Примерно на сутки город Всеволожск, находящийся в
Детали забастовки, ее причины и прочие обстоятельства достаточно широко освещались в СМИ и общеизвестны – ни на одном из заводов «Форда», находящихся в цивилизованных странах, люди не работают в таких скотских условиях, не получают так мало и не бесправны до такой степени.
Однако ситуация вокруг Всеволожского «Форда» при ближайшем рассмотрении наглядно показала нам, какой будет Россия, и в первую очередь ее экономика, году так примерно к 2020-му.
Всеволожск, выпускающий самую массовую в России иномарку, явно не без вливаний со стороны заинтересованных PR-служб, принято называть «российским Детройтом». Это, если подумать, вполне справедливо, но только комплимент ли?.. Детройт-то он Детройт, но только «российский»…
В отличие от настоящего Детройта, где не просто состредоточено основное производство «Форда», весь цикл создания автомобиля от дизайн-бюро до конвейера, во Всеволожске находится «заводик». Всего лишь. Детройт до сих пор является городом, который производит больше всего автомобилей, там живет около 1 миллиона человек. а в городской агломерации Детройта – около 4,4 миллионов. И основная масса работающих граждан так или иначе связана либо с производством, либо с реализацией, либо с облуживанием автомобилей.
Во Всеволожске проживает всего 41,7 тысяч жителей, как уже сказано выше, 1400 из них трудятся на «Форде». А остальные? Раньше в городе на полную мощность работало производство дизелей, завод ЖБИ, ткацкая фабрика… Сейчас больше половины трудовых ресурсов города находит себе занятие в Петербурге, благо северная столица рядом. Конечно, это в основном не промышленность – город на Неве стремительно деиндустриализуется, производства сокращаются или закрываются, дополнительные трудовые ресурсы промышленности не требуются. В самом Всеволожске старые заводы тоже дышат на ладан, сокращают число занятых в производстве. Правда, открыта датская картонажная фабрика, но это небольшое производство. И большего числа рабочих рук, по существу, не требуется.
В России образовался очень своеобразный капитализм, который ведет не к расширению промышленного производства, а к его сокращению, скукоживанию. Это все объяснимо и понятно. Больше 80% обрабатывающей промышленности в России представлял военно-промышленный комплекс, который в новом мировом разделении труда приговорен к ликвидации. Вместо него должны развиваться производства на основе экспорта капитала (т.е. «отверточные производства» типа Всеволожского «Форда»), не говоря уже о навязших в зубах топливно-энергетическом комплексе и ряде сырьевых отраслей. Всё. Больше мировому сообществу от России ничего не нужно. Остальное – внутреннее дело страны, как и чем правительство России будет занимать неожиданно высвободившиеся трудовые ресурсы, а заодно – чем их кормить-поить-одевать и по какому стандарту.
Собственно, состояние этих самых трудовых ресурсов мы и можем наблюдать на примере Всеволожска и множества других российских городов, с той, пожалуй, поправкой, что не у всякого города рядом есть мегаполис вроде Питера, где худо-бедно можно пока как-то устроиться… А, между прочим, подавляющее большинство российских граждан проживают как раз не в мегаполисах и не в сельской местности, а в так назваемых «малых городах».
Итак, в городе с населением в неполных 42 тысячи человек меньше полутора тысяч получают какую-никакую зарплату – на уровне примерно в 6-7 раз меньшем, чем их же коллеги в Западной Европе или США за ту же самую работу, но все-таки это стабильный заработок, на который можно прожить по невысокому стандарту.
Вот эти статистические полторы тысячи плюс члены их семей оказываются в периферийном, колониальном капиталистическом обществе – но общественно-экономическая формация, в которой они оказались, все-таки капитализм.
А что остальные? Чисто статистически они не могут оказывать услуги этим полутора тысячам – тут баланс спроса-предложения не оставляет шансов остальным 40 тысячам всеволожцев прокормиться за счет полутора тысяч заводчан. То есть в перспективе им нужно выживать как-то вне капитализма… Это и есть социально-экономический субстрат неизбежной и происходящей на наших глазах общественной и политической деградации российского капитализма.
Всеволожск может быть действительно не вполне показателен, поскольку чистоту картинки смазывает такой фактор как Петербург – даже те, кто не включается в число трудовых мигрантов, ежедневно нагружающих электрички и автобусы, все равно могут обслуживать питерцев, имеющих дачи в зонах элитной застройки Всеволожского района и т.п.
Но находящаяся рядом Карелия не имеет такой «отдушины» - там, где с советских времен сохранилось производство, как в Кондопоге, занятость трудящихся более-менее понятна: из 30 тысяч кондопожан около 7 тысяч трудятся на ЦБК, остальная трудящаяся часть города либо работает на предприятиях, обеспечивающих деятельность ЦБК (лесопилки и т.п.), либо реально в сфере услуг, торговли, управления. Пока ситуация на рынке труда там является сбалансированной, а средний доход работающих соответствует нормам потребления.
Зато к северу от Кондопоги, в поселках ближе к Полярному кругу основным занятием населения давно является сбор грибов, ягод, орехов. Семья способна за сезон заработать на этом порядка 3-4 тысяч долларов, и в условиях достаточно аскетичного потребления и частичного самообеспечения продуктами питания прижить. Но это уже не капитализм, это что-то из эпохи раннего феодализма, какие-то племена охотников и собирателей формируются у нас на глазах. И опять же, ничего нового в этом нет для современного капитализма – даже в Италии целые поселки на Адриатике живут за счет сбора ракушек и прочих моллюсков и продажи их перекупщикам. Из нового тут только две позиции:
- раньше эти племена собирателей были квалифицированными трудящимися, имели профессию и работу, могли дать образование детям (т.е. мы наблюдаем не отсталость, а деградацию);
- доля подобных людей в «новой России» к 2020 году станет преобладающей.
