Экономист Михаил Делягин скромничает, когда говорит, что не обладает достаточным авторитетом. Его длинный послужной список говорит об обратном. Краснодипломник экономического факультета МГУ, в 1994-м – главный аналитик Аналитического управления президента РФ, с 2006-го – директор Института проблем глобализации, который и создавал сам в 1998-м. Длительное время был самым молодым доктором экономических наук (1998). Почетный профессор Цзилиньского университета (2000, Китай), профессор-исследователь МГИМО (2003), академик РАЕН (2004). Удостоен медали им. В.В. Леонтьева «За достижения в экономике» (2011).
Биография на этом, конечно, не заканчивается. Он – автор более тысячи статей в России, США, Германии, Франции, Финляндии, Китае, Индии и др., автор тринадцати монографий, из которых наиболее известны «Экономика неплатежей» (1997), «Идеология возрождения» (2000), «Мировой кризис. Общая теория глобализации» (2003), «Россия после Путина. Неизбежна ли в России «оранжево-зеленая» революция?» (2005), «Драйв человечества» (2008), «Кризис человечества. Выживет ли Россия в нерусской смуте?» (2010) и «Новая опричнина, или Почему не надо валить из России прямо сейчас» (2011).
В Перми выступил с лекцией «Русский народ в глобальной конкуренции».
– Граждане боятся повышения розничных цен, а государство объясняет инфляцию внешними обстоятельствами – падением цены на нефть, ослаблением рубля…
– Конечно. Моя любимая тема – это бензин. Когда цены на нефть растут, нефтяники повышают стоимость бензина. Когда цены на нефть падают, нефтяники говорят: «Мы несем убытки, давайте мы их покроем за ваш счет».
Интересная ситуация была с «Газпромом», когда в 2008 году, во время обострения кризиса, он своих инвесторов успокаивал: «Друзья, вы не волнуйтесь, наши акции не подешевеют, дивиденды мы будем платить. То, что мы недоберем на экспорте, мы доберем на внутреннем рынке за счет повышения розничных цен».
Это было откровенно и неприятно.
– Последнее ослабление рубля связано с тем, что упали мировые цены на нефть?
– Нет, падение мировых цен на нефть в значительной степени было вызвано усилением доллара. Есть некоторый эквивалент: если евро падает, доллар растет, то покупательская способность тоже становится больше, и цены на нефть падают. Конечно, падение со 120 до 97 долларов за баррель целиком этим не объясняется, но частично это так. Сейчас, правда, евро немного восстанавливается, но цена на нефть по-прежнему остается низкой. Это вызвано неопределенностью в Европе, когда чуть-чуть не обанкротили Грецию.
Сократился межбанковский кредит, потому что никто не знает, как перестрахованы греческие долги. Если Греция устроит дефолт, социалисты скажут, что они никому ничего платить не будут, то неизвестно, кому эти убытки достанутся, в конечном счете.
Если ваш банк обанкротится, зачем я буду давать вам межбанковский кредит?
Сокращение «межбанка» – это нехватка ликвидности. Ее высасывают из соседних рынков, из России. А у нас ликвидности – как у дурака махорки. Мы видим отток капитала, падение фондового рынка (уходят средства не из заначек, а работающий капитал), и падение рубля. На это, думаю, наложились еще спекулятивные игры Банка России. Это институт, который не должен допускать ослабления национальной валюты, но я думаю, хотя у меня и нет прямых доказательств, что Банк России играет на колебаниях в свой карман. Иначе чем объяснить такой вопиющий непрофессионализм, когда позволяют так прыгать рублю?
– Насколько наша национальная экономика интегрирована в европейскую, чтобы говорить о сильном влиянии на Россию?
– Говорить об интеграции не стоит, но мы от них зависим, потому что у нас очень много спекулятивных капиталов, практически 90% иностранных инвестиций – это кредиты. Эти капиталы очень подвижны. Как только возникает новая возможность прибыли, капиталы сразу перетекают туда. Можно посмотреть наличные деньги относительно обеспеченной части россиян. Когда возникает вопрос, что нужно куда-то инвестировать деньги, люди покупают жилье в Болгарии, кто побогаче – в других странах. Мы открыты в этом отношении.
