Вполне возможно, что необъяснимое для меня и очень странное с точки зрения историков признание Катыни, не говоря уже о смерти разоблачившего фальсификацию, по крайней мере части переданных Польше документов, было частью стратегического размена с польским руководством: мол, мы вам признаем Катынь, а вы за это не будете поднимать пропагандистский шум вокруг сланцевого газа. Но вполне возможно, что после трагической случайности под Смоленском спрашивать об этом в Польше просто некого. А в России после ряда политических процессов, как громких, так и тихих, наоборот, некому.