Александр Зиновьев скрылся в своих зияющих высотах. Уже навсегда

Однажды в начале 80-х я делился с моей английской приятельницей, работавшей в Москве переводчицей, впечатлениями о только что прочитанном «1984» Оруэлла. – «Это давно устаревшая книга, самое современное о социализме это «Зияющие высоты» Александра Зиновьева», - возразила моя знакомая.
Профессора Зиновьева я видел в начале 70-х в Московском Университете, на философском факультете, где я начинал студентом. Мне смутно помнился широкоплечий и очень порывистый человек, которого я видел урывками на переменах. Он был знаменитый логик, специалист по философии науки. Спустя несколько лет, уже в Ленинграде по обрывочным «Голосам» я ловил новости о том, что он написал этот, мгновенно ставший знаменитым, роман, что у него крупные неприятности, что, наконец, его выслали в Германию. Оттуда сведения были смутные, ясно было только то, что Александр Зиновьев стал одним из самых громких имен советской эмиграции.
«Напиши обязательно Зиновьеву письмо, вырази ему почтение от советских читателей», - напутствовали меня друзья, когда я впервые ехал в гости в Швейцарию в 1988 году. Мюнхенский адрес А.Зиновьева нашелся легко, я действительно ему написал и, к моему удивлению, получил от него быстрый и формальный ответ, где он предлагал зайти к его лозаннскому издателю, сербскому эмигранту Владимиру Дмитрие’вичу, и взять в подарок несколько его книг. О, как я вез их потом потаенно через таможню! Наверх сумки, где были спрятаны недозволенные книги, я положил пакет видеокассет, которые легко позволил таможенникам присвоить; дальше рыскать они не стали.
Спустя несколько месяцев я вдруг вынул из почтового ящика еще одно письмо от Александра Зиновьева. Это был самый обычный почтовый ящик в самом обычном ленинградском доме. Но в нем было письмо от самого Зиновьева! Я чувствовал себя так, как будто получил письмо прямиком от Александра Герцена, из 19 века. Содержание краткой записки меня тоже потрясло. Зиновьев сообщал, что мои рукописи, которые я имел наглость ему послать вместе с почтительным швейцарским письмом, он переслал, вроде бы, в «Континент», и что рекомендовал их к изданию, но беда в том, что именно его рекомендация, скорее всего, закроет путь к публикации. Собственно, так оно и случилось, но тогда я еще недоумевал.
Тем временем, друзья, что некогда напутствовали меня писать Зиновьеву, тоже стали корчить мину: мол, отошел Зиновьев от ценностей демократии, исписался. Повсеместно среди интеллигенции поднимался против Зиновьева ропот: он изменил демократическим и либеральным идеалам, он просто черти-что пишет! Стал восхвалять Сталина, коммунизм, перестройку назвал «катастройкой» и тому подобное. Зиновьев написал серию убийственных книг про западную жизнь, - его перестали публиковать и на Западе. «Только в Италии еще печатают», - грустно говорил он. – «Почему в Италии?» - удивлялся я. – «В Италии ситуация похожа на русскую, такая же неустойчивая», - объяснял Зиновьев.
Этот разговор состоялся весной то ли 97-го, то ли 98-го года, когда Зиновьев приехал читать публичные лекции в Петербург. Представляете потрясение: по обычной питерской радиоточке услышать, что в Обществе «Знание», что на Литейном, профессор Зиновьев читает лекции о современном положении в России. Все так: платишь десятку, идешь слушать Зиновьева. Серию лекций ему организовали питерские коммунисты, люди с невзрачными и помятыми физиономиями с потаенным напряжением. Зиновьев изредка на них нервно косился, как бы сам себе не веря, куда его завели идеологические страсти. Он уже наметился переезжать обратно в Россию. Ему обещали восстановить квартиру в Москве, работу в Институте Философии. - А что Германия? – «На что жить? – спрашивал риторически Зиновьев, - Я ведь оформлен предпринимателем, писателем, пенсии мне не положено, выплаты за квартиру огромные, книги почти не издаются, картины не выставляют. Дочка останется там, она замуж вышла недавно. За немца, к сожалению. Ей еще повезло: там ведь трудно хорошего человека найти» - «Как будто в России легче», - возразил я. Зиновьев хохотнул.
