«Ельцин, хотя и был фигурой неоднозначной, но в плане порядочности явно превосходил Путина многократно» - полагает президент промышленной группы МАИР В.Н.Макушин, вынужденный бежать из России от силового рэкета, объявленный в международный розыск и вынужденный отдать свой бизнес представителям российской клептократии.
- Вы рассматриваете политическую версию как одну из основных, объясняющих причины ваших проблем в бизнесе и длящегося уголовного преследования. Почему? Чем вы могли так разозлить действующую власть, или правящий клан, как вы его называете?
- Я уверен в политическом характере моего преследования, во-первых, потому, что видел, как менялись в худшую сторону мои отношения с властями на протяжении нескольких лет, а, во-вторых, видя как появились возбужденные против меня уголовные дела и как они потом расследовались. Ну и показательно то, кто и как против меня работал. Например, еще до возбуждения уголовных дел я был в разработке ФСБ.
- Как вы об этом узнали?
- Из разных источников. Ну, например, в одной из ставропольских газет была опубликована информация о моем «криминальном» прошлом. Хотя ничего компрометирующего меня там как раз не было - скорее наоборот: я один раз ударил кулаком пристававшего к моим друзьям хулигана. К сожалению, сломал ему челюсть и получил год условно. Так вот, уверен, у ставропольской журналистки не было доступа к судебным архивам 1982 года, зато он естественно был у ФСБ. А документальное подтверждение я получил в материалах возбужденного против меня уголовного дела. В постановлении о возбуждении прямо сказано: на основании «сообщения о преступлении и материала проверки 6 отдела СЭБ УФСБ РФ по Москве и Московской области».
- А конфликт с властями у Вас тоже возник по тем самым политическим мотивам?
Да. Все началось с моих выступлений в прессе, на телевидении и на многочисленных экономических форумах, российских и международных, включая Лондонский, где я критиковал правящий режим, не стесняясь в выражениях. И это было, кстати, в период 2003 - 2007 годов, который принято связывать с «равноудалением олигархов». Это была политика по уничтожению свободомыслящих бизнесменов, особенно крупных, именно как бизнесменов, ведь лишив нас собственности, можно устранить политического противника. Собственно, к 2007 году я практически один остался. При этом уже в начале 2005 года я услышал от знакомых журналистов фразу: «Все, прямой эфир с тобой запрещен». После этого со мной разговаривали и ребята в погонах, объясняли, что я «уже утомил». Изменились и отношения с чиновниками, о том, что у меня проблемы, намекали, в том числе, знакомые министры и губернаторы. А потом со мной вообще перестали общаться и куда-либо приглашать «с правом голоса». И создалось впечатление, что в 2007 - 2008 годах я замолчал, но на самом деле, меня замолчали.
- И что вы предприняли?
- А что тут было делать? Меня эта ситуация напрягала, конечно, но я продолжал развивать бизнес, в том числе, реконструировал Сулинский металлургический завод. А реконструкцию делали не только на свои деньги, но и на банковские кредиты. И госбанки, в первую очередь, Северо-Кавказский Сбербанк, стали инструментами, которые позволили правящему клану лишить меня возможности выступать в качестве опасного политического оппонента.
- Почему вы уверены, что и здесь речь идет о политике, а не просто о проблемах с обслуживанием кредитов, которые были у многих предпринимателей в кризис, осенью-весной 2008 - 2009 годов?
- Значительная часть проблем появившихся у предпринимателей во время кризиса возникла не из-за самих кредитов, а потому, что такой была государственная политика. Есть несколько фактов, на которые не обратила особого внимания пресса, но которые очевидны нам, предпринимателям. О том, какой была борьба с кризисом и против кого она была направлена.
В декабре 2008 госбанки резко ужесточили условия выдачи или продления кредитов, в том числе начали требовать обязательное личное поручительство акционеров при выдаче кредитов компаниям. Учитывая тот факт, что госбанки, получившие беспрецедентную помощь от Минфина и ЦБ, были фактическими монополистами на рынке корпоративного кредитования, это создало проблемы очень многим из тех, кто не был близок госчиновникам. 23 марта 2009 года в Генеральной прокуратуре прошло совещание руководства силовых органов и госбанков, где последним была обещана всесторонняя поддержка. Наконец, 29 апреля 2009 года президент подписал новую редакцию закона о банкротстве, в которой как раз и оказался пункт о возможности привлекать к материальной ответственности менеджеров, акционеров и даже неких лиц оказывавших влияние на деятельность предприятия, если все эти менеджеры, акционеры и «оказавшие влияние» не докажут в суде, что они, цитирую, «действовали добросовестно и разумно в интересах должника». Что и как можно доказывать в нашем российском суде - известно всем. Таким образом, властью во время кризиса специально была создана система, позволяющая при необходимости поставить любого должника в условия, при которых он сам отдаст свой бизнес.
