подходящей среде, там и стал себе в непрерывном движении расти, как пушкинский герой в бочке. а завтракающая голубцом моим ведьма, видимо почувствовав себя со мной моложе, ритмично заайкала, так непрерывно, направленно, осознанно, низкоголосо и властно: «ай, ай, ай...». явно не довольная таким темпом и медлительной нежностью гостя, не выпуская из нижних уст его голубца, перевернула, оседлала и не в полную длину стала обсасывать, чему стал снизу подпружинивая, поднимаясь вплотную, помогать.
так играли, переворачивались, и гость наблюдал смуглую горловину ствола своего оружия, гильзу снаряда, внедряемого в невидимые за белизной ягодиц глубины, а она всё чего-то добивалась - но от её, как она считала «брутального», властного над оседланным поведения голубчик обмяк. многоопытная ведьма, полюбовавшись малиновым прищуренным молодцом, но до конца не скидывая его смуглого капюшона (возможно, из брезгливых соображений) тотчас приняла его устами и очень быстро, заботливо согрела, возродила в полный рост, довольно переместив тотчас по адресу, и снова стала наездницей. вполне цензурное зрелище, думали товарищЧ и его молодец в тёплом нутре и холодном утре: не видно - что там происходит, да особо и не ощущаемо. да, скользкое движение-вхождение, но ничего в нём страстного, какой-то обыденный процесс - разве вспомнишь тут наши откровения, сближения с тобой, моя девочка, которой я так запоздало «изменяю» (смешное, неподходящее к нам слово, как и все остальные из арсенала лав-стори).
пришлось отменять эту сомнительную брутальность, совершать переворот и медленно, но настойчиво укрощать наездницу своим глубоким жёстким, может, непривычно ей лиричным, ритмичным наступлением. когда поняла и приняла свою участь - начала раз за разом стискивать левую грудь с вытянутым, выкормившим двоих детей соском (на правой он моложе, расплывчатей, не торчит так). это дело всякий раз перехватывал: негоже при свободных мужских руках так самообслуживаться. оказывается, эта ручная суета и резкие внимательные выдохи всякий раз были сигналом заветной кульминации, которых за медленный ритмичный путь голубца к его цели случилось уже три.
понимая, с каким трудом я нагоняю уже трижды ею пойманную цель, ведьма задала классический вопрос проститутки, не ожидал даже такого сервиса: «Ты как хочешь кончить - в меня или в ротик?». раз уж такое естество и непосредственный контакт, то - не меняя места дислокации, так ответил. и так, растерянно воскликнув юношеским голоском, выплеснулся, почему-то по-тигриному кусая, стискивая её чуть веснушчатую ключицу - то ли мстя, то ли благодаря... под утихающий бой сердец подстроились кишечные перетекания в стене за головами любовников - утро пегокирпичного дома-башни идёт своим чередом, работает водопровод, и пока товарищЧ изливается своим невостребованным генокодом в ведьму, работают все системы жизнеобеспечения постсоветского быта. ведьма недолго позволила привыкать к пребыванию в ней после свершения преступления - и, деловито вильнув только что принимавшими меня ягодицами, шагнула прямо через витую железную границу постели: пошла в ванную вымывать мужское жертвоприношение из уютного алтаря-копилки левацко-бомондовых снарядов. сколько в неё заряжали, а, комрады?
тотчас ощутил холод, и укрылся чужими простынями-одеялами. да, утром как-то натужно и неуютно это всё действие, неестественно, грубовато и нечувствительно. или не в утре дело?..
она шумит душем в ванной, я привыкаю к широте чужой супружеской, прокуренной постели, медленно поднимаюсь - замёрз потому что, надо хоть носки одеть, один никак не находится, ни в каких складках простыней, покрывал. выходит расследование траекторий наших поспешных бросков одежды, приходится и её не одетую одёжу проверить, с домашним запахом хозяйским. никак не находится чёрный носок...
возвращается голенькая, ей не холодно, выдаёт (возращает, давал ей читать не свою, минлосову) бордовую книжицу Бренера. я, напротив, уже в штанах, для сугрева хозяйка выдаёт мне свой свитер.
звонок в дверь. сначала одинарный, потом учащающийся - это муж внезапно вернулся, пораньше домой, к жене...
о, какая классическая коллизия! ну-с, где же все завитушки мемуаристики - просим на сцену. впрочем, и предыдущие абзацы не удерживались в старомодной канве.
но муж-то долбасит уже не в звонок, а в дверь, колошматит яростно. любовник не сказать, чтобы предельно растерян - даже хватает фантазии притвориться читающим Бренера. нет, Бренер, твои истеричные строки явно не успокоят героя в сей роковой миг. глупо растерянная жена догадывается только запереть дверь спальни. идея (позже высказанной в качестве укора самим мужем) о том, что со второго этажа, с балкона прыгать не так высоко - не посещает умы одноразовых, и по первости застуканных буквально этим долбежом в дверь, любовников.
