Исполнилось 100 лет с начала Кронштадтского мятежа 1921 года. Восставшие кронштадтцы называли своё движение «третьей революцией» — после Февраля и Октября 1917 года. По их мысли, Кронштадт продолжал и развивал дело Февраля и Октября. Бывший участник кронштадского восстания матрос Иван Ермолаев, доживший до ельцинской реабилитации, в 1989 году опубликовал в журнале «Дружба народов» свои мемуары о Кронштадте, озаглавленные «Власть Советам!..», и стихи:
Осталось нас совсем немного.
Чья юность, вольностью горя.
Пошла нехоженой дорогой.
Внимая зову Октября.
Нас время мало изменило,
И жаль, что пагубная хмурь
Так неожиданно затмила
Пред нами ясную лазурь.
Как видим, и спустя почти 70 лет бывший матрос-кронштадтец упрямо продолжал считать восстание 1921 года продолжением Октября. Но если бы Кронштадт и впрямь был революцией, почему тогда, спрашивается, вся белая эмиграция, от кадетов до монархистов, восприняла этот мятеж на-ура? Или они тоже подались в революционеры? Белый контр-адмирал В.К. Пилкин описывал в своём послании генералу Юденичу, как в восставший Кронштадт ездила делегация белогвардейских офицеров: «Они рассказывают, что их встречали со слезами. Многие говорили не стесняясь, при всех, что глубоко раскаиваются о содеянном. Председатель Рев. Комитета Петриченко (писарь с «Петропавловска») всё время старался дать понять приехавшей в Кронштадт из Гельсингфорса делегации, чтобы не обращали большого внимания на пункты Кронштадтской декларации, якобы наспех составленной и переделывать которую теперь будто бы не время... Но, конечно, эта болезнь слов доказывает, что не очень, значит, ещё приспичило. Вот, когда Царя будут требовать, тогда будет ясно, что дальше жить в Совдепии действительно невозможно... Я не могу не жалеть о падении Кронштадта, т.к. наше офицерство должно было волей-неволей принять участие в восстании и, конечно, окончательно перебито». (Рутыч Н.Н. Белый фронт генерала Юденича. Биографии чинов Северо-Западной армии. М., Русский путь, 2002. С. 134-135).
Вдумаемся в сам красноречивый факт: кронштадтские моряки, якобы «более левые и революционные», чем большевики, тайно принимают делегацию белогвардейцев, включая барона Павла Вилькена, капитана первого ранга и экс-командующего линкором «Севастополь»!
Здесь следует заметить, что восставшие кронштадтцы сами до конца не осознавали, почему они недовольны и чего они, собственно, хотят. Газета восставших публиковала такие частушки:
Всероссийская коммуна
Разорила нас дотла,
Коммунистов диктатура
Нас до ручки довела.
Мы помещиков прогнали,
Ждали волюшки, земли,
Всех Романовых стряхнули,
Коммунистов обрели.
Вместо воли и землицы
Чрезвычайку дали нам,
И Советские хозяйства
Насадили, тут и там.
Хлеб, скотину забирают,
Пухнет с голоду мужик.
У Ерёмы взяли Сивку,
У Макара и сошник...
Нет ни спичек, керосину,
Все с лучинами сидят,
При коммуне большевистской
Только карточки едят.
И восстали по России
За землицу мужики,
А в «Известиях» все пишут:
«Взбунтовались кулаки».
Подымайся, люд крестьянский!
Всходит новая заря —
Сбросим Троцкого оковы,
Сбросим Ленина царя!..
Не очень-то ясная экономическая программа, не правда ли? Но зато ясно видно, что кронштадтцы выражали желания крестьянства, их отцов и братьев в деревне. А чего хотели крестьяне? «Сознательной программы у восставших не было и по самой природе мелкой буржуазии быть не могло, — отмечал позднее Лев Троцкий. — Они сами не понимали ясно, что их отцам и братьям прежде всего нужна свободная торговля. Они были недовольны, возмущены, но выхода не знали. Более сознательные, т.е. правые элементы, действовавшие за кулисами, хотели реставрации буржуазного режима. Но они не говорили об этом вслух. «Левый» фланг хотел ликвидации дисциплины, «свободных советов» и лучшего пайка. Режим НЭПа мог лишь постепенно умиротворить крестьянство, а вслед за ним — недовольные части армии и флота. Но для этого нужны были опыт и время».