В 1984 году (настоящем, не оруэлловском) Светлана Аллилуева, дочь Сталина, неожиданно для всех вернулась в Советский Союз. Парижская «Русская Мысль» взяла у Зиновьева интервью на тему, не хочет ли он тоже вернуться в СССР? Зиновьев отвечал эмигрантам: хочу, но не вернусь. Ибо – объяснял Зиновьев – для русского человека хотеть сделать что-то и намереваться это сделать – совершенно разные вещи.
В этой фразе – ключ к пониманию профессора Зиновьева. На первый взгляд простую до банальности фразу, он, как энтомолог бабочку, пригвождает булавкой, вскрывает, демонстрирует ее абсурд или многосмыслие. Этот вывернутый, как рукавицу, смысл он сует вам под нос и предлагает: любуйтесь дивным творением парадокса.
Навлекая на себя гнев патриотов, предположу: мне сильно сдается, что неумеренная любовь Зиновьева к Советскому Союзу (естественно, только после того, как последний испарился) – это безутешная скорбь зоолога по почившей уникальной особи. Именно так он и называет одну из своих книг: «Крах великого эксперимента». Кстати, именно там он высказал мысль, которая поначалу меня шокировала, а именно, что к 1937 году в СССР установилась подлинно народная власть. Но разве не так? Бесконечная ротация номенклатуры за счет подъема к управлению совершенно дремучих слоев народа, сам так называемый «культ личности» - разве это не есть подлинно народная диктатура? Только кто сказал, что диктатура народа – это что-то разумное и человеколюбивое?
Мы все выучили, что коллективизация – это истребление созидательных сил крестьянства. - «Спасибо коллективизации», - говорит Зиновьев в одном из интервью. Если бы не она и не вызванный ею голод, не пришлось бы ему спасаться в городе. Не стал бы он студентом, а затем и профессором философии, вечно бы ему гнить в деревне.
Парадокс - это удел не только мысли, но и личной судьбы философа Зиновьева. В самом конце 30-х годов, студентом, он начал готовиться к реальному покушению на Сталина. Его арестовали, но присудили к какому-то несерьезному сроку, кажется, годам к трем: на фоне разоблачений вымышленных заговоров и обязательных расстрелов участников, чекисты не понимали, что делать с настоящим покушением. С началом Отечественной войны врага народа Зиновьева освободили и направили – куда бы вы думали? В летное училище! Чтобы легче было к врагу перелететь?! Зиновьев стал летчиком, получил награды. К немцам он не перелетел.
К немцам его выгнал Советский Союз в 1978 году. Зиновьев с триумфом объехал Европу. Особенный успех, как он рассказывал, имел в Испании. По телевидению он рассказал о подготовке покушения на Сталина. Ультралевые и баски были в восторге: они приветствовали собрата-террориста, готового низвергнуть тирана.
Одна из самых знаменитых зиновьевских книг той поры – «Гомо Советикус». Кто же является предметом изучения, опытным образцом для ученого Зиновьева? Разумеется, сам профессор Зиновьев. Сквозной сюжет книги – допросы Зиновьева в иммиграционной службе, где немецкий бюрократ пытается понять, не является ли Зиновьев советским агентом? – «Разумеется, я – советский агент», - настаивает Зиновьев (то ли персонаж, то ли автор). Немец не верит и подозревает подвох: «Вы пытаетесь скрыть, что вы – советский агент, заявляя, что вы – советский агент». На протяжении всего повествования герой (и автор) наблюдает стройку века под окном, теряясь в догадках: храм ли это будет, университет ли? Последние строчки повести приносят развязку - стройка закончена и появилась вывеска: БАНК.
