Предлагаемая читателям книга Терри Иглтона «Почему Маркс был прав» крайне интересна тем, что она как раз пытается развеять многочисленные мифы, созданные за последние десятилетия. Уже только за это ее стоит прочитать. Вырываясь из плена явных или неявных аллюзий ко всему корпусу мифов о Марксе, Терри Иглтон, этот блестящий мыслитель, пытается понять, что значит Маркс для современного общества.
Да что далеко ходить, – до сих пор «мэйнстримовская» экономическая наука не может внятно объяснить причины настоящего кризиса, хотя его актуальность, на первый взгляд, много выше истории человека, жившего полтора века назад! Ровно из-за тех самых мифов и табу, которые связаны с историей развития экономической науки и именем Маркса в том числе! Поскольку первые соображения о реалиях, которые стали причиной нынешнего кризиса, были выдвинуты первым поколением последователей Маркса! Именно поэтому восстанавливать реальное значение этого человека не просто интересная, но и насущно важная задача. И именно этим занимается Терри Иглтон в книге «Почему Маркс был прав».
Так что свое предисловие к книге я посвящаю решению именно этой задачи: дать более или менее системное представление о том, какое место занимает Маркс в рамках идеологической картины мира. И настоятельно советую внимательно прочитать Терри Иглтона – поскольку понимание причин появления идеологических мифов не менее важно для понимания реальности, чем осознание реального состояния дел.
Для начала нужно отметить, что на сегодня в мире существует две экономические науки, условно говоря, политэкономия и экономикс. И хотя та и другая ведут свое начало от Адама Смита, нужно все-таки помнить, что сам он назвал науку, которой занимался, именно «политэкономия», в первую очередь потому, что она носит не абсолютно объективный характер, а во многом определяется именно политической активностью людей. И это его мнение принципиально поддержал Маркс, главным результатом жизни которого, по мнению многих его современников, был именно вклад в политэкономическую науку. Отметим кстати, что понимание этой его роли, роли чистого ученого, уже сильно отличается от современного общественного мнения, которое считает Маркса в первую очередь философом и левым общественным деятелем.
Маркс не просто внес серьезный вклад в политэкономию, он принципиально изменил ее вид. Если до него политэкономия представляла собой набор отдельных теорий и концепций, принадлежащих разным людям, подходы которых довольно сильно различались, то Маркс превратил ее в целостную науку, с единым системным подходом. И этим, на самом деле, подложил под нее колоссальную мину, которая рванула уже в ХХ веке.
Суть в том, что Маркс (и в этом общественное мнение право) был не только политэкономом, но и философом и по большому счету революционером, который создал современный «красный» глобальный проект, приведший к возникновению вначале Советского Союза, а затем и мировой системы социализма. И вклад его в разработку проектных принципов и идеологии «красного» проекта был настолько велик, что оторвать его от самого проекта стало совершенно невозможно. Но и политэкономию после Маркса тоже невозможно «очистить» от его влияния – поскольку, как уже говорилось, именно он превратил ее в системную дисциплину.
Благодаря такому совмещению уже после смерти Маркса случилось важнейшее для истории не только науки, но и всего общественного развития человечества событие – в результате уже конфликта «Ззападного» и «Ккрасного» глобальных проектов Маркс стал знаменем и важнейшим идеологическим мифом последнего. А это значит, что проектная элита «Ззападного» проекта была вынуждена кардинально изменить образ Маркса – дабы не давать идеологическую слабину. Кабинетные ученые, академические «ботаники», могли сколько угодно говорить о том, что работы Маркса по политэкономии не имеют никакого отношения к марксистской идеологии – это было бессмысленно, их просто никто не слушал. Идеологическая машина колоссальной мощности начала свою работу, и помешать ей никто уже не мог.
