«А который не знал, и сделал достойное наказания, бит будет меньше. И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут.» (Лк:12:48)
В молодые годы (начало 70-х) советские идеологические жрицы так часто использовали высказывание Гегеля:«абстрактной истины нет, истина всегда конкретна», что мы - школота были убеждены, что это сказал Ленин или даже «нестарший экономист» Маркс. Они трактовали это как то, что не бывает абстрактной «демократии», но есть лишь конкретно-исторические - буржуазная (фальшивая) и социалистическая (окружающая). Подобнаглев от созерцания нарастающего распада «реального социализма», мы, мысленно сравнивая картинки из журнала «Америка» с советскими прилавками, стали спрашивать как конкретно понимать тезис англо-германского бородача об «абсолютном и относительном обнищании пролетариата»... Нам пытались что рассказать о Ротшильдах и Рокфеллерах, про которых мы ещё не знали, что их кланы со времён конфликта жрецов Изиды с Моисеем борются за власть над миром, и полагали дружащими и вежливо хвастающими на светских раутах своими достижениями - одни в области аравийской нефтедобычи, а другие - успехами на африканских алмазных копях...
Но если взять Гегеля и «перевернуть» обратно, то данная формула становиться очень интересным полемическим приёмом при различных философских (так раньше называли политологию) дискуссиях. В бессмертном духе «обоснуй что ты - пацан». Один скажет раздумчиво про «гибридный» характер путинизма, а ему - нельзя ли по-конкретней с чем гибрид то наш - с Гитлером или со Сталиным? А уже все пафосные рассуждения о скрепо-духовности России такой подход уничтожает на раз...
Всё это затянувшееся предисловие показалось мне необходимым для разговора, поводом к которому стало «печени-клевание» Виктора Шендеровича за знаменитый уже лет сорок тезис Григория Померанца о том, что «стиль полемики важнее её предмета» (иначе говоря, контекст важнее текста). Вот тут мы и прибегаем к волшебной гоголевской формуле, требующей подставлять реальные значения в переменные различных социологических или политологических формул. Например, почти все опровергатели Померанца совершенно согласны с тем, что коммунизм и нацизм - две разновидности одинаково чудовищного тоталитаризма. Но это как раз и означает, что суть, репрессивные методы и социальные практики (стиль) режима важнее темы (т.е. используемых им идеологий и исторических особенностей, вроде того, кто рассматривается как первостепенный объект для уничтожения - украинские хлеборобы или евреи).
Дело в том, что в мир эмигрантских полемик (через слушание «голосов» и получая от светлой памяти Андрея Фадина на «передержку» изрядное количество сам - и тамиздата), я погрузился почти тогда, когда Померанц выдвинул свой тезис о стиле и теме. Это была его реакция на беспрецедентную травлю эмигрантской «партией» Солженицына-Максимова леволиберальной кучки вокруг журнала «Синтаксис» Андрея Синявского. Нападки велись в манере и по темам нынешних эпических атака Веллера и Латыниной на западный либерализм. В 1989 или 1990 году Померанц напишет, что «розовые» либералы в эмиграции были в таком же меньшинстве (имеется в виду - в такой же осаде), как Сахаров на горбачёвском Съезде «народных депутатов».
Померанц радовался, что диссидентская полемика постепенно изживает полувековую «ленинскую» традицию «срывания всех и всяческих масок», и поэтому довольно жёстко откликнулся на памфлет Солженицына «Наши плюралисты». Григорий Соломонович видел как задолго до антикоммунистической революции уже возникают её «якобинцы». Точно так же как это увидел Шендерович, только относительно другой грядущей революции. Я это описал как стремление построить гильотину ещё до разрушения Бастилии.
Приблизительно тогда же Померанц написал, что: «Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в бой за святое и пpавое дело». Он знал, что говорит, потому что и сам сидел после войны в камере и в лагере со старыми революционерами - большевиками и меньшевиками, и видел как с конца двадцатых советское общество вновь охватывает истеричная паранойя, подзабытая во время НЭПа. Он также был свидетелем попыток создания подпольных кружков - и национально-религиозных и «истинно-ленинских» на рубеже 50-60-х годов.
Померанц также застал тот период Холодной войны, когда Свободный мир делал ставку на поддержку самых мрачных диктаторов, самых застойно-консервативных и насквозь продажных режимов, лишь бы они выступали против коммунизма. Мы в СССР видели свой «коммунизм» - всеобщее лицемерие и обман, лагеря, психушки, а для западного общества было видно противостояние затравленных садистами в опереточных мундирах кучек смельчаков, требующих прекращение распродажи и разворовывания своих стран... Только в этом контексте можно понимать слова Бертрана Рассела об «антикоммунизме как последнем прибежище негодяев», об обоснованности которых несколько лет назад Марк Солонин напомнил Латыниной, пламенно защищавшей «оклеветанного левыми и правозащитниками» Пиночета. Просто представьте, что обличителя Усманова и Медведева или разоблачителя офшорных схем, организатора акции дальнобойщиков, да, просто, требующего не закрывать школы и больницы, похищают «эскадроны смерти», зверски пытают, а тело пропускают через бетономешалку (Аргентина) или в устрашении выкладывают на площади (Сальвадор)
Померанц-то отлично помнил, что Че Гевара был участковым педиатром, т.е. каждый день сталкивался со страшной бедностью жителей аргентинских трущоб. Кстати, ещё вполне «благополучных» на общем латиноамериканском фоне. Поэтому он решает спасти детей от нищеты и болезней на Кубе, входя в десант Кастро. И между прочим, для Кубы вопрос решается. Но цена такого решения - кровавая тоталитарно-бюрократическая диктатура, прикрытая нескончаемыми потоками фиделевского словоблудия, становится для него чрезмерной, и он бежит с Острова Свободы, где был министром экономики. Его боливийская авантюра - это проект создания социалистического «игила» в горах Латинской Америки... И вот тут - уже вовсю идёт его дьяволизация - он хочет спровоцировать американскую интервенцию в Боливию, чтобы оттянуть хоть часть сил от Индокитая. Население же Боливии обрекалось на роль заложников его «хитроумной» стратегии. Американская интервенция последовала, но малыми силами - прошли обкатку новосозданные «зелёные береты». Так вместо ущерба для США они, напротив, получили возможность успешно опробовать эффективность новой контрпартизанской тактики спецназа.