Квадратно-гнездовая жизнь и квадратно-гнездовое устройство мозгов представали перед Александром Зиновьевым то как советизм, то как «западнизм». Либеральные писатели, шарахнувшиеся от Зиновьева в последние годы, демонстрировали тот же ордер. Формат квадратов и размер гнезд были разными. Неизменным оставался «глобальный человейник». - «Вы думаете, что советский человек живет, стоя на коленях? - спрашивает персонаж Зиновьева. – Ни в коем случае, никто ему не позволит такой вольности. Мы живем по стойке смирно и с выпученными глазами», - примерно так написано в «Гомо Советикус». Со временем пришло грустное понимание, что Запад – это тоже «стойка смирно». Во второй половине 80-х тогдашний французский министр иностранных дел собирался встретиться с Горбачевым. Зиновьева пригласили проконсультировать министра перед исторической встречей. Сидя осенью 1990 года в женевском кабачке, в небольшой компании, Зиновьев говорил: «Я рассказал министру все, как я понимаю ситуацию, как понимаю Горбачева. Министр был в восторге и спросил меня, что, в благодарность, он может для меня сделать. Я ответил: это очень просто. Скажите Горбачеву, что со мной полностью согласны в оценке ситуации. Министр был в ужасе: что вы, что вы, только не это».
Наше застолье шло к концу, и Зиновьев вдруг пригласил меня к себе в гостиницу продолжить вечер. Я понял, что наступил момент истины. Вот! – подумал я, - сейчас мы сядем в тишине, с бокалами виски, и поговорим нормально, без позерства и выкаблучивания. Друзья попрощались и разъехались, и мы остались с Зиновьевым вдвоем посереди ночи на каком-то женевском бульваре. – «А где же дамы?! - вдруг изумился профессор, - Почему же они все уехали?!» - Тут Зиновьев снова увидел меня: «Что ж, рад был вечеру, до следующей встречи, пока!» Не зная, смеяться или плакать, я потащился по позднему времени пешком переночевать у друзей. В тот год Александру Зиновьеву исполнилось 68, и у него только что родилась четвертая дочь.
Вскоре я напечатал в одной швейцарской газете статью об Александре Зиновьеве: «Парадоксы профессора Зиновьева». Среди прочего, я написал о том, что в русской эмиграции есть два великих имени – Солженицын и Зиновьев, но, как это часто водится в эмиграции, эти два столпа мысли друг друга терпеть не могут: Зиновьев не упускал случая в любых телеинтервью лягнуть Солженицына. Позже мне случилось показать эту статью парижской переводчице Зиновьева, очаровательной умнице. Она меня опровергла, и рассказала, как однажды Зиновьева пригласил мэр Бордо, устроив в его честь большой прием.- «Представляешь, в самом начале приема какой-то идиот так и спросил Зиновьева, почему он не любит Солженицына, - рассказала переводчица, - О, если бы он догадывался, чем это кончится! Зиновьев поймал его за пуговицу и, держа одной рукой, а с помощью другой – напиваясь, все время, что шел прием, рассказывал ему, почему он ненавидит Солженицына. Через три часа, оттолкнув от себя полумертвое тело, Зиновьев наклонился ко мне, совершенно пьяный, и сказал: а на самом деле, я Солженицына очень люблю».
Александр Зиновьев – это человек вне системы, но который сам полагал быть системой для других. Он относится к породе очень редких, штучных людей, гораздо более индивидуальных, чем яйца Фаберже. Только тем эти люди похожи друг на друга, что ни на кого не похожи. С них нельзя брать пример, у них бесполезно учиться. Ими следует восхищаться, а равно преследовать и запрещать как за совершенно невозможное вольномыслие, так и за суровость и фанатизм. Это та порода людей, к которой относятся Эразм Роттердамский, Вольтер, Протопоп Аввакум, ну, может быть, еще Лютер с его киданием чернильницы в черта. Ах, сколько чернильниц за свою жизнь запустил Александр Зиновьев!
Санкт-Петербург, 11 мая 2006 г.