– Наши деньги вкладываются не в нашу экономику?
– В большей степени. Чтобы вкладывать деньги в свою экономику, нужно быть как минимум другом мэра города.
– А с офшоров приходят обратно в Россию наши же деньги?
– Это зависит от того, какие офшоры, но в большей степени так и есть. Многие международные деньги работают через офшоры. Это же способ снижения издержек глобального бизнеса. Это способ освобождения богатых людей от налога на наследство. И это способ движения спекулятивных капиталов.
– Это общемировая проблема?
– Это не только проблема, но и общемировой инструмент. Если бы это была проблема, ее бы решили, но это огромная возможность. Это способ для глобального бизнеса снижать издержки, а всем хочется дружить с глобальным бизнесом, потому что это много денег. Если страна имеет свои офшоры, то их берегут как зеницу ока. Кстати, если бы нам из Калининградской области сделать свой финансовый офшор – это было бы круто. Мы бы все деньги Европы высосали в течение десяти лет.
– В Госдуме 4 июля будет рассматриваться протокол о вступлении России в ВТО. Вы как противник ратификации протокола довольно серьезно аргументируете свою позицию.
– Занимаюсь этим с 2001 года. И было очень приятно, когда мою позицию подтвердила директор-распорядитель МВФ Кристин ЛАГАРД, которая сказала, что России не нужно вступать в ВТО, никаких экономических выгод от этого нет. Потому что мы продаем сырье. Если бы мы продавали технологичную продукцию, у нас был бы интерес в новых рынках.
Уступки, которые мы стали делать, фееричны, при этом за 12 лет непрерывных разговоров умудрились не подготовить юристов, товароведов (маркетологов – как это сейчас называется), и, соответственно, мы вступаем голенькими. Даже не можем пользоваться институтами, которые там есть, например Комиссией по урегулированию споров.
Наш бизнес не подготовлен к требованиям ВТО. Мы будем нести большие убытки.
Подсчитаны прямые потери от тарифов. Скажем, подсчитано, сколько потеряют производители комбайнов, сколько – производители минеральных удобрений. А вот какие потери понесет сельское хозяйство из-за потерь производителей комбайнов и минеральных удобрений, это сложно высчитать.
Кроме того, основные опасения из-за изменения способа урегулирования споров. Сейчас это происходит на основе национального законодательства. Захотели, приняли закон о том, что все американские свиньи рыжие, мы их ввозить не будем. Я, конечно, утрирую, но мы делаем, что хотим.
Правила ВТО очень изощренные. Они позволяют подавать в суд и добиваться отмены национального законодательства.
Один пример: Евросоюз посчитал, что генетически модифицированная продукция может иметь отложенные последствия, и решает защитить своих граждан от ГМО-продукции.
Американские производители подали в суд и требуют, чтобы европейцы доказали вред от таких продуктов. Доказать этого нельзя, так как есть просто неопределенность. И американские производители заставляют европейцев открыть свой рынок для ГМО-продуктов. Американцы даже не позволяют маркировать продукцию специальным значком, это, мол, дискриминация их производителей.
По правилам ВТО, если вы производите минеральные удобрения и продаете их дешевле, чем я, то я могу требовать от вас либо повышения цены, либо компенсации. И так на всех рынках.
Мы сделали много необоснованных уступок, не имеющих требования ВТО. Например, отменили пошлины на экспорт необработанного леса. Мы их вводили, чтобы защитить свои лесопилки, чтобы финны обрабатывали лес на нашей стороне. Поскольку финнам лень было перетаскивать лесопилки на нашу территорию, они два года выли и добились отмены пошлин… В восемь раз снижены пошлины на ввоз живой свинины. Понятно, никто не будет проверять, хрюкает ли свинина, или она глубоко заморожена. Это тягчайший удар по личным подсобным хозяйствам и старым советским свинокомплексам.
Генеральное правило ВТО – нельзя повышать общий уровень защиты национальной экономики. В России протекционистские барьеры крайне низкие, и это ставит под удар всю экономику после вступления в ВТО.
|
|
