Все мы с детства любим героев "Спокойной ночи, малыши". Однако есть определенный парадокс в том, что самым популярным является в то же время самый "неправильный" среди них — Хрюша. В чем секрет удивительного обаяния этого поросенка? Наверное, в непосредственности, яркой эмоциональности, в искренности, отсутствии страха быть смешным, идти невпопад, произносить несуразности. Быть может, в похожести на большинство из нас, чьим первым знакомым порывом бывают и обида, и жадность, и ревность, но одновременно утверждение веры, что доброе сердце способно перебороть в себе пороки ради окончательно красивого и благородного поступка.
Подобным Хрюшей ворвался на российский политический олимп Владимир Вольфович Жириновский. Юрист и сын юриста, круша традиции и опровергая прогнозы, с необычайной легкостью набирал миллионы голосов избирателей всех возрастов и социальных страт. Он так по-нашенски, по-расейски клеймил коммунистическую власть и восхищался советским прошлым, призывал к миролюбию, покаянию, склонению голов и невоздержанно — до омовения сапог в Индийском океане — высказывал боль за унижение национального чувства. Он казался парнем своим в доску, но всякий раз поражал необычайными, выделявшими его из общего фона талантом, оригинальностью идей и мнений.
Накануне выборов в первую Государственную Думу канал ОРТ запустил проект "Общественное мнение" с ведущей Максимовой, известной по "Музыкальному рингу". Под впечатлением танкового напора либералов обслуга власти временно утратила бдительность и, будучи абсолютно уверенной в результатах голосования, готовилась к помпезному торжеству в прямом эфире. Первые данные появились ближе к полуночи с Дальнего Востока, мгновенно уничтожив заготовленный сценарий и вызвав ступор ведущей и столбняк аудитории — практически везде лидировала ЛДПР с 30-40% голосов. То был звездный час Жириновского. Оставив свой угол, с вытянутым указательным пальцем он сновал между столиками либералов, тыкая в них и истошно крича: "Видели?! Съели?! Получили?!" Убитая публика глотала оскорбительные выпады, и только непробиваемые А. Чубайс и Н. Сванидзе сообразили изречь новое обвинение россиянам: "Как страшно, что народ выбрал фашизм". Под гробовое молчание студии и победные возгласы Жириновского ведущая Максимова за 5 часов до окончания эфирного времени спешно завершила передачу извинениями по поводу "технических неполадок".
Так Жириновский стал оплотом тех, кто между унылой физиономией "социализма" и похотливым рылом "демократии" лелеял надежду на третий путь, такой ясный, такой простой, и, увы, такой недостижимый. Наверное, подавляющее большинство сторонников ЛДПР в девяностые годы понимали, что вряд ли из этого взбалмошного, истеричного, непредсказуемого политика выйдет нужный стране руководитель. И все же кто, скажите — кто не хотел прилюдно плеснуть стаканом воды в лицо либералов-западников, обобравших нас до нитки, наплевавших ради своей корысти на те идеалы, за которые мы вместе с ними боролись в эпоху перестройки?
Умный и проницательный шут всегда полезен. Мы вступали в ЛДПР, ставили галочку в избирательном бюллетене, чтобы заявить — клоун нам ближе, лишь бы не лгал, не обманывал, не лицемерил. Чтоб не тащил от всех в свой подвал, а предлагал общее дело. Чтоб хотел по справедливости, а не тем, кто сильнее. Мы верили, что в политике есть тоже "фэйр-плей", и наши разочарования, нашу увлеченность шутовством рано или поздно зарвавшаяся власть заметит, извинится, протянет руку и вновь позовет идти вперед вместе.
Ой-ой-ой, как ошибались! Наивные, напоминали Мюнхгаузена в постановке Григория Горина, полагая, что радость для всех — тридцать второе мая. Рядом был он, Бургомистр Жириновский. Он помогал, поддержав и тогда, когда ради любви к России мы отреклись от себя, поняв, что тридцать второе мая снова оказалось никому ненужным. Время "Едросов" разродилось памятником вчерашним призывам и гимнам, но оставив форму, начисто изъяло их душу: провозглашаемые сегодня народовластие, права человека, равноправие, социальная политика — что это, разве те наши мечты? Но наш бургомистр уже убеждал, мол, ничего не случилось, все "окей", вы сами этого хотели. Преодолев огонь и воду, к этому моменту Жириновский споткнулся о медные трубы. Мягкие кресла, многочисленные эфиры, огромная популярность... К сожалению, он слишком любил женщин и вино, сладкую еду и изысканные приемы, чтобы остаться до конца верным Родине и народу.
"Как же вы изменились, господин Бургомистр", — горько повторяю я за Мюнхгаузеном. Вместо энергичного, поджарого, мечущего молнии борца — вальяжный, обрюзгший, потухший депутат, превратившийся из шута в посмешище. Вместо вчерашнего бунтаря — сытый провокатор, что ведет двойную игру, все еще периодически разражаясь потускневшими обличительными речами, будучи давно уже куплен охранкой, чье настоящее возмущение может быть вызвано разве что неудавшимся торгом из-под полы. И не дает покоя Жириновскому совесть, бывшей надежде миллионов, как-то незаметно предавшей их.
Да разве простили б мы Хрюшу, если бы залез он в корыто и жадно взахлеб чавкал, брызгая на голодных Степашку и Филю, а потом, обожравшись, чесал свое брюхо, не жалея ухода друзей навсегда? Человеческие трагедии разнообразны. И тщетно, тщетно пытается Жириновский заглушить голос совести песнями, пугая страшным их исполнением маленьких и слабонервных, вызывая жалость у соотечественников, как будто кого-то похоронивших: "Да, вот ведь был человек..."
|
|
