Тема коррупции навязла в зубах: «караул устал». Да, еще Карамзин на вопрос «как дела?» ответил ставшим сакраментальным «воруют», а сатирик Аверченко сто лет назад надеялся, что когда-нибудь придется объяснять, что взятка - «это не национальный танец и не местный алкогольный напиток».
Однако из экономической проблемы коррупция на глазах превращается в главный политический вопрос. Похоже, она стала подлинной основой государственного строя страны.
Разложение государства доходит до паралича: все чаще чиновники просто отказываются работать даже за взятки, так как несколько крупных взяток гарантируют им пожизненное благосостояние, - и выполнять свои обязанности становится просто не нужно.
Но главная проблема в том, что, похоже, значительная часть даже стратегических решений принимается исходя из не содержательных, а коррупционных соображений.
Если чиновник берет взятки за исполнение (или неисполнение) своих обязанностей, он повышает издержки экономики. Если же он принимает принципиальные решения, чтобы брать взятки, он переворачивает государство с ног на голову, извращая его суть.
Качественно новый фактор последнего десятилетия - моральное разложение работников.
С одной стороны, дефицит профессионалов возник еще осенью 1998 года и с того времени лишь обострялся. Во многих профессиях умирают, не оставляя смены, последние мастера. Как во время татаро-монгольского ига Россия утратила искусство каменного строительства, в ходе либеральных реформ и «возрождения» 2000-х утрачено, например, искусство ремонта домен.
Система образования, выродившаяся под давлением либеральных реформ в простой механизм выкачивания денег, производит убежденных в своей исключительности безработных, утративших способность к учебе, а часто и простому освоению новой информации.
Люди, сохранившие трудовую мотивацию, не говоря уже о профессиональных навыках, сознают свою уникальность и в лучшем случае диктуют работодателям «правила игры», а в худшем - откровенно халатно относятся к работе.
С другой стороны, воспитанная либеральными реформами вера в то, что бизнесмен - это вор, усилилась открытым коррупционным грабежом и переросла в общую терпимость к воровству. Мол, «у чиновника работа такая, он и должен воровать».
А ведь у вора не стыдно и украсть. Ведь трудовая мотивация обесценена; честно работать в эпоху массового воровства и коррупции нелепо и стыдно.
Менеджеры корпораций инстинктивно подражают государству и не считают нужным относиться к владельцам своих компаний лучше, чем представители правящей бюрократии. В результате быстро растут масштабы внутрикорпоративного воровства. Рассчитывать на помощь «правоохранительных органов», как правило, не приходится, а тащить в суд менеджера, укравшего до 20 тысяч долларов, из-за разрушенности и коррумпированности судебной системы часто себе дороже.
Явная безнаказанность производит дополнительный стимулирующий эффект. Такого массового и повсеместного воровства, как во второй половине 2000-х, в России не было никогда, и оно нарастает, становясь реальной угрозой для производства (так как повышает издержки), а порой и для жизни предпринимателей. «Откат» стал нормой, без которой немыслима сделка; это стало главной преградой развития торговли с Белоруссией, в которой существует финансовый контроль.
Коррупция стала образом жизни, массовой культурой, а государство не делает системных попыток ей противостоять. Разложение российского общества вышло на поверхность и драматически снижает его конкурентоспособность.
Глядя на фешенебельные страны, понятно: коррупцию сдерживают свободная экономика, развитое гражданское общество и прозрачное государство. Но, чтобы прийти к этому состоянию, надо понять: мы не уникальны в своих проблемах. Системная борьба с коррупцией и оргпреступностью (во власти они не существуют друг без друга) в США началась лишь в конце 60-х, когда американская политическая элита осознала мафию в качестве реального конкурента за власть.
Ответом стало принятие комплекса законов RICO, регламентировавшим права представителей правоохранительных органов, в том числе при внедрении в преступные сообщества. Они ввели в практику конфискацию всех, в том числе добросовестно приобретенных активов представителей оргпреступности, не сотрудничающих со следствием. Отличие от «конфискации имущества» в советском стиле, после которого преступник после отбытия наказания иногда не имел легальных средств к жизни и вновь выталкивался в преступную среду, заключается в конфискации именно значительных активов, а не необходимого для жизни. Если преступник сотрудничал со следствием, отрезая себе пути к возвращению в мафию, он лишался лишь нажитого преступным путем.
Общим для США и Италии (где в ходе операции «Чистые руки» сменилось несколько правительств, но мафия перестала быть политической силой) было и распределение ответственности между взяточником и взяткодателем. Государства исходили из того, что «правила игры» создает чиновник - и бизнесмен ставится им в положение выбора между отказом от бизнеса и дачей взятки. Поэтому взяткодатель, сотрудничающий со следствием, мог сохранить не только свободу, но даже доброе имя; к чиновникам же закон был беспощаден.
В рамках этого подхода в США прошла операция «Шейх», в ходе которой агенты ФБР прошли под видом представителей богатых арабских дельцов почти все органы федеральной власти, предлагая взятки, - и согласившиеся чиновники были уволены.
В России же впечатление особого цинизма производит пропагандируемый тезис о том, что в коррупции виноваты граждане - потому что дают взятки. Мол, если они не будут давать взятки, коррупция исчезнет сама собой. При этом представители государства игнорируют системность вымогательства и наличие обширных сфер деятельности, попросту невозможной без взяток.
Россия ратифицировала ряд международных документов по борьбе с коррупцией. Они предусматривают проведение формализованных антикоррупционных процедур и согласие на международный контроль. Простое добросовестное исполнение своих обязательств хотя и не искоренит, но, безусловно, подорвет коррупцию и не только оздоровит государство, но и повысит конкурентоспособность экономики.
Однако начало реальной борьбы с коррупцией будет означать объявление правящему классу войны на социальное уничтожение. Оно просто опасно.
В условиях противостояния кланов так называемых «либералов» и «силовиков» может быть найден удобный паллиатив: антикоррупционные обязательства России легко использовать как оружие против клана «силовиков» - на основе представлений о том, что коррупция свойственна преимущественно им.
Их неуклюжее сопротивление «антикоррупционному раскулачиванию» лишь придаст живости и правдоподобия «борьбе с коррупцией», а поддержка Запада гарантирует «либералам» победу.
Но коррупция останется системной, как и в 90-е годы: она свойственна обеим кланам.
Вопрос выживания России сегодня прост: удастся ли не допустить подмены борьбы с коррупцией борьбой с коррупционерами.
|
|
