Глеб Павловский - признаный консультант правителей, идеолог и прожженый реформатор, начавший свою карьеру разрушителя задолго до распада СССР. Сыграв большую игру и оказавшись ненужным, этот политик стал осознавать, что его звездное время позади, а впереди, предчувствуя неладное, политик видит жуткую перспективу...
Чутье у Павловского никогда не подводило. Он - барометр политбомонда и по его настроению можно понять, что в антракте будет не буфет, а импровизированная буффонада... Написав своеобразную исповедь, Павловский пытается найти себе алиби. Эпистолярное признание диссидента Павловского опубликовал его друг-подельник - Саша Морозов - в своем ЖЖ-блоге.
В откровенных выплесках Павловского раскрывается вся ничтожная сущность интеллигентствующей перестроечной братии. Всё просто, идейные шулеры в полном проигрыше и они хотят оправдаться.
Глеб Павловский САШЕ МОРОЗОВУ
Прочел твою шутку про Соловьева, и вдруг захотелось отослать свое письмо незаконченным, в обрывках. С любовью к тебе, но с отвращением к современной болтовне. Удобным аллюзиям так легко противопоставить неудобные, например. Подумай, что сегодня сделают с авторами новых «Вех» в либеральной прессе? Так что давай без аллюзий. А разговор о Соловьеве, Желябовых и трёх царях Александрах прости, болтовня предателей. Изрядно забывших, кому и зачем предавали. Не сохранивших от прошлого (известного в анекдотах) - ни опыта, ни знаний, ни достойной речи; ничего.
+ Но рад что ты в форме. Наша встреча пробудила воспоминания 20-летней свежести. Глядя из 1989-го на тебя, рапортую: тогдашняя «Стратегия-2009» Клуба социальных инициатив реализована с избытком! Но в порядке ли мы? Нет, мы не в порядке. Мы и 20 лет назад были разные. Различались темпераментом, жили в своих разных прошлых. Были невеждами, что быстро и страшно сказалось. Но нас вела еще тогда полнота русского опыта, включая актуальный советский опыт. Нам дали отыграться за всю русскую историю. Перестройка должна (и могла) стать триумфом интеллигенции, ее действенным раскаянием за прошлое. А стала провалом, постыдно мелким. Мировых рамок событие политически нераспознано - нами. В отличие от Петра Струве, нам и сослаться на комиссаров с наганами невозможно: ненасильственно просрали все самолично, по неучености. «Мама, я обкакался.. политикой!»
Помню, как летом 1989 Адам Михник прилетел в Москву для контактов с Кремлем о признании итогов польских выборов. Он вел трудные, уважительные переговоры о компромиссных вариантах, со своими врагами. В перерывах мы сидели перед мос-ТВ, где советские аналоги Михника извергали пламенную мочу про Сталина и Мавзолей, про «политика должна быть нравственна», про «ждановскую жидкость», «больше демократии» и «отозвать посла из Пекина за Тяньаньмынь!» Помню, как смеялся Адам; как стыдно было за нашу собачью чушь. И все же тогда за нами еще оставалась мощь, полнота, сила русской традиции. Она была жива еще, ее традиции и опыт открывались в нашу жизнь, в наши «сейчас!». Дикая энергия манила к себе в проводники, считывалась действием (но в деле-то мы оказались никудышни). Мы взялись подвести итоги русской истории - и подвели прескверно).
ВЫНУЖДЕН ВСПОМНИТЬ
Тезисы которых придерживалось – за редкими исключениями – почти 20 лет общественное движение СССР (твои жижисты теперь презрительно зовут их «диссидентами» - тысячи русских девочек и мальчиков из сотен семей, которые отдавали все, включая разрушенные дома и семьи) я не забыл. Я не вижу даже особых причин к их пересмотру.
А) Русская катастрофа – нашествие монстров и убийц на страну – была «семейной» катастрофой русской идейности. Монстры вышли из заблуждений среди своих - идейных заблуждений. И не за корыстью - то были идейные чудища. Проблема в «идейности жизни и беспочвенности идей» - ножницах, которыми всех посекло.