Трудно сказать, ведь удалась - не удалась это очень личное ощущение. Он безусловно был признанным мастером поэтического слова и не только за свои англоязычные стихи. Ведь Солженицын никогда не писал по-английски, но не смотря на это он был очень почитаем в Америке.

Приятно слышать, что вы слыхали об его нобелевской премии. Если Вы говорите о звании America's Poet Laureate, которое получил Бродский в 1991-1992 году, то это не премия, почетная обязанность по пропаганде поэзии . Poet Laureate выбирается каждый год.

Посмотрите его биографию. Тюрьма-фронт-кавалерист-танкист-ЛЁТЧИК. Нифига себе!
Сравните с "карьерой" хотя бы Ходорковского...
...я лично верю, что жлобы не способны сами управлять миром. Жлобы почти всегда во власти, но всегда нуждались в талантливых людях. Тот факт, что жлобам сегодня таланты не нужны говорит о том, что истории нужно откатиться немного назад: слишком много таланты надавали миру, жлобы не способны справиться.
...Война будет. Война, разрушающая "избытки" прогресса.

А.Б. пишет: "вы полагаете, что "роясь в нынешнем окаменевшем дерьме" (С)Маяковский), потомки неожиданно обнаружат в нем новых толстых и достоевских?"
Как Вы думаете, это только наша беда или вообще человечество сейчас рождает меньше великих людей (сказала бы "титанов", но хочется говорить по-русски)?

> или вообще человечество сейчас рождает меньше великих людей (сказала бы "титанов", но хочется говорить по-русски)?
Читал, что, оказывается, когда ребенок растет, у него мозг относительно больше становится, если в пище много каких-то там, кажется, жировых кислот или че-то такое. Оно содержится в красной рыбе и в рыбьем жире. Теперь вспомните, когда был отменен рыбий жир как пищевая добавка детям и не из рыбаков ли Ломоносов?

Дело не гордости, не хвастовстве и не в величии. Такие люди как Зиновьев просто необходимы стране. Люди думающие, знающие, творческие, неравнодушные. Наша проблема не в том, что Зиновьев не так велик как, скажем, Кант, а том что таких как Зиновьев у нас мало. Но даже Зиновьев для нас, кажется, слишком велик: плевки, злоба, клевета. Отвратительнейшая черта нашей толпы: она ненавидит всякого умного и талантливого человека, она довольна сама собой и голосует за быдло типа ЕБН. И мы обязаны каждому, кто не дает быдлу (советскому или постсоветскому - это одни и те же люди, зазубрившие новый набор клятв и молитв) сломать себя, кто способен мыслить и не боится делиться своими мыслями. Парадоксально, но вкусы власти и толпы совпадают: они не желают слашать тех кто умнее и не прощяют честности.

Мы пишем кириллицей, разумеется, исключительно потому, что не хотим учиться писать на неродном нам языке. Язык отражает строй мысли, и перевод всегда искажает, независимо от того, делает его переводчик или ты переводишь себя сам - все роавно это перевод. Можно выучить язык, но родиться англоязычным все равно не получится.
Проблема в том, что когда мы были великой державой, нас, пишущих кириллицей, еще сремились понять. Посол США в Москве Дж.Мэтлок лично переводил Пушкина - ему это было нужно. Сейчас посол США в Москве по-моему, вообще не говорит по-русски. Мы стали неинтересны никому, кроме самих себя, да и сами собой интересуемся все меньше.
Вопрос в том, наша это проблема и только ли наша?

Да Бог с ними, уехавшими за телевизором. Я ведь не о том. Кажется, Бродский получил какое-то жутко почетное звание, что-то типа «национального поэта-лауреата», писал много стихов по-английски. Я ничего против английских стихов не имею: умеешь писать – пиши. Но сказанное плохо вяжется с образом неудачника. Ностальгия по родине может, конечно, быть и у «удачника» – достаточно Рахманинова вспомнить. А здесь многих резануло, что «умирать пошел» не на Васильевский остров, а на Сан-Джорджио. Его право, конечно, да и кто Венецией не восхитится, а все-таки ТАКИМИ обещаниями бросаться нехорошо. Впрочем, не сужу, да не судим буду.