- Все это любопытно, но ведь проблемы с обслуживанием долга у вас возникли не по вине правящего клана?
- Посмотрите, опять же, на факты. В январе-марте 2009 года мы вели переговоры с ВТБ и Банком Москвы о предоставлении кредита, который позволил бы нам закончить гашение облигационного займа, «намеченное» на второе апреля. Переговоры были в финальной стадии, но сорвались в последних числах марта, накануне подписания бумаг, кстати, практически сразу после того самого совещания в Генпрокуратуре.
- То есть произошел дефолт?
- Да, но дефолт нам, по сути, организовали. Поскольку если бы я знал, что госбанки в самый последний момент не выполнят своего обещания, то даже в то тяжелое кризисное время за пару месяцев мы гарантированно нашли бы 1 млрд рублей для погашения оставшейся к тому времени еще не погашенной части облигационного займа. По тогдашнему курсу это было всего-то 30 млн. долларов. А у нас тогда, даже при упавших ценах, на счета заходило не менее 3 млн. долларов в день.
Ну и, само собой, после дефолта прочие кредиторы получили право требовать досрочного исполнения обязательств перед ними. И началась цепная реакция - все банки и большинство контрагентов по бизнесу стали требовать срочного погашения всех долгов, хотя просроченных долгов у нас практически не было.
Но, продав часть активов, мы буквально за два-три месяца погасили практически все свои долги. Точнее, мы рассчитались по всем крупным долгам перед частными банками, оставалась задолженность по тому самому облигационному займу, которую невозможно было быстро реструктурировать, поскольку бумаги были на руках у более чем двухсот организаций, и, собственно, кредиты госбанков, которые мы получили в Северо-Кавказском Сбербанке и «Банке Москвы» под модернизацию красносулинского завода в Ростовской области. Кстати, позиция в переговорах с нами «Банка Москвы» была абсолютно консолидирована со Сбербанком.
- Почему вы не смогли расплатиться со Сбербанком, как с другими банками?
Потому что те, кто использовал Сбербанк в качестве инструмента давления на меня на самом деле не хотели, чтобы мы расплатились по кредиту. Менеджеры Сбербанка то выдвигали неисполнимые противозаконные предложения, то вообще куда-то пропадали и неделями не отвечали на наши звонки.
- А что вам предложили?
- О, это были странные переговоры. Если коротко, то сначала нашему сотруднику, а потом и мне предложили перевести большую часть активов на фирму, которую укажут менеджеры Северо-Кавказского Сбербанка, причем не имеющую к самому банку никакого отношения. И уже эта фирма взяла бы на себя долги. То есть фактически речь шла о том, чтобы совершить уголовное преступление - вывести активы компании, которая впоследствии могла иметь проблемы с другими кредиторами.
- Вы сообщили об этом в правоохранительные органы?
- Да, при личной встрече рассказал обо всем начальнику ФСБ Ставропольского края генералу Гончарову. Но, поскольку по мне работала ФСБ, жалоба оказалась бесполезной. Более того, во время встречи состоявшейся в начале июня 2009 года губернатор Ставропольского края Валерий Гаевский прямо сказал мне, что лучше выполнить требования банка. Я отказался. А вскоре налоговая инспекция арестовала продукцию георгиевского арматурного завода Арзил - именно через этот завод расположенный в Ставропольском крае Северо-Кавказкий Сбербанк финансировал реконструкцию Красносулинского металлургического завода. В результате арматурный завод остановился. И после этого в Ставропольских СМИ меня стали обвинять, что якобы я из каких-то корыстных побуждений остановил градообразующее предприятие.
- И тогда вы решили уехать из страны.
- Нет, я решил продать Сулинский металлургический и ряд других активов для того чтобы быстро закрыть оставшиеся долги. Об этом моём решении мы сообщили Сбербанку и просили дать нам несколько месяцев для погашения кредитов со всеми процентами, штрафами и т.д. Эти предложения, в том числе, были изложены мною в письме заместителю Председателя Сбербанка Сагайдак в конце июля 2009 года. Написал я письмо и лично Грефу.
- И что Вам ответили?
- Сагайдак и Греф мне ничего не ответили. Фактически ответом мне стало открытие сразу нескольких уголовных дел против менеджеров различных предприятий «МАИРа» по самым разным поводам - от якобы нарушений лицензионных требований до задержек в уплате налогов. А затем 10 августа 2009 года во время встречи Путина и Гаевского было заявлено, что я якобы создаю ситуацию второго Пикалёва. Информация об этой беседе имеется на официальных сайтах премьер-министра и губернатора. И вечером этого же дня, как следует из официальных документов, в 17 часов 30 минут было открыто уголовное дело против меня лично.
