Современная Россия, что зона: во власти - паханы, при власти - вертухаи, а народ... В советское время выселяли за сотый километр. Сегодня за него, похоже, выселили всю страну. Мерцают огнями «запрещённые» залы игровых автоматов. На газетном лотке - попурри из глянцевых сплетен и криминальной хроники. В подъездах разбросаны шприцы. На клумбах бомжей, как голубей. А пропавших без вести - как в военное время.
Парк Сокольники. Час дня. Прогулка едва не стала последней, когда чьи-то руки сомкнулись на шее. Минуту назад по аллее шли люди, но сейчас - ни души. Мужчина тащит меня в лес. Я освобождаюсь от удушающей хватки, мы боремся. Повалив на землю, он бьёт меня ногами в грудь. Чудом мне удаётся вырваться.
Один из прохожих вызывает милицию. «Идите в отделение!» - после долгих гудков советует диспетчер.
«А сообщить постам на входах?»
Вешается трубка.
Отделение - на территории парка. За высоким забором - охранная будка, пара милицейских машин. Парень в штатском через прутья ограды объясняет, что отделение на стадии расформирования.
- А конная милиция? - вспоминаю я всадников в форме, от которых прячутся по кустам собачники.
- К нам не относится.
- Вызовете наряд?
Он удаляется. Вернувшись, пожимает плечами:
- Машин нет.
И отсылает в районное отделение.
- Ну, хоть охрану предупредите! Посты у метро, на железнодорожной станции...
Разводит руками.
В московских парках убийцы и насильники не редкость, несколько лет назад в Сокольниках, ради дешёвого мобильника, зверски зарезали 17-юю девушку. Но на лице милиционера написано «Отстань!» Двое ребят в форме, прогулочным шагом, всё же направились к месту происшествия.
- Никого, - возвращаются они, укоризненно улыбаясь.
А кого они рассчитывали там увидеть?! Душителя, пишущего чистосердечное признание?
Сокольническое отделение милиции за глухим забором. Автоматчики, собаки. Народ боится милиции, милиция - народа. Выходит опер, измождённый парень с синевой под глазами. У него очередь из обворованных, ограбленных, обведённых вокруг пальца. Предлагает прийти через пару часов.
- Вы не хотите пока наряд вызвать? Может, удастся задержать?
- У меня работы - во! - проводит ребром ладони по горлу.
В конце концов, у меня берут показания. Происшедшее классифицируют как грабёж. «Потому что унёс сумку». Объясняю, что меня едва не задушили, хотя сумку я отбросила в первое же мгновенье. Глас вопиющего в отделении! «А что же тогда покушение на убийство? Семь ножевых ран?» Пытаюсь быть ироничной. Но в ответ кивают! С точки зрения милиции, всё равно: будет ли преступление раскрыто или его не заметят. А чтобы не портить статистики, статус преступления изначально принижают.
- Что же вы одна в парке гуляете? - качает головой опер. - Вы оперативными сводками не располагаете, вот моя жена одна никуда не выходит!
- А почему не располагаю?
- Ну, доводить до населения влетит в копеечку!
- А рекламировать «Единую Россию»?
Смеётся. Хороший парень, понимающий. Поодиночке они вообще все славные, но вот Система...
Через несколько часов едем на место происшествия, ждём экспертов.
- Работы невпроворот, жена сутками не видит. А зарплата - 30000. За эти деньги я могу охранником или вышибалой.
- Значит, грядущих сокращений не боитесь?
- А куда сокращать, если и так не справляемся?
Раздаётся звонок: эксперты уже сделали снимки. «Где?!» - кричит опер. Оказалось, осмотрели первое попавшееся место. А какая разница? Возвращаемся в отделение. Мне показывают фотографии. Гастарбайтеры, женщины, бомжи... «Он славянин, хорошо одетый, холёный», - в который раз повторяю я. «У нас и такие есть». И мне показывают ещё сотню одноглазых, беззубых, с лицами, испещрёнными шрамами. И снова бумажная волокита: объяснения-пояснения.
На составление фоторобота отводится десяток минут, за компьютером - парнишка лет двадцати. Опытный физиогномист?
Выбираем глаза.
- Но здесь только женские.
- Всякие, - косится на часы. И продолжает показывать женские глаза.
Пытаюсь сосредоточиться:
- Не спешите, пожалуйста.