В) спор о России - это идейный спор. А неверные идеи это страшно опасно, серьезней любых денег, кто бы и сколько их не «пилил». Ни у Солженицына, ни у Амальрика или Сахарова – не найти каких-то особых упреков большевизму в корыстолюбии. Брехня про «кровавые деньги Романовых» и «брежневские миллионы», эта непременная песнь идиота, что сопровождает каждое очередное разрушение русских ума, армии и государства. Отсюда следует, что
Б) спор идет среди своих, и претензии наши – одних «своих наших» к «своим чужим». Мы росли, спрашивая себя с сжимающей сердце горечью – почему нашествию из глубины так плохо, так слабо сопротивлялись – те, другие? То была едва не главная загадка для любого мальчика и девочки будущего Движения. Мы чаще всего сами были детьми победителей, а не «тех» - а «те» менялись от эпохи к эпохи. В 1917 «тем» сперва был император, как так, - отречься на станции Дно, да как он смел?! И либеральная буржуазия - кто ей позволил в самый разгар мировой войны сдать единственную безопасность – воюющую империю - нашим дедушкам, этой нахрапистой сволоте? Отсюда кстати важная подтема, ставшая самоочевидной догмой в Движении (демократическом!) –
Г) Масса? Масса бывает не права, и есть вещи, по которым ее не только не нужно – ее нельзя спрашивать. Ирония в отношении «пламенных народных вождей» - не циничная, не подлая – культивировалась в Движении и была его атмосферой. Вот и вы деды-прадеды, раз уж взяли власть – кто позволил вам сдать ее Сталину «за так»?
Еще ребенком (очень советским ребенком) я чувствовал личный позор от недостойной слабости людей власти перед сдачей и гибелью. Натурально было стыдно и за Николая, и за Троцкого, и за Бухарина - ходил как говном облитый. Отсюда –претензии к власти – это претензии к своим. И когда общество, эта российская чушка ощерилась следующим сожрать Ельцина – моего тогдашнего врага – легко и радостно было осклабиться - ну, это вам вряд ли.. Сила нашей тогда позиции – мы переспориваем споры, будто б «закрытые» в 1910е, 1920-30е, 1940-50е.. Нам придется огрызаться, а главное -отыгрываться - за Герцена, за Желябова, Струве, Бухарина, за Пастернака.. Выиграть спор между своими, давний спор славян - силой, если нужно.
+ Интересны только споры своих, диалог равных по чести и силе. Но что скучней болтовни взаимообличителей? Я ценю и уважаю выбранную тобой позицию частного лица. Предельно не согласен с тобой по существу. Не принимаю участия в споре потому что презираю споры чужих – спор неуважающих друг друга. Крики беотийцев.. Недостойна сама речь, которой мы говорим. Она марает не столько людей, как слова и предметы. Она тиранически подавляет доступ к свободе взгляда. В ней звучит твердая воля унижать и быть униженным – воля к недостоинству. Это тирания, о да. Тирания безальтернативности, вонь которой я почуял уже на заре гласности.
Это стало темой всего что я писал в «Веке ХХ», а затем самого «Века», взятого мной под контроль. Это была и практическая политика Клуба социальных инициатив, пока он реально влиял на политику и повестку движения, т.е. в 1987-88гг. В кооперативное движение я ушел за поиском новых инструментов. Это оказалось правильным решением. Здесь сложилась та команда, из которой возник ФЭП. Затем мы были испытаны, причем неоднократно. После 1991 нам было дано еще несколько попыток - 1993й, первая Чечня, наконец миллениум 1999-2000го. Для меня в этом пути есть 2 самоочевидных вещи – то что это был единый путь, в котором я и мои попутчики пытались спасти все что можно было от русского опыта – и то, что за единство действия, и особенно при успехах - платили катастрофическим сужением состава действующих лиц.
