Коронабесие вбросило мир в новую, уже постинформационную эпоху социальных платформ — соцсетей, используемых для прямого алгоритмизированного управления индивидом (его решения диктуют информация и эмоции, получаемые из соцсети).
Свободный доступ к информации исчезает (при формальной доступности у большинства нет воли сделать для ее получения 5−10 кликов «мышкой»), она становится дозированной. Человек все больше живет в социальных платформах, и со временем виртуальная реальность станет ярче для большинства, а не только для игроманов.
Деньги перестают быть инструментом власти и отходят на второй план, уступая место инфраструктуре и технологиям; финансовый капитал отдает власть союзу производительного и цифрового капитала.
Мир распадается на макрорегионы, условие суверенитета — свой искусственный интеллект (ИИ). Ему недоступен разум (способность к самостоятельному целеполаганию), но он стал ключевым фактором конкурентоспособности. Социально значимая роль большинства людей (кроме владельцев и сотрудников социальных платформ) — оставление цифровых следов, на которых учится ИИ.
Мы начинаем строить этот мир и пытаемся понять его в завершенном виде. Пока наиболее интересная из таких попыток — книга ключевого китаиста России Николая Вавилова «Novus ordo: неофеодальный апокалипсис».
Масса опечаток (из-за которых порой автора сложно понять) вскоре начинает производить впечатление встроенной «защиты от дурака», — точнее, от утративших (иногда даже без сдачи ЕГЭ) функциональную грамотность.
Вслед за Уральской школой политэкономии Н.Н. Вавилов констатирует рентный характер новой экономики, но вместо привычного натягивания на этот глобус измочаленной подобными процедурами совы капитализма напоминает, что рента есть основа феодализма, — и рассматривает постинформационный мир как его аналог.
Его открытие — рассмотрение истории как вызванной развитием технологий смены эпох двух типов: при которых ценность создается трудом (в рабовладении и капитализме) и контролем за пространством, как земельным, так и информационным (в феодализме и нынешнем постинформационном обществе).
Этот подход крайне эффективен.
Не желая лишать читателя удовольствия пересказом, сосредоточусь на недостатках книги, учитывать которые так же обязательно, как и прочитать ее.
Фундаментальная ошибка одна: описывая постинформационное общество, 99% членов которого не имеет никакой ценности и обречено на деградацию, автор не учитывает, что знание открыто по своей природе и потому требует максимального вовлечения в мышление всех, кто на него способен, с максимальным расширением этого круга тренировками (а то и генетическими технологиями).
В прошлом знание сохранялось в замкнутых сообществах в силу своей примитивности. Поддержание энергоснабжения дата-центра (не говоря о радиационной генетике) сложнее задачи отопления самого большого замка.
В целом в закрытых сообществах знание вырождается в религию и умирает как ритуал. Потому общество бесправия и медленного вымаривания 99% населения, показанное автором, за несколько поколений утратит технологии жизнеобеспечения и погибнет.
Мой исторический оптимизм (обоснованный в 2023 году в «Мире после информации») вызван потребностью обучения ИИ в максимальном разнообразии цифровых следов. Ведь обучение на цифровых следах тиктокеров или косяка трески дебилизирует ИИ не хуже ЕГЭ — и приведет его макрорегион к поражению.
Для разнообразия цифровых следов нужны разум и творчество. Поэтому есть развилка между «неофеодальным апокалипсисом» Н.Н. Вавилова и миром всеобщего творчества (пусть и не таким радужным, как казалось ранним Стругацким, (придумавшим «борьбу хорошего с лучшим» как движущее противоречие коммунизма).
Пользователи социальных платформ действительно не будут нужны с точки зрения производства. Общественная структура нового феодализма и коммунизма едина, как у позднего капитализма и социализма. Разница в содержательном наполнении этой структуры: в характере деятельности ее элементов.
|
|