Вот именно с учётом всего этого Померанц и выступил против быстро растущего антисоветского «большевизма». Его опасения оправдались - путинизм создавали ельцинские буржуазные реформаторы (либералами их называть не позволяет политологическая точность), которые грезили «бархатным» Пиночетом. Эмиграция, в том числе и внутренняя, всегда предвосхищает процессы в большом социуме, являясь своеобразным телескопом будущего (или, если угодно, «нооскопом»). Можно сформулировать и так: контркультура сегодня - это культурный mainstream завтра. И страшно подумать, чтобы сделали с Поклонской и с Учителем ещё 32 года назад за их «проповедь монархических настроений»! Ей - «вечная койка» с закалыванием в лучшем случае галоперидолом. Ему - полный запрет на съёмки, снятие фильмов с проката и настойчивые намёки на существование одной гостеприимной ближневосточной страны...
Весь этот контекст знал Шендерович, и исходил из него в своих рассуждениях.
Что же касается покойного Баталова и Юнны Мориц, которая писала прочувственные просталинские вирши ещё почти шесть десятилетий назад, то есть понятие старческая деменция. И критиковать слабоумных за их проимперскую, прототалитарную позицию - это всё равно, что требовать строго тюремного наказания для глубокого шизофреника. Есть ещё и особый фактор советско-еврейского «стокгольмского» синдрома. Ужас рубежа сороковых-пятидесятых, когда еврейские подданные Сталина со дня на день ждали «чеченской участи», заставил часть истого полюбить Сталина, внушая себе что он - спаситель еврейского народа.
От себя я добавлю, что меня лично очень коробит «эренбурговский» стиль украинских и проукраинских авторов. То, что можно было писать про немцев в 1941-43 годах, Илья Григорьевич не должен был повторять в 1944-45, когда солдат и офицеров уже не нужно было избавлять от страха и чувства неполноценности, но уже стало служить обоснованием жуткого поведения в отношении побеждённых. Парадоксально, но максимально воинственно-обличающим тон у этих стал не в 2014-15 году, когда над Украиной висела нешуточная угроза оккупации, но именно сегодня, когда идут жалобы на вопиющую неспособность штабов подтянуть тылы за наступающими украинскими частями. Наверное, потому что тогда нужна была солидарность со стороны российских либералов (в хорошем смысле слова).
И совсем немного о героях и рабской натуре. Четверть тысячелетия назад в Европе произошло судьбоносное событие - функции транслятора и интерпретатора морали и традиции от церкви перешли к секулярным интеллектуалам - философам, поэтам, литераторам, потом - художникам и учёным. С этого момента мнение церкви не интересовало никакого. Тем более, что, в отличие от периода контрреформации 16-17 веков, оно было всегда легко предсказуемо - всегда за существующий социальный порядок в его наиболее консервативном изводе, всегда против прогресса, за монархию, против конституции и реформ, всегда за войну и колониальные захваты. Только на рубеже 19 и 20 столетий Ватикан поощрил социальную работу церкви - в противовес стремительно набирающим общественную поддержку социалистам. Это ведь Бисмарк и Гитлер травили германских католиков как помеху на пути к полной политической гомогенности, а не они обличали их диктатуры.
Но после того, как учителями нравственности стала интеллигенция, превратившаяся в некое сословие «секулярного духовенства», именно люди культуры стали духовными лидерами народов. Провальные попытки на этом поприще идейных антиподов - Достоевского и Тургенева лишь подчеркнули феноменальный успех Чернышевского, Некрасова, Льва Толстого, Эмиля Золя, Томаса Манна. Нам же достаточно напомнить Евтушенко или Мэтров (братьев Стругацких, которые стали гуру для двух поколений интеллигенции и чьё наследие теперь злобно обгрызается авторами псевдосиквелов).
Российское общество можно сколь угодно называть рабским. Немцы - 77, а французы - 207 лет назад были ничуть не лучше. Проблема в другом - российское общество ещё во многом традиционалистское. Кстати, куда в меньшей степени, чем феноменально успешные и динамичные японское, китайское и южнокорейское. Поэтому она в принципе воспринимает знаменитость в качестве духовного авторитета. И поскольку православная церковь вернуть себе это положение не сможет уже никогда, даже если канонизирует Малюту Скуратова, Лаврентия Берия и священнического сына академика Сахарова одновременно, то объективная потребность социума в моральных компасах будет вновь и вновь воспроизводить культ литераторов, режиссёров, рок-певцов и актёров. Временно среди них будут появляться харизматические политики.
И надо понимать особую ответственность этих компасОв - разделить их гениальные творческие достижения и чудовищные общественно-политические взгляды так же невозможно, как блестящую актёрскую игру от скандальных историй и отвратительных попоек.
Можно пытаться утверждать, что потрясающие литературные достижения не усиливают воздействие людоедской политической позиции, однако, надо понимать, что некая доля ответственности за массовое содействие нацистам в проведении Холокоста со стороны населения Западной Европы есть и на интеллектуалах, совмещающих сочинение поразительных романов, пьес и сказок с изданием прогитлеровских и антисемитских опусов.
|
|