Сегодня, наблюдая процесс деградации трудовых ресурсов страны, можно утверждать, что тот социально-экономический порядок, который установился в России, можно охарактеризовать как «регрессивный, деградирующий капитализм». На протяжении всей истории капиталистического общества человечество сталкивалось с прогрессирующим капитализмом, который, несмотря на все свои, может быть, не слишком привлекательные родовые черты, был прогрессивным по отношению к строю, который он был призван сменить – к феодализму. И сам капитализм проходил известный путь развития от «дикого капитализма», от периода первоначального накопления капитала к формированию своих устойчивых форм и далее – к своей высшей, империалистической фазе, которую, по мнению классиков марксизма, должен был сменить новый, более совершенный общественно-экономический порядок.
В России и во всем бывшем СССР мы наблюдаем очевидный регресс, формирование примитивных форм общественного и экономического уклада на основе разрушенных более совершенных экономических и общественных отношений предыдущей эпохи.
Но мы наблюдаем и продолжающийся регресс самих капиталистических отношений в процессе их формирования. Когда в период так называемой перестройки в рамках социалистической системы хозяйствования появились кооперативные формы экономических отношений, никто особенно не обращал внимания на то, что они очень быстро де-факто превращались в малые капиталистические предприятия, где коллективная собственность становилась номинальной, формальной, а на деле имелся хозяин или несколько хозяев. Огромные правовые лакуны в новой для нас форме отношений моментально породили массовый бандитизм и рэкет, что по существу являлось возвратом к более ранним социальным формам, несшим на себе черты откровенно феодальных отношений. По своей психологии отечественные «брателлы» мало отличались от кондотьеров и вольных баронов средних веков. При этом число малых предприятий, являющихся на западе маркером развитых капиталистических отношений, год от года сокращалось.
Процесс приватизации, начавшийся со знаменитых «залоговых аукционов», привел к деиндустриализации страны, промышленный потенциал которой уменьшился по сравнению с 1989-м годом приблизительно в 2 раза, привел к исчезновению или глубокой дегенерации целых отраслей, к деклассированию миллионных масс бывших квалифицированных работников. То есть индустриализация как основной маркер развивающегося капитализма, в России и бывшем СССР пошла вспять.
Если сравнить индексы промышленного производства по отраслям за 1989 и 2006 годы, то окажется, что все отрасли, кроме газовой (109,5 процента), не дотягивают до уровня 1989 года. Топливная промышленность находится на уровне 85,5 процента, машиностроение - 48,3 процента, производство стройматериалов - 46,3 процента от уровня 1989 года. Фактически уничтожена легкая промышленность, объем производства которой через 17 лет достиг 15 процентов от уровня 1989 года. Всего же средний индекс промышленного производства в путинской России составляет 62,5 процента от уровня 1989 года.
Следующий этап приватизации – это начинающаяся приватизация сельскохозяйственных земель, которая навряд ли приведет к образованию класса фермеров. Деревня будет деградировать и превращаться охотничьи угодья для «баронов», заповедники дикости. Большая часть страны не пригодна для крупного товарного производства сельхозпродукции. Организация такого производства требует в наших широтах серьезных вложений, которые элита «энергетической империи» делать совершенно не заинтересована, тем более никто не станет постоянно дотировать такое производство, как это делается в Европе. Сельскохозяйственное производство обречено у нас на патриархальные формы, призванные обеспечить продуктами питания и каким-то занятием (а следовательно и оседлостью) местное население. Крупные города уже сегодня удовлетворяют свои потребности в продовольствии за счет импорта. Максимум, на что может рассчитывать российской товарное производство – это на обеспечение сельхозпродукцией малых городов, но где по описанным выше причинам формируется пониженный платежеспособный спрос, не способный стимулировать серьезное товарное производство сельхозпродукции.
Российская Федерация на сегодня движется к такой периферийной, колониальной империи, причем даже допетровского образца, когда из центра управляются территории с самым разным укладом, уровнем социально-экономического развития, этнически и культурно неоднородные и даже антагонистичные, и все взаимоотношения регионов и центра строятся на сложной системе сбора и распределения дани. От прямого экономического и хозяйственного управления федеральное правительство устраняется: его интересует только дань и вопросы назначения-снятия феодалов и наместников. И его уже совершенно не волнует, что кое где уже возрождается даже институт патриархального рабовладения и другие приметы продолжающейся дегенерации.
Фактически в стране формируется своего рода «трехслойный пирог»:
- мегаполисы, где стандарты потребления среднего класса приближаются к западным, а обеспечение необходимых средств для потребления на этом уровне дает эксплуатация природных ресурсов, инфраструктурных отраслей хозяйства, отчасти остатков промышленности, сфера услуг и управление;
- малые города, где порядка 10-15% населения живут по сниженному «колониальному» стандарту, а остальная часть населения представляет собой деклассированную массу лиц с неопределенными занятиями, обеспечивающими на примитивном уровне потребности в торговле, услугах, сезонной работе и т.п.;
- сельское население, все больше приближающееся по своим жизненным стандартам к индейцам Южной Америки.
К 2020-му году, если не произойдет кризиса, социального взрыва и смены общественно-экономической формации (а с ней и приоритетов государства и общества) такая ситуация станет стабильной и в принципе несменяемой, поскольку население в достаточной степени деградирует, резко потеряет в уровне образования, одичает и станет невозможно быстро мобилизовать его для ре-индустриализации и качественного скачка. Это будет уже навсегда.
|
|