Ленин охарактеризовал всё это формулой: «Экономика весны 1921 превратилась в политику: «Кронштадт». На Х съезде партии, который собрался в дни Кронштадта, Владимир Ильич сказал: «Эта мелкобуржуазная контрреволюция, несомненно, более опасна, чем Деникин, Юденич и Колчак вместе взятые, потому что мы имеем дело со страной, где пролетариат составляет меньшинство... Мы должны внимательно присмотреться к этой мелкобуржуазной контрреволюции, которая выдвигает лозунги свободы торговли. Свобода торговли, даже если она вначале не так связана с белогвардейцами, как был связан Кронштадт, всё-таки неминуемо приведёт к этой белогвардейщине, к победе капитала, к полной его реставрации. И, повторяю, эту политическую опасность мы должны сознавать ясно». Вскоре после завершения съезда, в марте 1921-го, Ленин повторял: «Мелкобуржуазно-анархическую стихию мы не победили и от победы над нею сейчас зависит ближайшая судьба революции. Если мы её не победим, мы скатимся назад, как французская революция. Это неизбежно, и надо смотреть на это, глаз себе не засоряя и фразами не отговариваясь».
Кстати, упомянутый выше участник Кронштадтского восстания Иван Ермолаев (1899—1994) вспоминал своё освобождение из заключения, и в его воспоминаниях уже 80-х годов неожиданно (а на самом деле вполне ожиданно) звучали триумфальные нотки победителя: «Я сразу поехал к себе на родину, на Рязанщину. Прибыл в деревню в ноябре 1924 года и не узнал родной деревни. Я помнил её захудалой, заброшенной, с ветхими избушками, а предо мною предстали новые добротные дома, я с радостью смотрел на большое стадо: сотни коров и телят... А ведь со дня отмены продразвёрстки прошло всего два с половиной года. Значит, не зря мы в марте двадцать первого выступали с лозунгами «Долой продразвёрстку! Даёшь свободную торговлю!», и Ленин понял, что не случайно о тяжёлом положении крестьянства заговорил передовой отряд революции — моряки».
Весьма любопытно следующее наблюдение Троцкого: «Кронштадтская газета писала о баррикадах в Петрограде, о тысячах убитых. О том же возвещала печать всего мира. А на деле произошло нечто прямо противоположное. Кронштадтское восстание не привлекло, а оттолкнуло петроградских рабочих. Расслоение произошло по классовой линии. Рабочие сразу почувствовали, что кронштадтские мятежники стоят по другую сторону баррикады, — и поддержали советскую власть». Эти настроения подтверждают частушки 1921 года, только уже не кронштадтские, а петроградские:
Мы на речку шли,
Баловалися,
А кронштадтские матросы
Взбунтовалися.
Ах, клёшики,
Что вы сделали:
Были красными,
Стали белыми.
По Кронштадту мы палили
Прямо с пристани.
Рыбку-корюшку кормили
Анархистами.
К оценке и переоценке Кронштадтского восстания история возвращалась потом ещё не раз. Так, участник восстания Василий Бусыгин (1897—1991) в 1938 году решил, что настало самое время поставить вопрос о реабилитации участников мятежа. И отправился к властям со следующим предложением: если те, кто штурмовал крепость, всякие Тухачевские и Дыбенки, оказались врагами народа, как и сам глава Красной армии Троцкий, то не настала ли пора реабилитировать пострадавших от этих лютых ворогов невинных моряков-кронштадтцев? Он сам позднее вспоминал: «В 1937—1938 годах Сталин распорядился судьбой военачальников — Тухачевского, Дыбенко и др. [...] В 1938 году в Москве я пытался что-то выяснить о моей реабилитации, но завершить это дело не смог. В приёмной на Моховой тогда мне сказали: «Нам не до тебя!» Дальше действовать я не решился — время тогда было смутное…»
Бусыгин продолжал добиваться реабилитации кронштадтцев и в 70-е годы, причём в его обращениях доставалось не только Троцкому и Тухачевскому, но даже и Калинину с Лениным. А в годы перестройки он, наконец, получил реванш, снявшись в двухсерийном фильме «Я из Кронштадта».