Отметим, что тут работала даже не одна, а сразу две машины, потому что советская идеология тоже постоянно ссылалась на авторитет Маркса как источник своего превосходства, независимо от того, что он там говорил или тем более думал на самом деле. И те ученые, которые пытались остаться в парадигме академической чистоты науки, довольно быстро убеждались, что сопротивляться бесполезно: нужно или отказываться от более или менее приличных должностей, либо же встраиваться в одну из двух схем. При этом у идеологической машины «Ззападного» проекта была одна серьезная проблема – экономическая наука-то, политэкономия, была все-таки построена именно Марксом, идеи которого, что называется, лезли из всех щелей! Ну что ж, значит, нужно сочинять новую науку!
И она была сформирована под названием «экономикс». Как и полагается, основана она была на авторитете классиков. Соответствующее течение придумало себе название «неоклассика», причем под классиками подразумевались А. Смит, Д. Рикардо и другие – но исключительно домарксовские экономисты. А вот политэкономии в статусе науки в рамках этой концепции было отказано – она стала считаться чисто идеологическим инструментом. Если бы в 1970-е годы в борьбе двух глобальных проектов, двух систем, победил бы СССР – над этим бы просто посмеялись. Но победил Запад – и политэкономию со всеми ее результатами попытались выкинуть на помойку.
Это оказалось не так-то просто, что говорит о том, что у политэкономии был серьезный научный базис, хотя и несколько подпорченный догматикой последних десятилетий СССР. Но тут как раз заработала политико-идеологическая машина. Если сегодня зайти в любой российский книжный магазин и посмотреть на полки, посвященные экономике, то можно увидеть несколько (а то и с десяток) учебников по экономикс, изданных разными вузами России. Все они были написаны на западные гранты, практически одновременно, вместе с закрытием кафедр политэкономии. Надо думать, боялись политэкономию не зря, что хорошо понятно именно сегодня – ибо колоссально усилилось признание, что именно Маркс предсказал нынешний кризис и дал ему объяснение.
Но вернемся в начало XX века. Поскольку экономикс создавалась как идеологический противовес политэкономии, она многие вопросы должна была трактовать альтернативным способом. Один из них – ключевой аспект идеологического противостояния двух систем – вопрос о неизбежности конца капитализма. Тот, кто еще помнит уроки в школе и институте, тут же вспоминает про исторический материализм, теорию смены формаций, в рамках которой социализм (в конце концов – коммунизм) закономерно приходит на смену капитализму.
Поскольку в «западной» модели никакой смены формаций нет и быть не может, то в рамках экономикс «конца» капитализма не просто нет, эта тема намертво затабуирована. Но именно здесь-то зарыто самое страшное противоречие. Дело в том, что конец капитализма в политэкономии появился не в результате работ Маркса. Он следует из работ самого Адама Смита.
Мне даже в какой-то момент показалось, что саму теорию смены формаций Маркс, который, как известно, по образованию был юристом, а с политэкономией познакомился уже будучи взрослым, стал разрабатывать, так как понял, что политэкономия саму идею конца капитализма несет в качестве имманентной, неизвлекаемой части. И, как следствие, он не мог не задуматься о тех формах, которые приобретет посткапиталистическое общество.В реальности, р Развитие мысли Маркса судя по всему шло все-таки несколько по другому пути, но в нашем случае это совершенно не принципиально. Главное – что отказ от политэкономии после распада мировой системы социализма и умаление роли Маркса как экономиста на самом деле не решили одной из главных проблем, ради которой создавалась экономикс – доказательства того, что капитализм вечен.
Здесь необходимо сделать небольшое отступление в историю экономических учений, чтобы дальнейшие рассуждения были более понятными. Итак, уже в XVII веке, когда капиталистические отношения имели некоторую, пусть и не очень продолжительную историю, еще не экономисты, но, скорее, натурфилософы, ставили вопросы, которые мы сегодня должны бы отнести к предмету экономики. Например, как понять, какой из двух городов богаче.
Антонио Серра, живший в Италии на рубеже XVI–XVII веков, один из основателей теории меркантилизма, писал, что для ответа на этот вопрос достаточно посмотреть на количество профессий, которыми владеют жители этих городов. Чем больше профессий, тем богаче город. Я не буду здесь вдаваться в тонкости интерпретаций, но главное в том, что уже тогда, когда кардинал Ришелье был молодым, а Людовик XIII еще не женился на Анне Австрийской, думающие люди понимали суть только зарождающегося капитализма. Суть, которую мы бы сегодня описали так: чем выше уровень разделения труда в экономической системе, тем больше она создает прибавочного продукта. Собственно, весь современный капитализм – это углубление уровня разделения труда с использованием для этого капитала, сегодня это общее место всех экономических теорий, тут даже экономикс с политэкономией не спорят.
