Вот уже более недели не стихают беспорядки в пригородах Парижа. По последним данным к концу воскресенья погромы и поджоги выплеснулись за пределы их исходного очага и начали распространяться по всей Франции. В ночь на понедельник манифестанты орудовали уже в Орлеане, Нанте, Туре и других городах. В происходящем удивляет многое: во-первых, массовость и организованность действий бузотеров, во-вторых, полная неожиданность выступлений такого размаха, и, в-третьих, не готовность к подобному развитию событий французских властей и их неспособность справиться с все разрастающимся хаосом. Полемика по поводу принятия ответных мер едва не привела к расколу в правительстве. Идут дни, горят уже не только автомобили, но и жилые здания, офисы банков, полицейские участки, школы и детские сады, а манифестации и беспорядки не только не локализованы, но все более и более разрастаются.
По всей видимости, растерянность и бессилие французских властей объясняется тем, что они буквально не знают на каком языке разговаривать с бунтовщиками. Это не «новые левые», и не старые «правые». Мятежные провинции вообще стоят вне традиционной и ясной для понимания европейской политической шкалы. Они вне структуры европейского общества, и вне ценностей этого общества. Жители французских рабочих окраин, выходцы из стран арабского востока и Северной Африки, образовав непроницаемые анклавы, обитали и продолжают обитать в своем собственном мире - и в социокультурном, и в материальном плане. Созданные ими замкнутые гетто замкнуты не столько извне, сколько изнутри. Европа, по сути, оказалась инфильтрована внутренней периферией, не желающей интегрироваться в структуры так называемого цивилизованного гражданского общества, и ценностно пребывающей в лагере врагов западной цивилизации. Годами и десятилетиями эта внутренняя периферия росла и вместо интеграции все больше ощетинивалась вовне своей особостью, и подспудно копящейся агрессией. В последнее время этот процесс подстегнула т.н. антитеррористическая операция, четко разделившая мир на две части - на избранных и изгоев. Вполне резонно выходцы из стран третьего мира стали чувствовать себя во враждебном окружении, в окружении цивилизации объявившей их исторической родине, их культуре и вере войну на уничтожение. Взрыв был не только возможен, он был неизбежен, и тот факт, что правительство Франции не сумело предугадать потенциала, назревающего внутри государства конфликта, и оказалось совершенно не готово к подобному повороту событий, говорит о полной несостоятельности французской, и шире - европейской политической элиты.
Сегодня можно с уверенностью говорить о том, что общеевропейская бюрократия, и в целом политическая система объединенной Европы не отражает реалий времени, она просто не адекватна текущим историческим вызовам, отвечать на которые Европа будет вынуждена в любом случае. Мрачным предзнаменованием этого, могущего стать фатальным, несоответствия прогремел оглушительный провал принятия евроконституции. Этот провал раскрыл огромную пропасть, разделяющую политический класс и широкие слои населения, с их отнюдь не декларативными ценностями и интересами. Однако должных выводов сделано не было, и именно потому, что делать их было просто некому. Реальное политическое пространство Европы, все ее парламенты, ассамблеи и правительства заполняют партии, погрязшие в ворохе пустых резолюций и ничего не значащих коммюнике. Существующие партии, формирующие правительства, способны поддерживать систему в состоянии перманентной стабильности, однако они решительно не способны действовать в экстремальной ситуации, требующей нестандартного взгляда и нестандартных же решений. Эти партии можно назвать «диванными».
Общеизвестно, что большие пространства, населенные множеством наций и культурных сообществ, способен сплотить воедино либо общий враг, либо общий цивилизационный проект, обладающий таким потенциалом мотивации, перед которым внутренние различия отходят на второй план и не кажутся их обладателям такими уж значительными. Так вот, такого проекта Европа своим гражданам предоставить не смогла, нет образа врага в лице коммунистической империи, а по достижении всеобщего относительного благополучия, народ вовсе потерял смысл и дальнейшие ориентиры. Бунт во Франции не имеет под собой социальной подоплеки, иммигранты имеют все социальные гарантии и пособия. Беспорядки во Франции это бунт против чуждой цивилизации, против опустошенной оболочки европейских общественных и политических институтов, это бунт против пустоты и бессмысленности.
Как показывает ситуация, на данный момент слишком рано говорить об Объединенной Европе как о свершившемся факте, напротив, Европу буквально раздирают изнутри противоречия, которые она не в силах разрешить ни сегодня, ни в ближайшем будущем. ЕС сегодня - это полный скептицизма и суицидальных наклонностей Запад, одержимый патологическим, ничем не оправданным воодушевлением Восток, отстраненный и истеричный Север, и бурлящий непредсказуемый Юг. Морально Европа уже настолько стара, что просто не способна родить на свет некий объединяющий цивилизационный проект. Несмотря на то, что внешне Европа старается избавиться от атрибутов государственных различий, внутренне она дезориентирована, разделена, и подвержена все большей фрагментации. Вдохнуть жизнь в ветхие институты Старого Света уже ничто не способно. Сегодня Европа более всего напоминает Рим времен упадка, с его изнеженной, рафинированной аристократией, с его забытыми, никому уже не нужными богами, и, конечно же, с его страхом и завистью к пассионарному, мужественному и вдохновленному иным смыслом варварскому окружению. Будущее Франции и будущее Европы сегодня как никогда туманно, теория Хантингтона о неизбежном столкновении Западной и Восточной цивилизации приобретает зловещие черты реальности в форме неутихающих беспорядков, а правительство и старые гражданские институты показывают свое полное бессилие и неспособность как-либо повлиять на ситуацию.
|
|
