Вышедший в широкий российский прокат фильм Клима Шипенко «Текст» кто-то уже успел окрестить грандиозным промороликом его литературной первоосновы - увидевшего свет два года назад одноимённого романа Дмитрия Глуховского.
После выхода картины на экраны запросы на книгу в книжных магазинах и в сети подскочили в сотни раз; интерес усугубляется не только тем, что сам Глуховский обозначен в титрах как автор сценария (хотя у зрителя складывается устойчивое впечатление, что сценаристом писатель был скорее номинальным, а съёмочная команда довольно свободно меняла не только акценты, но и сами повороты сюжета). Взрывному интересу к этой, в общем, вполне проходной экранизации способствовал целый ряд мистических совпадений и обстоятельств, благодаря которым картина, как говорится, «попала в резонанс времени» - скандальная история с журналистом Иваном Голуновым ещё вполне на слуху, дело его не просто не закрыто, а только начинает рассматриваться, московские органы внутренних дел сотрясает череда отставок и показательно-воспитательных экзекуций, а неподготовленный зритель, выходящий с киносеанса, недоумевает, как можно было написать книжку и снять фильм за три месяца. Мистический флёр экранизации придаёт не только созвучие имён и истории главного героя книги и фильма и главного героя московской политической хроники нынешнего лета: роман Д. Глуховского «Текст» про попавшего в переплёт гуманитария Илью Горюнова вышел за два года до реальных перипетий с журналистом «Медузы» Иваном Голуновым, - в довершение всей чертовщины журналист Голунов ещё и оказывается однокашником режиссёра Клима Шипенко.
По признанию самого Д. Глуховского, в своё время ему предложили написать роман о том, как гаджеты вторгаются в нашу жизнь и заменяют её виртуальной реальностью, полностью подчиняя себе человека, управляя его поведением. Отомстив обидчику и завладев смартфоном убитого, герой пытается присвоить себе его личность, действовать от его имени, жить его жизнью. Безусловно, это одна из ключевых сюжетных линий и романа, и его экранизации, но не единственная и, наверно, даже не главная. Ведь это не чужой смартфон сломал жизнь студенту-филологу Илье Горюнову, и не переписка в мессенджере привела его к гибели, а система общественных отношений, социальные пороки, кричащее и бьющее в глаза человеческое неравенство (в фильме Шипенко контраст между условной Москвой и условной Лобней доведён до высшего художественного и смыслового экстремума), пронизывающая общество снизу доверху коррупция, когда всё продаётся и всё покупается. Ты можешь подсмотреть пароль от чужого мобильника, украсть чужой аккаунт, но это не позволит вырваться из предначертанного тебе круга судьбы. По Глуховскому и Шипенко, единственными общественными скрепами сегодня остаются деньги и наркотики, а тем, кто с этим не согласен, в нарисованном авторами «Текста» мире становится неизбежно тесновато.
Удушливая волна, накрывающая зрителя, до боли напоминает давно уже подзабытые впечатления от постперестроечной киночернухи, - разве что в 2019-м в ходу куда более изысканное слово «нуар». Визуальный ряд - сверкающая неоновым блеском Москва, супертехнологичный Город Будущего - резко диссонирует с эмоционально-ассоциативным, возвращающим нас на четверть века назад, зачерпывающим со дна подсознания давно покинувшие нас образы и эмоции, ощущением тесноты, духоты и безнадежности. Милая подмосковная Лобня общими усилиями писателя и кинохудожника превращена в апокалиптический Мордор, из которого не вырваться. Казалось бы, естественное визуальное противопоставление красивой жизни сильных мира сего с уныло-серым прозябанием маленького человека в фильме Шипенко выглядит не наглядной иллюстрацией социальных контрастов, а нарочитым, избитым штампом, совершенно избыточным приёмом. Почему в квартире Горюнова никогда нет света? В Лобню в начале 21-го века электричество не проведено? У главного героя светобоязнь? Нет, это у хозяев жизни залитые светом дворцы, а у выброшенного из социума неудачника мрачная, тёмная конура. И ведь не поспоришь. Жизнь - она именно такая, чёрно-белая, без полутонов. Либо дворец, либо халупа, третьего не дано.
Фильм «Текст» уже получил благосклонную критику, основным мотивом которой, к моему удивлению, стали «реалистичность фабулы» и «предельная достоверность актерской игры». Казалось бы, действительно - что, мало у нас невинно осужденных? Мало сломанных судеб? Может быть, и пакетики с белым порошком у нас силовики никогда и никому не подбрасывают? Меня, тем не менее, все два часа экранного времени не покидал скепсис, и так и подмывало, вслед за Станиславским, кричать «Не верю!» буквально с каждой переменой плана.