да, читатель, мы не будем пытаться воспроизвести всю томность и долготу минут ожидания расплаты. впрочем, мезансцена, которую застал в супружеской опочевальне стремительный супруг, была вполне цивильна - за взломанной им второй дверью на подоконник присел юноша с бордовой брошюркой и дама как бы рекомендовала ему некоторые стихи Бренера. ах, автору и нынче не хочется вспоминать те минуты, ах.
да какой там «ах»! эй, мемуарный рупор - что можешь ты отразить в своём глухом конусе?! то, как муженёк кулачно налетел на поэта? как - отдадим ей должное - любовница пыталась его закрыть собой и в схватке снова стала нагой, потеряла халатик?!
вот читатель, порви с мемуарами - требуй везде и всегда радреала, ибо остальное - отдалённые веяния.
наш герой, вероятно, потерял сознание, не пытаясь сопротивляться. вскоре был обнаружен на месте свершения преступления, на кровати. над ним нависал низкий, широкощёкий, невзрачный, с прокуренной пастью, муж левацкой фемины, был он шофёром ГАЗели. сперва он явно хотел максимально уничтожить любовника жены, голой жене тоже намечал тумаков, но поэт, вроде бы, заслонял её, отчего еще более был бит. разглядев его уже отмеченное мужними кулаками лицо, сохатый заключил, что изячный поэт похож на «петуха» и таких в тюряге... ещё под допингом стремительного прорыва и победы без сопротивления, муж предложил любовнику, выражаясь гуманно для читателя, искупить грех оральным сексом, но вскоре, услышав в ответ интеллигентную речь, потерял нить наезда. следующей мыслью было - возместить денежным эквивалентом свой моральный и прочий ущерб: «Денег нет? Не зарабатываешь? Ничего, квартиру продашь, никуда не денешься, ты у меня вот где, сиди тут!». вдохновлённый яростью муж бегал на кухню, чего опасались остальные действующие лица: но не за ножом, а звонить некому корешку, звать подмогу для возмездия. не дозвонился, азарт спадал. снова прибежав и обнаружив пленника на положенном ему месте, муж продолжал: «А я-то поверил, когда стихи твои читал - город, вывески, как ты ходишь, злишься, это видишь - понравились, что такой поэт, радикал, бль... а ты с моей женой... да ты знаешь, что она не спит со мной уже давно, я работаю, всё в дом, а она в кровати отворачивается от меня, всё по каким-то пименовым шляется, ты думаешь, ты у неё один? вот я ещё этого Пименова поймаю!.. да оденься же!».
шофёр почти плакал - особенно, когда последнее восклицание адресовал жене, которая в материнской заботе о пленнике забыла, что нага. «Чужая жена, муж, и леворадикал на кровати» - такое название театральной постановки этого эпизода предлагаю. но спадал азарт эпизодического героя, имя которого не осталось даже в этой краткой истории. жена накинула халат, а муж, перейдя от агрессии к исповеди, так что и любовнику стало его жалко отчасти, вдруг понял, что не хочет жалости от врага, и стал его выпроваживать. с одним лишь измождённым требованием - возместить ремонт двери, взломанной праведной мужней яростью (в размере трех тысяч рублей, двух зарплат поэта). какие-то невероятные для такой угарной театральной истории рассудительные реплики звучали из уст любовника в прихожей, пока уже плохо в полутьме видимый мужем он одевался - мол, вот зарплату получу, тогда и отдам. наконец, именно этой наглостью добитый, муж выпнул любовника с семейной территории аки пса шелудивого.
вот вам и лавры Джима Моррисона, backdoor man, блин, в осеннем сухом и ярком миллениуме: с набитой физиономией и натраханным молодцом, поэт убирается восвояси - то есть, в творческую келью номер 34, в 91-ю школу. вот так непросто было пройти через ворота, войти в левацкий мир таким символическим путём - с соответствующей расплатой: муженёк надавал и за Пименова, и за Мавромати, надо думать, так что с них причитается... автобусом к метро, в вагоне не сильно косятся на лик чудом оставшегося среди них, живых, искателя приключений - значит, не сильно избит. выходит на рыжей Октябрьской, там где демонстрации собираются, и едет на 33-м троллейбусе к Манежу, чтобы оттуда мимо Военторга дотопать до Поварской по довольно радостному и солнечному октябрьскому дню, рассветившемуся над Арбатом и вдали над гостиницей "Украина".
|
|