"Бродский получил какое-то жутко почетное звание, что-то типа «национального поэта-лауреата»,"
Почти угадали - он стал лауреатом Нобелевской премии. Вы наверное это имели ввиду?

Я написал: «Не стоит комплексовать», – не потому, что мне кажется, будто вы комплексуете. Как раз ничего подобного за Вами не замечаю. Но вообще в России это есть: все время пытаемся мерить себя на западный аршин (это я Белинскому в пику: он обвинял славянофилов в том, что они Запада не понимают, потому что меряют его на восточный аршин). Конечно, читают-переводят тех, с кем считаются. Есть несколько исключений: нобелевские писатели из Африки и т.п., но они лишь подтверждают правило. А все-таки меня больше беспокоит, что мы не Западу, а самим себе становимся неинтересны. Поэтов читать перестали, а ведь пишут – и неплохо, но что-то они в нас не задевают; а раз неплохо пишут, значит в нас, не в них дело. Прозаиков – тоже, хотя эти, кажется, уже не для нас и пишут. Театр тоже занят самим собой, как и кино, разделившееся на псевдо-голливудское (как будто голливудского не хватает!) и суперзаумное (снятое для себя любимого). Научные книги стали печатать за свой счет в количестве … экземпляров – для себя, друзей и списка публикаций.
А писать на неродном все же надо: не мы первые, не мы последние. Какой-то международный язык нужен: все на все переводить – конца не будет. Да и искажают переводчики. Сам все же лучше скажешь – может и не совсем так, как сказал бы по-русски, а все-таки сам. И не надо жалеть, что на роль lingua franca вышел английский. Тут – прямо по Бисмарку: надо выбрать язык, который не жалко. Английский было бы жалко, да, похоже, тот английский, который жалко, все одно приказал долго жить.

Ника, от Вас «усохнуть» можно! Мы, конечно, выше начальной школы воспарить не можем, но о нобелевских премиях все же слыхали: этому нас еще в младших классах учат. А я имел в виду что-то вроде «национального поэта США» – Вам там лучше знать, как это в точности называется.