Но вот дальше, спустя почти столетие, уже Адам Смит сделал блестящий и гениальный вывод. Он понял, что если есть замкнутая экономическая система (то есть не связанная с внешним миром), то уровень разделения труда будет углубляться только до некоторого предела, связанного с размерами этой системы. Или, другими словами, масштаб экономической системы определяет максимальный уровень разделения труда.
Важность этого вывода трудно переоценить! Из него, в частности, следует, что любая экономическая система, достигнув некоторого уровня разделения труда, просто вынуждена расширяться – в противном случае научно-технический прогресс в ней будет остановлен. Именно эта идея определила развитие мира, в том числе и на геополитическом уровне, в ХХ веке, именно она ответственна за I-ю и II-ю мировые войны, именно она разрушила СССР и сегодня разрушает США... Впрочем, с практической точки зрения, и для Адама Смита, и для Маркса эти рассуждения были абстракцией...
Но с точки зрения философской эта идея заложила колоссальную мину под всю идеологию капитализма. Ведь если для развития капитализма нужно расширять рынки, то рано или поздно придется столкнуться с тем, что они станут размером со всю нашу планету. И что тогда? Тогда капитализм как система развития должен прекратить свое существование... Конечно же, в XVIII веке эта мысль была достаточно абстрактной (хотя опытный философ, такой как Маркс, изучая политэкономию Смита, вряд ли мог пройти мимо нее), но сегодня-то, в период глобальных рынков – ее актуальность стала весьма и весьма серьезной!
В истории политэкономической мысли соответствующий пласт идей развивался, и связано это было с работами Розы Люксембург конца XIX – начала ХХ века. Однако в силу острой политической борьбы одних течений марксистской мысли с другими у Розы Люксембург было много противников, в том числе и Ленин, который как-то поругался с ней именно по вопросу рынков. И, как следствие, после создания СССР и смерти Ленина эти идеи развиваться перестали, поскольку из Ленина сделали икону. Так что, как это ни смешно, идеи А. Смита об объективности конца капитализма были затабуированы не только в рамках экономикс, но и в рамках позднего развития политэкономии.
А что про эту идею Смита говорит экономикс? А вот выясняется, что ничего. Она просто выпала из всей неоклассической экономической мысли. Конец капитализма в экономикс трактуется только в рамках философско-идеологических направлений учения Маркса и его последователей, причем именно как философский бред, а естественно-научная основа, поднятая А. Смитом, из поля зрения экономикс выпала. И вот тут-то и возникает серьезнейшая коллизия.
Дело в том, что, как я уже говорил, современный экономический «мэйнстрим», та самая неоклассика, создала в рамках противодействия социалистической политэкономии мощный идеологический пласт и тщательно затушевала многие спорные вопросы, в том числе те, которые лежат в ее основании. Пока дела шли хорошо, экономический рост продолжался, никто ни о чем не спрашивал, да и делать это было опасно, поскольку можно было получить ярлык идеологически неблагонадежного, что практически автоматически закрывало возможности и научной, и административной карьеры. Но сегодня ситуация принципиально изменилась.
Маятник, который после разрушения СССР сильно качнулся «вправо», теперь начал двигаться в противоположном направлении. И у всех идеологов «западного» глобального проекта появился серьезнейший вопрос: что делать дальше? Интерес к Марксу растет, и негоже оставлять его без внимания. Но вариантов тут есть несколько. Первый – сделать вид, что ничего не изменилось и продолжать активное подавление любых не то, что позитивных, но даже нейтральных упоминаний о Марксе. Но это опасный путь – поскольку на фоне постоянного падения уровня жизни населения он может спровоцировать резкий рост интереса ко всей теме некапиталистического развития, вернуть «Ккрасный» проект в жизнеспособное состояние.