+ Итог? Для меня он сложился в понятие «долгого, долгого марша сквозь русскую историю», в котором сохранить нравственную идентичность («субъектность» как теперь говорят) является трудной задачей. Несовместимой ни с одним из простых критериев единства действующих лиц, биографии, тем более «идеологии». Раз уж решил переиграв историю, выиграть у «духов русской революции», ничего величественного в осанке сохранить не удастся. Будешь трансформироваться столько раз, сколько потребуется. Но ломаясь - нельзя терять остеокаркас. Хребет надо восстанавливать вслед каждой метаморфозе. В союз с любой силой вступают по ценностным основаниям. Но союз не должен вести к принятию ценностей союзника(-цы). Это важный урок судебных самооговоров конца 30-х годов, «тьмы в полдень» – моральной катастрофы классического большевизма.
+ Политика без ценностей – небыль, блажь. Бесценностная и бесстрастная политика выдумка, унижающая выдумщика. Мы что ж в этом мире - участвуем в поверхностной возне? Всегда предостерегал учеников против веры в низменные мотивы политики. Это ложная вера - интоксикация пропагандой, своей и чужой. За нею слабость анализа и брутальная неискушенность в мире, в людях, и даже в себе самом (хуже всех люди знают себя). За сорок лет участия в политике (как тебе известно, время от времени эффективного) я ни разу не встречал в ней вакуума ценностей. Морально или аморально, люди бились за ценности. С переменным успехом – но всегда проигрывали, если начинали слишком уж расчетливо «отстаивать интересы».
+ Можешь понять, какое чудовищное унижение я испытал от зрелища двойного ремейка станции Дно – Беловежских соглашений, а затем отречения Горбачева – одного-единственного человека за государство, т.е. и за меня тоже. Да как он смел?! Все, все чего я боялся –против чего воевало Движение – явилось вновь, и как обычно, под новым светлым именем. Солнечные обалдуи под руководством выживших из ума шестидесятников (30 лет после Хрущева сильно испортили их) пошли громить Россию, раскармливая морлоков. Все, все против чего предостерегали Стругацкие 60—х годов, в 90-е воплотилось в буквальных материальных подобиях. «После меня хоть потоп».
И пришел потоп. Мусорный шквал начала 90-х отчасти даже анестезировал. Ну да, разумеется наместо «буржуя» они выдумали каких-то «краснокоричневодиректорофашистов». Под рулады о «пути цивилизованных наций» за один год население лагерей новой России выросло в два раза (рекорд Большого террора был перекрыт – газеты смолчали - все). Униженных людей стало косить, как в гражданскую гриппом-испанкой – миллионами; но говорить об этом вслух можно было только в газете «День». Или - в «Веке ХХ и мире».. но ХХ век кончался. Что ж, как шутил воскрешенный Ленин из советских анекдотов - «айда в Женеву – начинать все сначала».
Неслыханное самооглупление массы, продолжавшееся как минимум с 1930 года (года сталинизации гуманитарной жизни) до наших дней. Но мы-то глупцы полагали, что выход из сталинизма будет выходом и из безмозглости – а вот вышло ровно наоборот! Именно удвоение, удесятерение безмозглости сопровождали выход из коммунизма – и это было то, с чем я вступил в борьбу в 80-е выйдя в легальную журналистику. А когда и публицистика сдалась, выворотил кол политики. + Медведев, Путин, Сурков..? Может быть, может быть.. но кажется мне, было бы насмешкой над Господом, если б несколько человек оказались виновны в нашем безверном невежестве и безбожном нереализме. Экое алиби! Нет уж.
По ценностным соображениям человек всегда делает худшие вещи, чем по продажности. Нервное желание обвинить других в неценностном поведении пролдиктовано жаждой алиби – позволить своим то, что запретил чужим. Если это не расизм, что это, Саша? Недостойна сама речь, которой мы говорим. Она марает не столько людей, сколько идеи. Она тиранически подавляет доступ к свободе взгляда. В ней звучит твердая воля унижать врагов – воля к недостоинству. Это тирания, о да. Но другая. Тирания безальтернативности. Чем еще может быть в таких условиях политика частного лица? И программа партии частного лица? Мы не смеем хулить реальность, малюя ее примитивней, чем она есть.
|
|