Теперь я понимаю, что тогда - в июле 2009 года - они поняли, что я реально могу вскоре погасить долг и у них исчезнет возможность давить на меня. Ну и тогда они решили отобрать у меня активы с помощью уголовного преследования. Кстати, дело открыл следователь Пономарев, тот самый, который вел дело «Арбат-Престижа». Оно, как вы помните, развалилось, но уже только после того, как компания была уничтожена.
- И в чем вас обвинили?
Якобы я, вместе с «неустановленными лицами», украл кредиты Сбербанка. Обвинения выдвинуты абсолютно надуманные и абсурдные. Следствие естественно никогда не могло и не может представить ни одного документа, свидетельствующего о присвоении хотя бы одного рубля кредитных денег. Тем более, что похитить деньги Сбербанка было просто невозможно, даже если бы кто-то этого хотел. Сбербанк контролировал каждый платеж и его предназначение. Реквизиты получателей большей части кредитных денег вообще были прописаны прямо в текстах кредитных договоров. При этом получаемое по кредиту оборудование тут же закладывалось в Сбербанк. И поскольку кредит выдавался несколькими траншами в течение года, то Сбербанк, если бы были допущены хоть какие-то нарушения в части использования кредитных ресурсов, по условиям договора должен был бы тут же прекратить выдачу следующих траншей. Но Сбербанк продолжал выдавать деньги - значит нарушений не было. Я уже не говорю о том, что, конечно, имеются все документы подтверждающие только целевое расходование денег.
Наглость и уверенность в собственной безнаказанности, с которой следователи фабриковали это дело, свидетельствует о том, что крышуют их на самом верху. Так что здесь явно не просто рейдерство - здесь присутствует политическое решение.
- И вы уехали за рубеж опасаясь ареста?
Нет, в то время я даже не знал, что среди множества открытых против нас дел, есть дело открытое на меня лично. Но к концу сентября у нас состоялись договоренности о продаже части активов МАИРа за сумму в несколько сот миллионов долларов. А поскольку я уже стал понимать, что от меня хотят добиться не возврата нескольких десятков миллионов долларов кредита, а хотят отобрать активы многократно большей стоимости - несколько сотен миллионов долларов, то я решил уехать «от греха подальше».
- И почему продажа не состоялась?
Сделки сорвались из-за того, что потенциальным покупателям менеджеры Сбербанка настоятельно не рекомендовали покупать у меня напрямую, а если кто захочет - купит у Сбербанка позже. Кроме того, ведущие с нами переговоры менеджеры Сбербанка нам четко объяснили, что проблема с уголовным преследованием не решится, если приобретателем моих заводов будет кто-то, а не Сбербанк.
- А затем вы на Кипре все таки угодили в тюрьму?
- Да, потому что меня объявили в международный розыск - и я некоторое время провел в заключении. В тюрьме я подписал бумаги о сделке на очень невыгодных условиях. Подписал потому, что мне обещали прекратить уголовное преследование.
- Но обещание так и не выполнено?
Более того. Уже после подписания документов по передаче активов Сбербанк-Капиталу Генеральная Прокуратура России послала на Кипр запрос о моей экстрадации. Я, признаюсь, не ожидал такой непорядочности. Раньше, например, при Ельцине, государство свои обещания старалось выполнять. Ельцин, хотя и был фигурой не однозначной, но в плане порядочности явно превосходил Путина многократно.
- С чем тогда связано продолжение уголовного преследования?
- Формальный повод правоохранительные органы найти всегда могут. Но, по сути, я понимаю, что мне не дадут возможности вернуться в Россию как минимум до выборов, а, скорее всего, до тех пор, пока у меня там остаются достаточно крупные активы. Ведь до начала всей этой истории помимо заводов у меня была крупнейшая в мире сеть по сбору лома, и хотя сегодня она в значительной мере тоже утрачена, она может работать и приносить прибыль. Я был готов ее продать, как и те 23% акций красносулинского завода, которые остались за мной по итогам сделки со Сбербанком, но планы правящего клана, видимо, заключаются в том, чтобы забрать мои оставшиеся активы бесплатно.
- Кто еще из предпринимателей, по вашему мнению, за последние годы пострадал по политическим причинам?
- Например, Женя Чичваркин. Схемы могли быть разными, необязательно даже было иметь какую-то яркую политическую позицию. Просто, я уверен, правящий клан не хочет, чтобы накануне выборов в стране остался хотя бы один независимый от него крупный бизнесмен.
Разговаривал Олег Пальцевой
ФОРУМ.мск начинает online-конференции. В.Макушин: Зачем правящий режим стремится полностью контролировать отечественный бизнес
|
|