- Да-да, - щёлкает мышью парень - и опять мелькают носы и губы.
Фоторобот готов.
- Похож? - зевает он.
- Нет, не похож.
- Ну, хоть процентов на 70?
Понимаю, цифра нужна для отчёта. Ну, пусть на семьдесят, как оценить на сколько? В таких условиях и собственный портрет не составишь.
Прошу кое-что подправить.
- Уже сохранил! - кривит он губы, надеясь на мою компьютерную безграмотность. И фоторобот остаётся как есть. Зато бумаги заполняются со школярской скрупулёзностью.
- Вы хоть кого-нибудь поймали по такому фотороботу? - спрашиваю сопровождающего.
Он опускает глаза.
- У меня знакомый - одно лицо с душителем, только причёска другая. Привезти фото?
Отмахивается, как от чумы.
Едем в больницу засвидетельствовать побои. Осмотр врача - пара секунд. Не иначе, человек-рентген, глаз - шило! И опять бумаги, бумаги... Кажется, врача и милиционера можно поменять местами, какая разница, кому писать.
«В советские времена мы ночью в парке гуляли, - вздыхает медсестра. - А теперь и средь бела дня душат...»
Ничего, главное, чтобы не душили свободу!
Из окна доносится песня про Чикатило. На афише - фильм о серийном убийце. По телевизору - криминальные передачи. В газетах - интервью с маньяками, их генеалогия до четвёртого колена. Герои нашего времени! Сколько, вдохновившись их славой, взялись за нож?
День второй. Прихожу за справкой для восстановления паспорта. Дежурный не даёт:
- Была не моя смена, приходите через три дня.
- А это время, что - без документов?
«Уходи!» - читаю на раздражённом лице. А на стене под портретом премьера симпатическими чернилами: «Всегда говори "Нет!"» Отправляюсь по инстанциям, и, в конце концов, попадаю к следователю. «Что ни делается - к лучшему», - улыбается он. Чтобы вести расследование, меня обязаны были допросить ещё вчера!
И снова бумаги. Задуши меня, на гроб ушло бы меньше древесины!
Следователь приглашает коллег, хором убеждают, что избиение и попытка задушить - это грабёж. Железный аргумент: «Но ведь он унёс сумку!» Хорошо, что я её бросила. Иначе бы ему «шили» фривольную попытку знакомства. Хотя и тут все козыри были бы не у меня - это в Штатах, чуть что - сексуальное домогательство, а у нас - подумаешь, весёлые игрища на Ивана Купалу...
- Мы судим по результату.
А судить по результату милицию - схлопотать пятнадцать суток за «неуважение»!
Кто-то предлагает самой сходить в прокуратуру, требуя расследования.
- А что вы, собственно, хотите? - удивляется молодая следовательница.
- Чтобы этот человек никого не задушил.
Хихикает в кулак.
Милицейские сотрудники, как на подбор, молодые. От двадцати. Копеечная зарплата, рутинная работа, текучка кадров. «Здесь не задерживаются», - признаётся один. И с кого только пишутся герои ментовских саг? А в моём сериале продолжение следует: следствие замораживается - ждём указаний прокуратуры по какой статье его возбуждать.
А в двух шагах площадь трёх вокзалов, где можно купить наркотики, оружие и обкуренную малолетку. Здесь лица стражей порядка и его нарушителей едва ли отличаются. И у Преображенского рынка кипит «нелегальная» торговля: нищие старики приносят тряпьё и посуду. И раз в полчаса - «облава». Зачем нужна такая милиция? Гонять старух? «Доить» гастарбайтеров? Разгонять митинги? Неудивительно, что «ментов» боятся, как уголовников! Это раньше было: «Моя милиция меня бережёт!». Теперь: «Моя полиция меня стережёт!». И зачем это переименование? Чтобы привести в соответствие с «полицейским государством»? Эта организация - вещь в себе и существует сама для себя. Нет такой ситуации, при которой помогут полицейские милиционеры! Сегодня безопасно только на Рублёвке. Остальная Россия - это милиция, которая не охраняет, школы, в которых не учат, и больницы, в которых не лечат.
А в утешение - церковь.
В законе есть формулировка - умышленное бездействие. Не под неё ли подпадает наша власть? Но на власть уголовный кодекс не распространяется!
Может, поэтому у нас и популярна уголовная хроника, в которую может попасть каждый?
Август 2010 г.
|
|