В конце конов Зиновьев – один из тех людей, которые напоминают, что «электоральное большинство» – скорее животные, чем существа разумные, а это – само по себе заслуга.
Касательно того, что «все, что я писал, было искренне» - это, в общем, дефект новейшей христианской культуры. Если человек ошибается «от души» – это простительно. Субъективно – согласен, объективно – так жить нельзя. Не получится. В, Новодворская также хотела – как лучше. М. Горбачев – также. И Сталин хотел – как лучше, причем даже достиг этого «лучше».
«Целился в СССР, а вместо этого попал в Россию» - самооправдание и больше ничего. «СССР», «Россия» - это символы, за которыми стоят массы, не готовые либо готовые жрать друг друга, причем символу «Россия» вне символа «СССР» - всегда было свойственно как раз второе качество. Салтычих было много, но прославилась одна. Так во что целился покойный г-н Зиновьев?
«Современная социальная наука = ПОЛНЫЙ НОЛЬ. Такого понятия как "наука - социология" (и вообще общественные науки в полном смысле слова "наука") - не существует».
За это высказывание А. Зиновьеву можно простить все что угодно и поставить ему памятник на месте снесенной за ненадобностью в ее нынешнем состоянии - Академии Наук. Абсолютная истина, следующая из понимания цивилизации как производящей классовой организации, существующей в рамках всеобъемлющих право-экономических связей, провоцирующих необходимость развития человечной единицы этой организации - вперед развития производства – в связи с переходом одной величины общественных издержек производства – в другую.
Если излагать все это совсем понятно - социализация – это цивилизованная реакция на образование «числа зверя» при понимании искусственных изделий – как трансформы средств существования человека, совершающейся при диктате математических представлений, образующих основу для формулирования научной технологии.
В общем, понимать величину общественных издержек производства накануне реанимации производительной способности – при факте наличия произведенного или после того, как производство состоялось – можно как лишенное всякого содержания число «минус D», поскольку производительное содержание издержкам производства придает не произведенный продукт, а те ресурсы, из которых этот продукт производится. Поэтому реанимация производительной способности образуется не от произведенного, а от сельского хозяйства, если называть вещи своими именами. Некоторое особое положение во всем этом занимают средства производства, но это уже долгая песня. Математически восстановление производительной способности может выражаться как придание этой абстрактной величине, понимаемой как отрицательная - некоторого реального содержания, которое понимается как положительное и связывается с восстановлением производительной способности. Если это выразить математически, то требуется предметно исполнить равенство
-D+2D=D
При выражении же качества единицы денег – через способность меняться на конкретную массу средств существования человека – а прочей возможности для располагания деньгами не существует – оказывается, что для того, чтобы реанимировать производительную способность реально, необходимо, чтобы к одной единице занятого в производстве и логически лишенного средств существования – человеку – «прибавились» двое крестьян, за которыми предполагается обеспеченность этими средствами именно потому, что до этого они были именно крестьянами. Из этого следует, что промышленность развивается всегда экстенсивно, а в СССР это было доведено до такого абсурда, что производство (за исключением ВПК) производило скорее полуфабрикаты, чем нечто завершенное, при этом испытывая колоссальную нехватку рабочей силы. Если же разделить две нормы средств существования на троих – получается 0,666 от естественной нормы. А поскольку человек не может удовлетворяться такой нормой – значит одного человека приходится переводить на то же положение, в котором находиться политический аппарат, во всех случаях, когда бывает невозможно далее сокращать крестьянство; до этого такая закономерность провоцирует диверсификацию производства. Так происходит люмпенизация или интеллигентизация общества – в зависимости от возможностей этого аппарата. Так после 1945-го года образуются «права человека», полное развитие которых до предельных возможностей природы это обеспечить – создает предпосылку к «мировому терроризму». То есть социализация выражает две стороны науки – как ее силу, так и противоестественность этой силы.
Что же касательно высказанного здесь суждения «представление об идеологии как объективном невербальном общественном процессе» - это природа с точки зрения мартышки. Прошу прощения, конечно, ни в коем случае не хочу кого-то обидеть, но это на самом деле так. Другое дело, что современное слово накачано кризисным содержанием до предела, но это уже культурная проблема.

Вечная память этому великому человеку. Он, кстати, тоже оказался "неудачником" на Западе и жил в нищете. Лично знал другого "неудачника" - Иосифа Бродского. Честные люди не стали "патриотами новых родин".
Умер Зиновьев уже не молодым, так что пусть отдыхает теперь: на него гавкали целыми стаями...
Скорблю... и, честно, просто плАчу...

Увы, господин Фролов. Вам не истина, а собственные выделения как обосревателя дороже. Я бы промолчал, но ты по дурости своей задел память о моей матери, которая тоже была фронтовичкой, была репрессирована, а до войны подружилась с Побиском. Так случилось, что некоторое время мы жили в одном доме. И уж про взаимные отношения Зиновьева, Кузнецова и Ильенкова друг к другу знаю не по капельке слюны.
А уж если говорить про "репликантов", то это больше подходит к тем особям, которым иногда даже выпить не с кем, и потом нарываются на ножик незнакомого собутыльника.

на сайте www.contrtv.ru . Меня они заинтересовали. Нельзя ли и тут что-нибудь общедоступное выложить? Для пользы дела и в память о непростом человеке.