Роль Горюнова уже записана кинокритиками в главные актерские удачи Александра Петрова, но для меня это как раз хрестоматийный пример мискастинга. Ну какой из Петрова студент-филолог с кафедры романских языков? Вот в роли откинувшегося зека Петров смотрится гораздо органичнее, но недоверие к персонажу формируется уже с первых кадров. Людей с внешностью и фактурой Петрова обычно описывают выражением «без особых примет», - на улице не заметишь. По сценарию, главный герой - личность эмоциональная, способная на поступок, на порыв, от актёра подсознательно ждёшь рваного, импульсивного рисунка роли, а на экране - стёртое пятно, смазанная мимика, статичный эмоциональный фон. Куда ярче смотрится главный злодей - молодой подонок-мажор, начинающий, «из молодых, да ранний» следак из ФСКН Хазин, - небольшая, но ёмкая роль Ивана Янковского. Кристине Асмус, сыгравшей девушку убитого Хазина, сценарий, увы, не дал сыграть ничего, кроме полупорнографической, совершенно лишней и неуместной сексуальной сцены (вызвавшей восторг, кажется, только у одного публично высказавшегося о фильме кинозрителя - Ксении Собчак). И уж совсем карикатурно смотрятся ходульные абреки-наркоторговцы, переключающие жанровый реализм на комикс.
Одним из главных достоинств «Текста» называют чуть ли не революцию в киноязыке, обусловленную как особенностями сюжета (гаджеты становятся полноправными героями), так и чуткому следованию создателей картины мейнстриму. Ситуация, когда добрая половина экранного нарратива подаётся в виде месседжей на экранах смартфонов, делает «Текст» фильмом «для тех, кому до 30» - более возрастная аудитория воспринимает такие диалоги с трудом, для неё электронное устройство всё-таки вспомогательное средство коммуникации, в отличие от молодёжи, у которой в смартфоне вся жизнь. Авторы же переселяют в виртуальный мир смс-ок, смайликов и эмодзи практически всех персонажей фильма, что явно не идет на пользу достоверности образов и сюжетных линий. Для того, чтобы облегчить восприятие текста и избежать обезличенности буквенных символов, авторы значительную его часть озвучивают внутренними голосами героев. В общем, ничего революционного, - подобными приёмами уже пару десятилетий пользуется западный кинематограф.
Может быть, под «революцией в киноязыке» имеется в виду непрекращающийся мат, льющийся из уст всех персонажей без исключения? В «Тексте» матерщина, пожалуй, может претендовать на роль третьей полноправной скрепы, на которой держится Россиюшка, наряду с наркотиками и баблом. И снова «Не верю!» - видимо, мы с авторами фильма всё-таки в разных Россиях живём…. В широком российском прокате мат зачем-то запикивается, - что совершенно излишне в кинолентах, помеченных ограничением 18+, - да так, что первые полчаса вообще непонятно, о чем речь и что говорят герои. Запикивание мата лишает диалоги речевого своеобразия, а героев индивидуальности, да и в целом крайне затрудняет восприятие диалогов - половину фильма щуришься, всматриваясь в калейдоскопически быструю смену месседжей на экране телефона, а другую половину пытаешься из сплошного писка вычленить смысл речи героев. Запиканный мат в сочетании с уже отмеченным мной выше неправдоподобием образов делает речь студента МГУ, изучающего романскую филологию, и семь лет топтавшего зону вчерашнего зека абсолютно неразличимой.
В книге Глуховского и, в особенности, в фильме Шипенко две главных несущих конструкции, скрепляющих сюжет: помимо самодовлеющей роли гаджетов и информационных технологий это, безусловно, тотальная наркотизация общества. На торговле шмалью держится экономика страны, отношения между людьми, строятся и рушатся карьеры, шансы на лучшую жизнь, в эту торговлю вовлечены практически все, а кто не торгует, тот, безусловно, ширяется и нюхает. Белый порошок - единственное, что стирает грани между людьми, снимает сословные барьеры, уравнивая сливки общества с его отбросами. Наркотическая пандемия, описанная в романе, в экранизации удесятеряется, возвращая нас снова к обсуждению критериев достоверности и реализма.
Пожалуй, единственное, к чему не возникает претензий - динамичность и выверенность сценария, над которым работал сам автор литературного первоисточника. Тем более любопытны сюжетные отступления от первоосновы, существенно меняющие акценты и смыслы, причем в ключевых моментах. Например, в книге герой, вооружившись ножом, целенаправленно идёт убивать «Суку»-Хазина, а в фильме ему важнее поговорить и в глаза посмотреть, а убивает он его в ярости, в состоянии аффекта, когда тот, глумясь, задевает его мать (говорят, эта находка была актерской импровизацией Ивана Янковского, с которой Глуховский легко согласился). Специально для фильма добавлена линия матери - динамичная, конфликтная сцена её ссоры с сыном в сюжетной завязке. Непонятно с какой целью к образу главного героя добавлены некрофильские девиации - его долгие многодневные беседы в морге с трупом матери, который он всё никак не заберёт, и столь же труднообъяснимые визиты к трупу убитого Хазина в подземный коллектор, придающие криминальному триллеру некромантский привкус. Чья это сюжетная находка, сценариста или режиссёра, трудно сказать, но границы жанра, безусловно, раздвигает.
Вопреки доминирующим в кинопрессе оценкам, отмечающим смысловое и эстетическое новаторство «Текста», я для себя отметила как раз вторичность киноязыка и весьма спекулятивный характер художественного высказывания. Обязательный для любого классического произведения катарсис, к сожалению, в постсоветском искусстве перестал быть обязательным, и именно его отсутствие превращает, казалось бы, слепок эпохи в спекуляцию.
|
Рейтинг: 3.12, Голосов: 16
|
|
|