В ходе перестройки 80-х годов нам всячески описывали насильственные методы большевиков при поведении коллективизации. Множество историков и писателей приводили убедительные описания злоключений «крепких» сельхозпроизводителей и частных фермеров в системе плановой поддержки аграрной сферы. Так и сложилось в общественном сознании мнение о разрушительной функции большевизма.
Государственное содержание МТС с бесплатной обработкой земель, электрификация, химизация, социальное и дорожное строительство за счет бюджетных средств, гарантированные закупки продукции, чрезвычайно низкие оптовые цены на средства производства и многое другое в качестве аргументов целенаправленной государственной политики по поддержке сельского хозяйства осталось как бы вне сферы анализа.
При рассмотрении вопроса репрессий крестьянства так же был обойден вниманием отдельный момент еще царской столыпинской реформы. А ведь переселенческие вопросы рассматривались госдумами всех четырех созывов еще царского периода: правительство должно было разрешать аграрный вопрос именно переселением.
В 1906-1908 гг. в районы Кавказа для освоения так называемого колонизационного земельного фонда переселили около миллиона крестьян – и сразу столкнулись с возмущениями местных «туземцев». В Сибирь – почти полтора миллиона, причем за несколько лет устроилось на местах 500 тыс. чел., 300 тыс. вернулось в центральные районы России, а 700 тыс. крестьян растворились в сибирской тайге: вымерли из-за тифа и цинги, приписались к старожильческим деревням, пополнили ряды пролетариата или ходили с протянутой рукой. Почему?
Да по той причине, что переселению подлежала деревенская беднота в целях разрядки малоземельного и безземельного крестьянства, которое оставляли лишь в мере, потребной для нужд крупного земледелия в качестве наемной силы. Переселенцев привозили в урманные места, без воды, без посевов, без выгона, с десятичной потребностью в рабочей скотине, без домообзаводственной помощи, с небольшими ссудами на начальный прокорм. То есть, если царское правительство перебрасывало на выживание в удаленных местах «слабую» часть крестьянства для стимулирования покорного батрачества оставшихся, то большевики оставили на месте комбеды с государственной поддержкой и отправили в те же места «сильных» и «середнячков». Есть ли в этом историческая справедливость?
По моему мнению, вполне. У меня давно сложилось впечатление, что самая темная часть истории России находится в самом близком двадцатом веке. Как мне кажется, причина заключается в том, что наши ученые-историки стоят либо на личностно-фактологических основах, либо на прагматизме текущего угодничества политической элите. Практически не возможно найти исторические исследования с описанием многогранника интересов общественно-политических сил, сложение которых дает общий вектор развития общества, и личностей как положительных и отрицательных катализаторов этого развития.
Сельскохозяйственные глашатаи перестройки в вопросе частной собственности на землю с эффективным фермером на тракторе в комфортабельной кабине почему-то избегали анализа природно-климатических и географических условий большей территории России. А ведь несложный анализ объективных условий России говорит, что частный фермер может быть финансово-эффективен лишь на коротком промежутке использования инфрастуктурных и технических накоплений общего прошлого. И то, только за счет нахрапистости в присвоении общего.
Возникновение одного устойчивого фермера сопровождается в России появлением десятков и сотен человек сельской нищеты. Которая, обреченная на произвол судьбы и горькую участь, не будет бороться за общие школы и больницы. А будет просто приспосабливаться к вымиранию. Потом очередь дойдет до парцелярного фермера: финансовый рынок выжмет соки и из него. Пока до правящей элиты не дойдет адекватная очевидность: в природных условиях России продовольственная безопасность и традиционный образ жизни прирастающего благополучного сельского населения могут быть обеспечены только при прямой безвозвратной поддержке государством коллективного сельского товаропроизводителя.
|
|