Жалко, что ушел Александр Александрович. Хотя против возраста не попрешь, все там будем. Но ни факт ухода и ни факт возраста - еще не повод для распространения в адрес покойного грубой лести, которой грешат не автор, а некоторые репликанты. Связывать ИДЕЙНО Александра Зиновьева с Эвальдом Ильенковым и Побиском Кузнецовым - тяжкий грех против истины. Да, все трое -ровесники, фронтовики, "диссиденты", двое сидели. Дольше всех сидел Кузнецов - уникальный человек, умудрившийся отсидеть и при Сталине, и при Брежневе. Впрочем, при Брежневе его скоро перевели в дурдом, ибо при описи по решению суда его имущества, судебные приставы не сумели наскрести 120 рублей сверх самого необходимого семье (книги в опись не входили). Больше всего их поразило ОТСУТСТВИЕ ТЕЛЕВИЗОРА в доме. Ну, а раз ТВ не смотрит, значит, точно шизик. Все это происходило в 1969 году.
Но вернусь к Зиновьеву. Когда он вернулся в Москву и получил стараниями ЗЮГАНОВА пятикомнатную (на 7 человек) квартиру в Чертанове, начались встречи с народом. Однажды, встретился с ним и я. И, по наивности, заикнулся: мол, Ильенков мне учитель, а Кузнецов старший товарищ. Ни один мускул не дрогнул в ответ у товарища Зиновьева. Только капелька пенной слюны, сползшая из плотно сжатого рта на подбородок, позволила мне оценить оценить градус ненависти, питавшейся Зиновьевым к Ильенкову и Кузнецову. Эта ненависть была ответом на ИРОНИЮ, с которой Ильенков и Кузнецов оценивали качественность его трудов. Мир его праху, аминь!

Похоже, что Вы не обратили внимание на то, что я просто по памяти повторил смысл слов А.А.Зиновьева, насколько запомнил, и т.о. Вы дискутируете не со мной, а с тем, как я понял-запомнил основной смысл "лекции" Зиновьева. На самом деле он выражался гораздо более жестко, чем я написал, и в адрес "науки" социологии, и в адрес марксизма-коммунизма как мертвой идеологии (и тем более как о науке), и в адрес КПРФ. Если Вы с ним общались лично, то должны помнить его темперамент и убежденность и сможете представить эти выражения.
Ну а на счет "абракадабры" могу сказать с уверенностью, что фразы типа: "обычная логика совершенно не годится для решения задач науки об обществе", "для развития действительно научных представлений об обществе необходим инструмент совсем иного уровня - социальная логика", "социальная наука (именно как наука) и идеология социализма - фактически одно понятие, поэтому научные поиски истины в этой области не нужны элитам, поэтому элиты лишь имитируют наличие общественных наук, что было в СССР, что есть в США, на Западе, в России и здесь в МГУ", "почему, например, меня - одного из ведущих мировых логиков - вынуждают преподавать на кафедре этики (не логики!), а не приглашают консультировать ведущих политиков?", "никакой науки-социологии - не существует", "в современных учебниках по социологии собраны некоторые вполне технические методы, зачастую совершенно разрозненные, но нет никакой научной системы, нет даже ее минимальных признаков вроде дифиниций" - действительно озвучивались А.А. Уж насколько точно я смог запомнить.
Если Вам интересны мои личные оценки, то я бы обратил внимание на то, что я не увидел в высказываниях А.А. на этой "лекции" никакого конструктива - почти только одно самоуверенное вполне "старческое ворчание", пусть и темпераментное и совершенно мастерское (заслушаешься). Он все время подчеркивал вселенский смысл его разработок в области социальной логики, но собственно свою теорию даже схематично, даже в самых общих чертах-смыслах при этом не раскрыл и даже не показал интереса к этому. Наоборот, подчеркивал что у него учеников нет, что никто не понимает его теорию полностью, не говоря уж о том, чтобы ее развивать. Вообще, на мой взгляд, его выступление по эмоциональности и убедительности аргументации более напоминало талантливую, но исключительно негативную автоцентрическую религиозно-политическую проповедь чем сообщение ученого о результатах своей деятельности и взглядах на жизнь.

А потому,светлая память.Великий был человек.