Как раз в то время в 1938 году, когда Бусыгин обивал пороги московских приёмных, борясь за реабилитацию, за границей Льву Троцкому приходилось отбиваться от обвинений в подавлении Кронштадтского мятежа, которые против него выдвинули анархисты, меньшевики, кадеты... а заодно и его же бывшие соратники — правые троцкисты. Он язвительно писал: «Не связанные ни временем, ни местом дилетантские критики пытаются (через 17 лет!) внушить нам ту мысль, что всё закончилось бы ко всеобщему удовольствию, если бы революция предоставила восставших моряков самим себе. Но беда в том, что мировая контрреволюция ни в каком случае не предоставила бы их самим себе. Логика борьбы дала бы в крепости перевес наиболее крайним, т. е. наиболее контрреволюционным элементам. Нужда в продовольствии поставила бы крепость в прямую зависимость от иностранной буржуазии и её агентов, белых эмигрантов. Все необходимые приготовления к этому уже велись... Большевики... сочли своим долгом потушить пожар в самом начале и, следовательно, с наименьшими жертвами».
В очередной раз тема Кронштадта — в воспоминаниях, фильмах, статьях — закономерно всплыла в эпоху контрреволюции 1985—1993 годов. И завершилась она указом о реабилитации участников Кронштадтского восстания, который Борис Ельцин подписал аккурат спустя сто дней после своего переворота 1993 года. Только на первый взгляд может показаться странным, что спустя сто дней после расстрела Белого дома и ликвидации Советов Ельцин вдруг озаботился реабилитацией участников восстания, произошедшего за 70 с лишним лет до того, под лозунгом «За Советы!». С логической точки зрения — нонсенс, подавив танками и крупнокалиберными пулемётами одно восстание «За Советы!», реабилитировать участников другого... тоже «За Советы!». С классовой же точки зрения — всё совершенно логично. Октябрь 1993-го в России доделал то, что не слишком удачно начал Кронштадт: процесс контрреволюции.
Ну, и весьма символично, что на киевском «евромайдане» 2013-2014 годов анархисты снова попытались поднять тему Кронштадта. Она были освещена креативным плакатом художника-анархиста Давида Чичкана (1986 г.р.). На плакате были перерисованы две известные фотографии революционных лет. Слева — кронштадтские матросы. Справа — В.И. Ленин и К.Е. Ворошилов среди участников подавления Кронштадтского восстания, фото было сделано 22 марта 1921 года, только Ленину и Ворошилову добавили по-вампирски горящие алым глаза (как у лорда Воландеморта), а у красноармейцев заменили будёновки на ку-клукс-клановские белые балахоны. То есть «левые» участники «евромайдана» считали себя продолжателями дела кронштадтских матросов 1921 года. И что же? Приходится признать, что они были совершенно правы.
Впрочем, вся эта креативность автору плаката не зачлась — его выставку «Утраченная возможность» разгромили в 2017 году в Киеве «неизвестные люди в масках», написавшие на стенах и картинах «Гнiды», «Русофiлы», «Слуги сепарiв» и «Слава Украiне!». Это, конечно, очень символично. Как говорил Ленин: «Как бы ни была вначале мала или невелика, как бы это сказать, передвижка власти, которую кронштадтские матросы и рабочие выдвинули, — они хотели поправить большевиков по части свободы торговли, — казалось бы, передвижка небольшая, как будто бы лозунги те же самые: «Советская власть», с небольшим изменением, или только исправленная, — а на самом деле беспартийные элементы служили здесь только подножкой, ступенькой, мостиком, по которому явились белогвардейцы. Это неизбежно политически. Мы видели мелкобуржуазные, анархические элементы в русской революции, мы с ними боролись десятки лет. С февраля 1917 года мы видели эти мелкобуржуазные элементы в действии, во время великой революции, и мы видели попытки мелкобуржуазных партий заявить, что они в своей программе мало расходятся с большевиками, но только осуществляют её другими методами. Мы знаем из опыта не только Октябрьского переворота, мы знаем это из опыта окраин, различных частей, входивших в состав прежней Российской империи, где на смену Советской власти приходили представители другой власти. Вспомним демократический комитет в Самаре! Все они приходили с лозунгами равенства, свободы, учредилки, и они не один раз, а много раз оказывались простой ступенькой, мостиком для перехода к белогвардейской власти. Опыт всей Европы показывает на деле, чем оканчивается попытка сесть между двух стульев».
Вот и для «левых майданцев» попытка сесть между реакцией и революционными традициями закончилась плачевно. Не в первый раз...
|
|