Второй вариант – попытаться реанимировать Маркса как экономического мыслителя, лишив его «красной» ауры. Этот вариант, особенно в связи с исчезнувшей идеологической машиной «Ккрасного» проекта, вполне реализуемый. Есть только одна опасность – это потребует возвращения в оперативный оборот всей политэкономической проблематики, фактически, реабилитацию этой науки. Против этого будут возражать (и активно возражают) лидеры экономикс, тем более сильно, чем больше они имеют регалий и чем хуже состояние дел в мировой экономике.
Действительно, политэкономы смотрят на представителей экономикс достаточно свободно, нобелевские премии им не указ. На фоне того, что экономикс явно проспала нынешний кризис, это выглядит еще более опасно – можно и авторитет потерять. Я и мои коллеги с этим сталкивались неоднократно – разработанную нами теорию кризиса сторонники экономикс отказываются признавать категорически, поскольку она основана на комплексе именно политэкономических идей. И по этой причине все представители экономикс и контролируемые ими институты (включая МВФ, Мировой банк, практически все центробанки и министерства финансов крупнейших стран и т. д.) активно выступают против этой идеи.
Есть и еще одна опасность – реабилитация политэкономии неминуемо поставит перед исследователями проблему роста рынков, поднятую А. Смитом. То есть фактически приведет к реинкарнации идей о неизбежности конца капитализма. И если личная судьба «экономиксистов», по большому счету, элиту «Ззападного» проекта не очень волнует, то вот этот, последний довод, ставит на таком варианте развития исторической судьбы Маркса большой крест. В рамках «западного» мира, разумеется.
И остается вариант третий – максимально разрекламировать Маркса как социального философа, актуального и глубокого, тщательно затушевав все политэкономические аспекты. При этом, конечно, придется признать, что его идеи использовались разными «тоталитарными» режимами, но в конце концов это все происходило после его смерти, так что он не очень-то и виноват. В результате можно будет создать безобидные «левые» движения псевдомарксистского толка (как в начале ХХ века создавалась социал-демократия, которая к нашему времени окончательно выродилась в чисто буржуазную систему), в рамках которых можно будет не только ослабить общий «левый» процесс, который усиливается по мере усиления экономического кризиса, но и «замылить» тот корпус политэкономической мысли, который представляет такую опасность для современного капиталистического общества.
И вот теперь мы вновь возвращаемся к книге Терри Иглтона «Почему Маркс был прав». Она посвящена разоблачению ряда мифов о Марксе, прежде всего мифов, связаных с Марксом – социальным философом. Делает это Терри Иглтон виртуозно, будучи одним из крупнейших и оригинальных мыслителей современности, он четко фиксирует то или иное широко распространенное утверждение о Марксе и проводит глубокий анализ, опираясь на точное цитирование Маркса и современную нашу экономическую реальность.
Прочитать эту книгу полезно – и потому, что для российского человека, особенно получившего советское образование, крайне интересно узнать, как работала «западная» пропагандистская машина, какие она создавала мифы, и потому, что она показывает, как эта машина работает сегодня. И как создает о Марксе новые мифы.
Интересна эта книга и для тех, кто интересуется экономикой или историей экономической мысли, поскольку она показывает, как возвращается в «легальный» оборот имя Маркса. Читатель с интеллектуальным любопытством будет наблюдать за выстраиванием и крушением мифов, сможет оценить, какая часть философского и политэкономического наследия «реабилитирована».
Наконец, эта книга демонстрирует общие проблемы современной «западной» мысли, которая не в состоянии описать и объяснить современный нам кризис ровно потому, что более 100 лет назад умышленно лишила себя возможности опираться на те идеи, которые, в том числе, разрабатывал один из самых выдающихся мыслителей Карл Маркс.
В заключение я бы повторил, что реабилитация Маркса на Западе только началась, и книга Терри Иглтона, скорее всего, является только первой ласточкой. И любой человек, который размышляет о сути происходящих событий, в том числе экономических кризисов, должен понимать объяснительные модели, для чего крайне полезно настоящую книгу прочитать
|
|
